ХАЗАРЫ (Историческая поэма для устного чтения в трех частях ) - Борис БЕССОНОВ (Пинчуков)

ПРОЛОГ К ЭПИЛОГУ

 Мой дед был память многих поколений. Знал летописи древних мусульман И разбирался в тонкостях учений Язычников, евреев, христиан. Читал он скальдов песенные эдды, Предания германцев и датчан,— В них наших предков битвы и победы Слагаются в историю славян.

 Мечтал об этом написать он книгу, Но шел террор и было не до книг Вел Ленин революции интригу,— Страшнейшую в истории интриг.

 Дед понимал: на это нужно годы, Чтоб излечить от бешенства Россию, Чтобы опомнились заблудшие народы И прокляли незванного Мессию.

 И понимая роли в этой драме, Из рук не выпуская револьвера, Служитель музам и прекрасной Даме Не изменил присяге офицера.

 Да, он стрелял! И тем приблизил час, Когда прекрасная, как женщина нагая Вернулась Правда, исцеляя нас, Насилие и ложь ниспровергая.

 Он истреблял кровавых палачей, Распространявших вирус большевизма И проклинавших в тысячах речей Понятия: Россия и Отчизна.

 А где ж Вы, дедушки ровесники седые, Хранители истории народной? Не шли за ним из нравственной Гордыни? Презрели его в позе благородной?

 Прекраснодушно стоя выше схватки, Непротивлением убийства освятили! Не прокляв Ленина кровавые порядки, Народ безмолвием своим осиротили! Когда мой дедушка Вас звал на злую битву,- Боялись Вы восстать против народа?!! Но не народ то был,— Забывшая молитву, Толпа иуд и каторжного сброда!

 Сегодня снова воздух пахнет кровью! Моих ровесников не утихают споры: Опять зовут к врагам идти с любовью И принимать покорно приговоры.

 Но кто же право дал судить потомков Буса, Олега, Рюрика, Вандала, Святослава... Потомкам тех, кто распинал Иисуса, И кем распята русская держава.

 Мы будем помнить много поколений Как род наш нес кровавый, тяжкий крест Через ГУЛАГ: И тридцать лет мучений, И каждый обыск, следствие, арест...

 Россию мы иудам не отдали! Но в нимбе из тернового венца Ушел мой род в неведомые дали Туда, где нет начала и конца.

 Из ста мужчин осталось только трое: Отец, мой сын и я. Спасибо Ленин! Не все ушедшие из нас были герои, Но не было! — Упавших на колени.

 Я палачей — Как нечисть ненавижу: На Бога! Руку поднявшие хамы. И письма брата деда из Парижа Еще одна страница этой драмы.

 ПИСЬМА ИЗ ПАРИЖА (Памяти Юрия Дмитриевича)

 Пятьдесят шестой в России был надеждами богат, В этот год из-за границы нашел деда его брат, Написал. Прислал проспекты внетявок своих на память, Плакал: "Больше не увижу Петергофскую весну... Как мечтали, брат мой милый, Родину собой прославить! Не на то отдали силы. А теперь пора ко сну.

 Я по памяти рисую зиму русскую в Смоленске, Осень в нашей деревеньке, летний полдень на Дону... Здесь же братец все чужое: реки, долы, перелески... Как мне горько, что не дома, не в России я умру.

 Впрочем, cher ami, стреляли мы недаром по чекистам. Видишь, вот они и сдали. Грядет русский ренессанс. Книгу ты прочел едва ли на своем пути тернистом О побеге соловейком. Как использовал я шанс.

 Прочти, брат, мне интересно отзыв знать специалиста, Ее многие читали: Рузведьт, Чемберлен, Де Голль... Впрочем, в ней они искали приключенья Монте-Кристо, Ну а ты увидишь сразу, как рвала мне душу боль.

 Помнишь Пасху в Петрограде, Апфельбаума ловушку,—[38] Приказал он офицерам регистрацию пройти. Мы тогда с тобой решили, что берет он нас на мушку, Не пошли. С той самой Пасхи Разошлись наши пути.

 Тебя брали на квартире латыши и два еврея, Дворник рассказал. Их трупы Он отвез потом в чека. Потерял тебя я в Смуту. Злое для России время. А нашел только сегодня. И прошли с тех пор века...

 Высылаю тебе книгу. Дай ее прочесть и внуку. Смотрит с карточки мужчиной он в сбои тринадцать лет.. Бедный дедушка! Не понял он тогда простую штуку: Не пришла на Русь Свобода. До сих пор ее здесь нет.

 Изгнан был отец с работы. Мать уволили за книгу. Хоть ее и не читали; Не видали никогда. "Сын,— сказал отец,— прорвемся! Покажи в кармане фигу, Найдем новую работу. Это горе — не беда.

 До войны бывало хуже: нас не брали в институты,[39] А евреи шли потоком, без экзаменов туда. Вот тогда мне выпадали, сын, тяжелые минуты, И еще в войну. А это — Не беда, а ерунда."

 Не прочел я книгу. Письма Брата деда из Парижа Будят память, как отрывки. Строки длинного письма. А теперь уж не дополнишь. Никогда а не увижу Лейб-поручика лихого и опасного весьма.

 В Сен - Буа он спит. В могиле. Пухом будь ему земля. Как его любви к России... Не хватает у Кремля!

 Воздух пахнет Смутой, кровью и тоской. Я на перепутье. Выбор не простой: Повернешь налево —

 Продотряд, чека, — Выгребать заставят хлеб у мужика. Жидо-комиссары, нет на них креста! Я на этом хлебе Вижу кровь Христа.

 Повернешь направо — золото погон, — Российская слава — незабытый сон.

 Если путь не выберешь, — здесь найдешь конец: Слева ли, да справа ли, — Но найдет свинец. Белому движению каркают беду. Но мее решение: Направо я пойду. Пусть немногочисленны белые, полки,— Все же мне привычнее с правой бить руки.

 Редкую профессию имею,— военлет, Белому движению послужит самолет. На Дону восстали: долой большевики! Прилечу с патронами,— держитесь, казаки!

 Привезу с Кубани порох и табак, А кому не хватит — повоюет так. Привезу рассказы тех, кто был в чека,— Чтобы понимали, что ждет там казака. Шлепнули Подтелкова, первый был палач, Штокмана,— бывают же злодеи! Потом заколодило,— Хоть кричи, хоть плачь! Тонко рассчитали иудеи:

 Пешкой был Миронов,— наивный идиот! Казаков смиривший сказочкой о рае, Пулю получивший от Бронштейна в лоб,[40] Ленину писавший:" Правды я желаю..." Еще неизвестно: чья 6 тогда взяла?

 Казаки пошли бы на столицу! Улестил Миронов: "Зачем нам та Москва? Наше дело вспахивать землицу."

 На кругу кричали: — Он природный, свой! — Верить нам Миронычу с руки! — Ваше благородие! Погоди! Постой! — Не пойдут за белой костью казаки! — Много шибко грамотных! — Нам от них бяда! — Мы державы становой хребет! — Довели Рассею до ручки господа! — Что нам та присяга?! — Давно царя уж нет!

 В этом вся трагедия! Роковой просчет.

 Мы пуповину оторвали от народа. За честь и привилегии нам предъявили счет. Поплатилась русская порода! Лишь один Столыпин понимал народ, Неотрывен был от его плоти. Мы же Покушениям вели лениво счет, А не впряглись помочь ему в работе. Страшная расплата! Бедная страна. Как разъели твою плоть газеты! Ты обезоружена и разобщена. Время русским вновь давать обеты!

 Горько Дон раскаялся! Да поди, верни Тех, кто был расстрелян по оврагам. Дон краснел от крови В страшные те дни,

 Не доверив страшный счет бумагам. Убивали зверски женщин и детей, За пол—года "расказачили" пол-Дона По указу Свердлова и других вождей, Для которых русские — Особый вид назема.

 До последних дней Я летал на Дон Им возил лекарства, порох и патроны. И с небес я видел Словно страшный сон Вольницы казачьей,— России похороны. Кончилось горючее. Мои верный револьвер Пулю шлет за пулей. Стреляет офицер. Их пыталось шестеро взять меня живьем. Но не зря поют они: "И как один умрем!.." Крымская республика. Лубок да картон. В комиссара. В кожанку Последний патрон.

 На шаланде выгребли за синий горизонт, Только не у Врангеля был мой последний фронт. Восемь лет я парией скитался по Руси И шептал затравленно: "Спаси и пронеси!" В день святой, родительский На кладбшде пленен Двадцать шесть этапов По дороге в СЛОН.

 Снова в рабство обратили Русь поганые хазары. Эх! Зачем Екатерина их поверила мольбам? Ведь из Библии известно, как они губили страны, А она заразу эту за сервиз впустила к нам.. Зря сенаторы читали ей заветы Святослава: "Иудей России нужен или мертвый, или раб!" Но премудрая царица хитрости не распознала, Били упыри на жалость! Ну а в этом русский слаб.

 В тюрьмах слуг тех адовых — Избавленьем — смерть. Но назло чекистам сумел я уцелеть. Подобрал компанию: пять сорвиголов. Шлепнули охрану и махнули в Соловков.

 Утлый челн монашеский На север правил, в лед. Долго там искали нас, да кто во льдах найдет?! А потом Норвегия, Англия, Париж! Книга, как проклятие. И в кармане шиш.

 Книге не поверило левое дерьмо. Сыпали угрозами за письмом письмо. Франс, Фейхтвангер, Шоу и Ромен Роллан Предали анафеме: Клевета! Обман! Сам иуда Горький написать был рад, Что в СЛОНе дом отдыха для зэков, райский сад.

 Ужас тридцать третьего. Воероссийский стон. Вся держава русская превратилась в СЛОН, А евреи кушали фрукты и кишмиш![41] А евреи ездили в Лондон и Париж!

 Вдруг на переправе — смена лошадей! Сталин полновластным стал владыкой. Палачей — евреев как, простых людей Стал бросать в ГУЛАГ: "Сиди и не чирикай!"

 Что тут скажешь? Сталин... Конечно же палач. Но вернул иудам часть долгов кровавых. В лагерях аукнулся им в избах детский плач,- Стрелял левых также как и правых.

 Ну а дальше больше,— С Гитлером Война. Сталин защищал от беды державу. Рассчитались с немцами мы при нем сполна, И вернули Родине воинскую славу.

 В трудный час России Снова я в строю, Вновь рискую буйной головою. Громко ведь не скажешь — Родину люблю! Что-то в этом чувстве есть такое...

 Самому мне странно: русский офицер, Четырех Георгиев имею, Как гроза чекистов — Многим я пример, но помог в войну и не жалею.

 Помогал России, а не палачам. Им на этом свете нет прощенья. Мир уже не верил сладким их стихам, Кровь невинных требует отмщенья.

 Все вожди кремлевские — банда пауков! Пожирающих друг друга ради Власти. Сколько крови пролито в череде веков Ради этой беспощадной страсти!

 И Хрущев иуда Кровавый был сатрап, Отказал в могиле мертвому тирану, Шут застольный! Преданный И трусливый раб! Мертвые не имут Ни хулы, ни сраму.

ЭПИЛОГ