Сесилия Агнес – странная история - Мария Грипе

На двух ленточках встретилось слово, от которого ее бросило в дрожь: «сжалиться». И оба раза в связи с одним и тем же лицом. Первая запись гласила: «12 июля 1917 г. Агнес сжалилась надо мной». Вторая: «5 декабря 1917 г. Агнес сжалилась снова».

Нора наверняка ошибалась, но «сжалиться» означало для нее «пожертвовать собою из сострадания». И когда она это прочла, у нее мороз по коже пробежал. Тут ведь все сказано. И оба раза речь шла об Агнес. Слово «сжалиться» употреблялось только в связи с нею. И явно неспроста!

Агнес? Так звали одну из женщин с фотографии?

Нора достала снимок, рассмотрела еще раз. Нет, он ничего не говорил ни о характерах женщин, ни о том, которая из них – Агнес. Одна – хорошенькая, хотя в общем ничем не примечательная, другая как будто поинтереснее, но снимок нечеткий, ничего толком не разглядишь. Нора отложила его в сторону.

Кто же написал записки?

Кто был объектом – или жертвой – всех этих забот и присмотров?

Неизвестно.

Нет ни малейшей зацепки.

На фотографии, понятно, изображен и ребенок. Девочка? А может, мальчик? Трудно сказать. Скорей всего, ей просто очень хотелось, чтобы это была девочка, оттого она так и подумала. Чисто подсознательно первым делом отождествила себя с девочкой.

Интересно, сколько же лет этой девочке – или мальчику?

Можно бы вычислить. Но она уже устала. Сил нет. Так что с этим пока придется повременить. И хочешь не хочешь – разбирайся сама. А что будет дальше? Ведь это, видимо, только начало.

Не было бы счастья, да несчастье помогло – разбитая вазочка.

А вдруг она разбилась не случайно? Вдруг, как сказал бы Даг, за этим стояло «скрытое намерение»?

Как он еще говорил-то? «Единственный способ понять непонятное – верить и радоваться».

Но она не знала, чему верить.

Ужасно клонит в сон. Нора сняла с куклы шапочку, потерлась носом об ее уютный затылочек и мягкие волосы.

Настоящей куклы у нее в детстве не было. Ее куклы выглядели как дурочки, а не как люди. И она в них не играла. Никто не понимал почему. Карин всерьез тревожилась.

Однажды Нора слышала, как она озабоченно сказала по телефону: «Этот ребенок не умеет играть».

Нора тогда поняла, что ребенок, который не умеет играть, – явление неслыханное. Кошмар – вроде певца, который не умеет петь.

Раньше она знать не знала, что страдает такими жуткими изъянами. Но озабоченный голос Карин открыл ей ужасную правду. И в результате, заметив поблизости взрослых, она лихорадочно принималась играть. Чем попало.

И сама замечала, что получалось не слишком удачно. Все только глазели на нее. А самое скверное – она никогда не страдала оттого, что не умеет играть, как другие дети. Ей всегда было чем заняться, сложа руки она не сидела. И у нее в голове не укладывалось, что это неправильно. Что вместо этого надо играть.

Лишь после той реплики Карин она поняла. Но что тут поделаешь? Слишком поздно.

Андерс и Карин до сих пор обожали игры. Посмеивались над собой и говорили: «Видать, мы с тобой в детстве недоиграли».

Когда Даг был маленький, они тщательно следили, чтобы он играл сколько хочет. Даже в школу отдали неохотно, опасаясь помешать его играм. Ясное дело, они и к ней подходили с той же меркой, только вот она была другая. Хлебнули они с нею.

Она ведь не походила ни на кого из них. Уродилась в совсем других людей. Маленький чужак, нежданно-негаданно попавший в их семью.

Караул, на помощь! Записки-то вполне могла бы написать она сама!

Это несправедливо и к Карин, и к Андерсу, и к Дагу, но сущая правда! – вдруг осознала Нора.

Она опять потерлась носом о круглый затылочек Сесилии.

Потом взяла папку с вклеенными записками и спрятала ее в ящик стола.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Мохнач снова начал ударяться в бега. Только отвернешься, а его уже след простыл. Может, все дело в весне? Или в чем-то другом? Раньше за ним такого не замечалось.

Конечно, во время сборов и переезда он тоже частенько удирал, но это было вполне объяснимо. Теперь же они терялись в догадках, какая муха его вдруг укусила.

Началось все в тот день, когда Карин поехала на велосипеде за город и взяла Мохнача с собой. За городской чертой она слезла с велосипеда, решив немного прогуляться пешком. На ходу она весело играла с Мохначом и обратила внимание, что пес слишком уж возбужден, – как вдруг он отчаянно дернул поводок, вырвался на свободу и был таков.

Сбежал он на пустыре, совсем недалеко от города, хотя вокруг стоял густой лес. Карин долго ездила по лесным дорожкам, звала, искала, но Мохнач будто сквозь землю провалился – ни слуху ни духу. Пришлось вернуться домой без него.

Андерс незамедлительно заявил о пропаже в полицию, и через несколько часов из участка позвонили: Мохнач у них.

К телефону подошла Нора. Ошейник и поводок Мохнач где-то посеял. Куда его носило – поди догадайся.

Но ведь без поводка не обойтись – как иначе вести его домой? А где прикажете взять поводок в воскресенье, когда все магазины на замке?

И тут она вспомнила про старый ошейник с поводком, найденный у нее в шкафу, во время ремонта. Кстати, Мохначу он оказался вполне по размеру, и менять его не стали, тем более что адрес совпадал. Конечно, на ошейнике была указана кличка «Геро», но пока и так сойдет. Мохнач читать не умеет, а бирку можно заменить и попозже.

Однако ж, вкусив свободы, Мохнач норовил сбежать при всяком удобном случае.

Больше всех по этому поводу нервничал Андерс. Странное поведение Мохнача не давало ему покоя. В чем они допустили ошибку? – снова и снова спрашивал он себя. Без причин животные не сбегают. Каков хозяин, таков и пес. Андерс воспринимал все это очень серьезно.

И вот опять.

На сей раз виновата была Нора. Случилось это в Страстную пятницу. Она решила прогуляться за город и взяла с собой Мохнача. По дороге ей встретилась Ленина бабушка Инга, которая тоже вышла подышать свежим воздухом. Они постояли немного, опять поговорили про дом, и бабушка Инга обещала предупредить, когда в следующий раз поедет в приют престарелых навестить свою маму. Нора может составить ей компанию и расспросит старушку сама. И когда они уже прощались, произошла эта неприятность.

Мохнач тихо-мирно стоял рядом, Нора и думать забыла, что он с нею. Как вдруг пес выдернул у нее из рук поводок и сломя голову помчался прочь. Нора прямо остолбенела.

Она конечно же побежала домой, позвала Дага, и на великах они немедля отправились на поиски Мохнача.

В ту сторону вела только одна дорожка, та самая, по которой ехала Карин, когда Мохнач исчез в первый раз. Нора с Дагом тоже покатили по ней. На пустыре слезли с велосипедов, стали ходить по лесу, звать.

Смеркалось, из-за деревьев всходила луна.

Они шли по извилистой дорожке. Минут через десять чуть в стороне завиднелся белый дом, окруженный каким-то странным садом – сплошь хвойные деревья, сосны, елки, пихты. Зрелище мрачное, жутковатое, особенно потому, что окрестный лес почти целиком состоял из лиственных пород.

Хвойные деревья черными силуэтами рисовались на фоне светлого весеннего неба. Окна в белом доме тоже зияли чернотой. Нигде ни огонька. Дом выглядел необитаемым.

Крутая лесенка вела на крытую террасу. Ступеньки усыпаны горками мелких еловых веточек. Будто могилы зимой на кладбище. Зловещая картина.

Нора с Дагом тихонько прошмыгнули на участок. Калитка была приоткрыта. Ветхая, замшелая деревянная калитка меж двух старых каменных столбиков. Трава здесь и летом вряд ли растет. Вся земля устлана хвоей. И участок на вид сырой, темный, негостеприимный. Но вместе с тем ужасно заманчивый.

Дом казался безлюдным и пустым, хотя у Норы почему-то возникло неприятное ощущение, что за ними наблюдают. Что кто-то стоит в доме у черного окна и наблюдает.

– Слышь, Даг, идем отсюда, а?!

Собственный голос показался ей слабым и дрожащим. Ответа она не получила. Где же Даг? Нора прошла несколько шагов в глубь участка. Приблизилась к дому. И увидала, что на одном из окон стоят за черным стеклом два горшка с необычайно пышной геранью, усыпанной крупными белыми цветами.

Их же надо поливать? Значит, дом вряд ли совсем уж заброшенный. Тюлевые занавески, словно паутина, обрамляли окно с геранью, это она тоже разглядела. И цветы были живые. Несколько белых лепестков лежали на сочных зеленых листьях. Искусственные цветы лепестков не роняют. Но других признаков жизни не видно.

– Нора, иди сюда, я кое-что тебе покажу! – окликнул Даг.

Она бросилась в садовые заросли, туда, откуда донесся его голос. Что это он делает? Зачем по земле-то елозит? Вид разгоряченный, волосы взъерошены.

– Гляди! Вот! – Он показал на клумбу, возле которой стоял на четвереньках. – Видишь? Следы! Здесь и здесь!

– Вижу, ну и что?

– Это следы Мохнача!

С чего он взял? Ведь все собачьи следы выглядят одинаково, верно?

Но Даг был совершенно уверен. Велел ей повнимательнее присмотреться к одному из отпечатков. Левая передняя лапа, уточнил он; Нора взглянула на след, не понимая, куда он клонит. В чем дело-то?