Круг невинных - Валентен Мюссо

– Верно, вы даже представить себе не можете, насколько. Однако это всего лишь психованные студентики. Они хорошие ораторы, но в их поступках нет ничего предосудительного. Вы ведь встретились со мной не ради таких банальностей, верно?

– Хотите чего-нибудь и вправду особенного? Чтобы упиваться своими бреднями, они собираются в подвалах лицея, – резко прервала ее Сандрина. – Вы об этом не знали, верно?

– В подвалах? – повторила заинтригованная Жюстина.

– Да, под зданием с галереями есть погреба, которыми пользовалось Сопротивление во время войны. Иногда консьерж не запирает решетку, через которую можно туда попасть. Там внизу настоящий хламьёвник.

– Вы туда уже ходили?

– Нет, мне рассказывали. Это не самое веселое местечко на свете. Говорю вам, надо быть совершенно ненормальным, чтобы вытворять такие штуки.

– Согласна, это может показаться странным. Но всякие подвальные сборища похожи скорее на детскую игру, чем на что-то другое. Пока что из ваших слов можно сделать лишь тот вывод, что вы их осуждаете.

Сандрина устремила взгляд в пустоту, как если бы искала там возможность высказать, что у нее в действительности на сердце.

– Мы всегда склонны подозревать тех, кто уже сделал что-то в прошлом. Только не говорите мне, что в вашей работе это не так.

– Почему «уже сделал что-то в прошлом»? Если вы намекаете, что они уже когда-то совершали убийства, я вам не поверю.

– Нет, но я уверена, что Карелла имеет какое-то отношение к смерти Себастьяна.

– И что же такого ужасного он мог совершить?

На мгновение Сандрина неуверенно отвела в сторону светло-голубые глаза. Казалось, она колеблется. Затем девушка уставилась на лейтенанта Неродо взглядом, полным странного напряжения.

– В начале учебного года он изнасиловал девушку.

Котре

ВИНСЕНТ, ЗАЩИТИ ИХ!

Меня полностью вывело из равновесия не только открытие, которым стал этот фильм; теперь я чувствовал себя даже более растерянным, чем раньше. Видеоролик натолкнул меня на множество мыслей и дал пищу для размышлений. Представлялось очевидным, что диск с секретным посланием пришел мне не от кого иного, как от самого Рафаэля. В фильме все было предельно ясно, и в то же время увиденное свидетельствовало очень о многом. Первое: молодая женщина и мальчик живы, в противоположность тому, что я подумал вначале. Второе: смерть моего брата ни в коей мере не была делом случая. Рафаэль чего-то боялся и подозревал, что с ними что-то может произойти. Именно поэтому он и попросил меня защитить своих близких, которые, возможно, тоже находятся в смертельной опасности.

Но мысли по-прежнему разбегались в разные стороны. Судя по всему, те, кого я должен защитить, сейчас уже не молодая женщина с маленьким ребенком, а персона зрелых лет и подросток. Меня неотвязно преследовали два вопроса: почему Рафаэль никогда не говорил мне о них и почему сообщил о своих опасениях только с помощью видеомонтажа, прибывшего несколько поздновато? Мне было непонятно, почему он так поступил.

Едва просмотрев фильм, я задался вопросом, нужно ли известить полицию, но быстро отказался от этой мысли. Рафаэль обращался ко мне одному; я был тем единственным человеком, кому он доверял. Призыв о помощи, посланный братом уже из могилы, являлся для меня священным. В конце концов, эта женщина могла иметь серьезные проблемы с полицией или даже находиться в розыске; это объясняло и то, что она исчезла вместе с сыном, и то, что мой брат никогда даже не упоминал об их существовании.

Зато Камилле я должен был рассказать об этом фильме. Конечно, я сомневался, нужно ли еще больше впутывать ее в эту историю, – но не видел, как скрыть от нее тайную жизнь человека, которого она оплакивала, и, продолжая ей лгать, попытаться сделать конец жизни моего брата светлее в ее глазах. Нужно, чтобы Камилла об этом знала, даже если от этого ей станет еще хуже.

Чуть позже я позвонил ей. Камилла была у себя. В ее все еще красных глазах читалось любопытство. Я кратко изложил ей ситуацию, показал упаковку с диском, и мы устроились перед экраном компьютера.

Просмотрев фильм, она несколько бесконечно долгих секунд хранила молчание. Изображения, которые несколько часов назад взволновали меня, сейчас оказывали на нее свое действие. Ее оцепенение – такое же сильное, как и недавнее мое, – не было притворным. Камилла действительно ничего не знала об этих людях.

– Что все это значит?

Такими были единственные слова, которые она смогла произнести. Лицо ее сморщилось и выглядело вконец растерянным.

Видя, что я продолжаю молчать, она осмелилась задать другой, более точный вопрос:

– Сын, не так ли?

– Думаю, да. Судя по виду, ребенок очень привязан к этой женщине, – ответил я, делая вид, будто не понимаю, что она имеет в виду.

– Нет, я хочу сказать сын Рафаэля.

– Не знаю, Камилла, может быть.

Мы поделились друг с другом своим мнением, но в целом выводы у нас совпадали. Сперва надо узнать, что делать. Мы не должны самообольщаться, у нас в руках лишь совсем немного частей этой головоломки: в фильме не говорилось со всей определенностью, ни кем приходятся Рафаэлю эта женщина и этот малыш, ни где мы можем их найти. У меня создалось впечатление, что съемки велись где-то поблизости. Тем не менее вид гостиной с рождественской елкой решительно ни о чем мне не говорил. Камилла тоже совершенно ничего обо всем этом не знала.

Я все сильнее ощущал, что ничего не знал о своем брате. Я наивно полагал, будто мы сблизились, отбросив старые обиды и разногласия. Но на самом деле наверстать все за такое короткое время после десяти лет разлуки было скорее чем-то из области фантастики.

– У тебя появились хоть какие-нибудь мысли об их существовании? – спросил я Камиллу, зажигая десятую сигарету за день.

– Нет, конечно же, нет, – ответила она, явно готовясь обороняться. – А вот ты; неужели он тебе никогда о них не говорил…

– Тем не менее это так, – прервал я ее. – Не думаю, что от недостатка доверия. Напротив, он должен был догадываться, что, сообщив нам об их существовании, может подвергнуть их опасности. Единственное, что мы должны сделать теперь, – это попытаться разыскать эту женщину и этого мальчика.

– Но как? У нас нет ни единой мысли, где их искать.

– Думаю, что знаю, к кому обратиться, – уверенно заявил я.

Оказалось достаточно простого телефонного звонка, чтобы перечеркнуть пятнадцать лет разлуки и сообщить новость, которая могла принести только горе.

Но я наконец снова нашел своего отца.

Через несколько лет после того, как моя мать бросила его, он начал жизнь заново с учительницей по имени София. Ни мой брат, ни я так и не узнали, как началась их история. Нам оставалось лишь строить предположения. Я представлял себе, что они встретились на вечере танцев, устроенном службой знакомств для тех, кому за сорок. Выйдя на пенсию, они поселились в Монпелье, в доме, который София получила по наследству.

Было довольно неожиданно видеть, как мой отец, который всегда был грустным и каким-то блеклым, смог настолько кардинально изменить свою жизнь. Надо верить, что все мы имеем право на второй шанс. Но, на мой взгляд, этот удивительный поворот в судьбе произошел с ним несколько поздновато. Ничто не смогло бы заставить меня забыть годы юности, которые я в конце концов возненавидел без причины, просто потому, что отец всегда проявлял к окружающим лишь безразличие и мне никогда не удавалось заставить его выйти из себя.

Если кто-нибудь и мог сообщить мне хоть что-то об этой таинственной женщине и ее ребенке, то, несомненно, лишь мой отец. Странное дело: даже несмотря на то, что Рафаэль был самым никчемным членом семьи, это не помешало отцу сблизиться с ним. Конечно, их скандалы иногда оказывались ужасны, но они всякий раз снова мирились. А вот для меня тогда разрыв с отцом стал окончательным. Поэтому вполне возможно, что Рафаэль не скрывал от него свою жизнь, о которой мне ничего не известно. Если дела обстояли именно так, то и в самом деле имело смысл предпринять поездку в Монпелье. Думаю, в глубине души мне хотелось установить мир между нами. Было бы печально одним далеко не прекрасным утром услышать, как незнакомый голос сообщает о смерти отца, и до конца жизни сожалеть, что не восстановил с ним отношения.

В течение четырех часов мы с Камиллой катили по государственному шоссе до Тарба, затем по автомагистрали до Монпелье. Машину вел я, и путешествие не показалось нам длинным: правую ногу я держал вжатой в пол, чтобы не особенно беспокоиться о скорости. Остановились мы всего один раз, чтобы выпить кофе.

Так как плана города у нас не имелось, примерно четверть часа мы кружили по улицам северо-восточной части Монпелье, пока не нашли район Сен-Жан-де-Веда, где жил мой отец. Это было комфортабельное и спокойное место, состоящее из небольших участков, где растительность уступила место дорогам и круглым площадям.