Диомед, сын Тидея. Книга первая - Андрей Валентинов

И спасть, спать, спать, спать. Неделя отпуска – как здорово!

Одно интересно – что еще в городе пропало? Ведь Ферсандр тоже летнее испытание сдает. И не он один. Вечно у нас в Аргосе с началом лета что-нибудь случается. Палладий – еще ничего, а было дело – у дедушки Адраста венец украли!..

(Это когда дядя Эгиалей летнее испытание сдавал.)

И еще интересно – когда нам наконец волосы остригут?

Они были уже здесь.

Алкмеон Заячья Губа, Амфилох Щербатый, ну и, понятное дело, пеласги.

Пеласги! Уже у самого Медного Дома!

Ну вот, а мы только-только из храма! Хитоны чистые, помыслы чистые, волосы помытые маслом смазаны. И настроение жертвенное.

(Век бы я этому Психопомпу жертвы не приносил! Не люблю – из-за мамы не люблю. Но что делать, если именно он всем ворам, торговцам и путешественникам помогает? Мы, правда, не торговцы, а вот все остальное...)

– А, С-собака Дурная! И Сфенел, Сфенел! Глядите, ребята!

Алкмеон уже хорош. То есть, ничуть он не хорош, это так говорить принято. Небось, опять неразбавленное лакал! И Амфилох хорош. И ведь обещал же мне! Клялся даже – все тем же Психопомпом.

– Ла-а-адно! Добрые мы сегодня. Катитесь отсюда, недомерки! Живо!

Катиться? С нашей Глубокой? Недомерки? Эх, хитона жаль. Новый совсем!

Я долго понять не мог, с чего это детишки покойного дяди Амфиарая до сих пор по улицам прохожих пугают, да по ставням колотят? Алкмеону двадцать два уже исполнилось, Щербатый его всего на полтора года младше, а пеласгам неумытым ничуть не меньше нашего. И ведь не в эфебах. Понятное дело, в эфебы только добровольцы идут, но все-таки! Здоровые обалдуи по улицам шляются да вино хлещут. И к девицам пристают, само собой.

Я удивлялся, а потом мне объяснили. Вполголоса. Дедушка Адраст все чаще болеет. А ведь по традиции Аргосом должны править потомки Мелампода и Бианта. Вместе должны. Потомки Бианта – это дедушка и дядя Эгиалей. А потомки Мелампода... Да вот они, красавчики!

– Ты, Собака Дурная, не понял, что ли? Катись, а то зубов не досчитаешься!

– Собака, собака! Диомед – собака! Сфенел – Приап вместо носа! Приап вместо носа!

Капанид вздыхает – кажется, ему тоже жалко новый хитон. А по поводу приапа – это они промахнулись. У моего друга нос репкой. Как у дяди Капанея. Видать, из-за неразбавленного они уже приап от репки отличить не могут!

– А-а! – радуюсь я. – Глянь, Капанид, братцы-Диоскурвы! И диоскурвики с ними!

– Не-а, – опровергает меня Сфенел. – Это гекатонприапы!

Ближайший пеласг-гекатонприап (конотопатый, с шлемом-дыроглазом на башке) так и застывает с раскрытым ртом. То-то! Ты бы еще полный катафракт надел, обалдуй. Это с нами-то ругаться!

И с этакими гетайрами Алкмеон хочет ванактом стать!

– Драться по одному! – деловито замечает Амфилох. – А ты, Диомед, отойди.

Кажется, он не так и пьян. Во всяком случае, правила помнит. Я не дерусь. Нельзя мне. И пить нельзя. И еще многое чего нельзя.

Послушно отхожу в сторону. Если все по правилам будет (один на один, до первой крови, ногами и лежачего не бить), так и придется проскучать до полной победы. Но на душе все равно ласки скребут. Капанид один, а пеласгов – туча целая. Хоть бы Ферсандр с нами был!

(Про Ферсандра мы уже все знаем. Возле храма Времен Года, где мы жертву Психопомпу приносили, глашатай орет-надрывается про то, что из казны тиринфской некий злодей два таланта золота утащил. А лет тому злодею тринадцать будет, а росту он малого, сложения – худого, говорит по-беотийски, несет же золото краденое прямиком в Аргос.

И что самое обидное – никто его, злодея, там не видел. Как и нас с Капанидом в храме Афины. Это дядя Эгиалей приметы сообщил – чтобы нам всем не так легко было.

Два таланта! Да Ферсандр их и не поднимет. Он же еще не вырос совсем!)

– Чего? Испугался, с-собака этолийская?

Это – мне. Все тот же, в шлеме-дыроглазе. Отворачиваюсь. А за «этолийскую» уже можно и схлопотать! Пару лет назад меня уже накрыло бы. Сейчас ничего – научился. Не накроет.

– Эй, прекрати! – это Амфилох. – Он не дерется!

Ну, сейчас ему Сфенел пропишет гекатомбу! Но нет, не спешит дыроглаз. За чужие спины прячется.

– Что, Диомед-мозгоед? Тоже мозги жрешь, как твой папаша? Мозгоед-мозгоклюй! А твой папаша сдох, сдох, сдох!..

– Заткнись! Заткнись, дурак!

Амфилох все понимает. И остальные понимают. И я. Но – поздно.

Накрыло!

...Река шумела совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск – и легкий теплый ветерок.

Тихо-тихо.

Тихо...

Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух...

Плещет, плещет...

– Тидид! Тидид!

Боль в плече. Ну, конечно, у Амфилоха клешни здоровые! А рука Сфенела, как обычно, на моем горле. Боевым захватом.

– Все, ребята! Уже! Отпустите!

Не говорю – хриплю. Здорово Капанид сдавил! Ничего, все живы!

Живы?

Как только хватка разжалась, встаю. У Медного Дома – пусто. Хвала Дию Ясному! В последнее время больше всего боюсь, что увижу жмурика. Дохляка, то есть. Но – пока обходилось.

На лице Амфилоха – что-то непонятое. То ли красное, то ли сизое.

– Тидид, ты как?

Ого, да он, кажется, протрезвел!

– Чем? – я киваю на красно-сизое под его левым глазом. – Не кулаком?

– Локтем, – щербатый рот дергается. – Да ничего, выживу. Ты, Диомед, меня извини.

– Тебя-то за что?

Да, зря этот дыроглазый дурак про папу ляпнул! Ведь не маленький уже, не сопляк безмозглый. А если бы такое про его отца рассказали?

...Перед смертью папа сошел с ума. Так говорят. Я не верю. Не хочу верить!..

– Тебя-то за что? – повторяю я. – Ты же не виноват!

С Амфилохом мы в общем-то друзья. Хотя он и ходит с пеласгами. Но куда ему деться от брата? Правда, с Алкмеоном он не очень и ладит. Из-за их мамы – тети Эрифилы. Алкмеон ее в смерти дяди Амфиарая винит. Будто бы тетя Эрифила от дяди Полиника ожерелье взяла (волшебное, самой Гармонии, жены Кадма Фиванского) и за это приказала мужу на войну идти. А дядя Амфиарай поклялся жену слушаться. И пошел – хоть и не хотел.

Алкмеон даже дом стенкой перегородил. Слева он живет, а справа – мама его с Амфилохом и дурочкой Айгиалой. Айгиала – это их сестра – старшая. Конопатая, косая, страшная. И пришепетывает.

Во, достанется же кому-то, уродина!

Итак, вокруг пусто. И возле Медного Дома, и дальше. Только у ступеней какие-то осколки лежат. Медные. Да это же шлем-дыроглаз! Бывший шлем, то есть.

Ого!

– Это ты камнем, – подсказывает Капанид, – Во-о-он тем!

Нагибаюсь. Камешек – с яйцо воробьиное. И этим я!..

На душе – мерзко. Другой бы, наверное, радовался. А чему тут радоваться? А если бы у того болвана шлема не было?

– Тебя проводить? – Амфилох гладит пятно под глазом (уже синеет!), морщится. – У-у, Гадес, ведь не хотел же пить!

Говорит – словно извиняться продолжает. Перед старшим. Передо мною, то есть. Хотел я ему сказать, что от Бромия одни неприятности (это еще мой дедушка Ойней понял[20]), да не стал. Амфилоху уже двадцать один, а мне еще... Ха-ха мне еще! И так мы с ним, как взрослые, разговариваем.

– Совсем выросли вы, парни! Когда вас стричь-то будут?

Переглядываемся. Не иначе Амфилох у папы своего мысли читать научился.

– Скоро, наверное, – неуверенно замечает Капанид. – Может, на солнцестояние – на Гиперионов день.

– А меня сам Эврисфей постриг. Вместе с Атреем.

Это я помню. Амфилоха в Микенах постригли, а наш дедушка за это постриг Агамемнона – Атреева сыночка. Ух, и не понравился же мне он! Нос да небес – на трех рос, одному ему достался.

И гордый – не кивнул даже. А ведь я первым поздоровался, как и положено.

– Вот постригут вас, – итожит Амфилох, – и пойдем, ребята, по девочкам. Я вас с такой дулькой познакомлю!

Сфенел сопит. Краснеет. А мне – мне хоть бы хны. Не нужны мне эти дульки! И вообще, девчонки – не нужны. И без них хорошо. А вот волосы состричь – самое время!

Длинные волосы – значит, мальчишка еще. А постригут – сразу взрослым станешь. Ведь чего Амфилох про дулек этих самых заговорил (про иеродул, то есть, которые при храме Афродиты[21])? Они на тех, у кого волосы длинные, и не смотрят. Запрещает богиня! Ну, дульки – это для Амфилоха, зато меч... Постригут – сразу же меч носить можно. Потому как взрослый!

Меч у меня есть – прадедов, старый, без ножен. Папин-то пропал.

И вообще – сколько можно быть маленьким?

– Пошли ко мне, Тидид. Чего тебе одному дома делать?

Тут Сфенел прав. Пусто у нас в доме. Давно пусто. Из тех слуг, что с папой пошли, никто не вернулся. Нянька умерла, и еще одна служанка тоже умерла. А одна убежала – я ее искать даже не стал.

Конечно, те, что остались, и подметают, и обед готовят, а дедушка помогает – мясо к празднику присылает. И вина всякие присылает, хоть мне и пить нельзя.

Да только пусто в доме. И страшновато даже. Особенно если мама долго не приходит.