Возвращение домой - Робин Хобб

— Ты слишком погружена в свое искусство, — ответил он. — Даже грязная и голодная, ты не способна воспринимать реальность.

Затем он сказал, что восхищён тем, как я вела себя в его отсутствие, но теперь он вернулся и собирается сам заняться делами семьи.

Я хотела плюнуть ему в лицо.

Петрас отказывался служить провожатым. Он верил, что башня забрала Опли и мы никогда не увидим его снова, и говорил о подземелье с ужасом. Карлмин сказал своему отцу, что никогда не был в подземном городе, а потом сидел и сосал большой палец, словно младенец.

Когда Петрас попытался предупредить Джетана, тот рассмеялся и сказал, что теперь отличается от тех слабаков, которые остались в Джамелии, и что его не волнуют глупые гоблины, которыми я запугиваю детей. «Твоя жена тоже отличается, — резко ответила я, — от той женщины, которую ты оставил в одиночестве бороться с ужасами дикой жизни». Он сухо бросил, что сам отлично это видит и надеется только на возвращение к цивилизации, которая снова сможет заставить меня выглядеть и вести себя подобающе. И всё-таки уговорил Петраса отвести его к руинам.

Никакие богатства не смогли бы убедить меня вернуться туда, даже если бы пол покрывали бриллианты, а с потолка свисали нити жемчуга. Я не могу понять таящейся там опасности и ненавижу Джетана за то, что он потащил туда моего сына.

Я должна побыть с Марти. Её муж благополучно вернулся, чтобы снова уйти за сокровищами. В отличие от меня, она была вне себя от радости и сказала, что мечтает вернуть богатство и положение в обществе. Её слова казались такими абсурдными, что мне тяжело было промолчать.

— Мой ребёнок вырастет в благословенном городе Са, — сказал она, худая, как прутик, придерживая огромный живот.

День восьмой или девятый золотой луны

Четырнадцатый год правления Сатрапа Эсклепиуса

Бессмысленная дата для всех нас. Здесь нет золотой урожайной луны, и имя Сатрапа больше ничего для меня не значит.

Вчера Петрас показал окно башни, но сбежал, когда люди вошли внутрь. Джетан сердито кричал ему вслед. Мой сын вернулся — бледный, дрожащий — и рассказал, что пение, доносящееся из башни, стало таким громким, что он не может разобрать даже собственных мыслей, когда находится рядом. Иногда в коридорах из чёрного камня он видит странных людей.

— Они приходят и уходят, словно вспышки света, — сказал он.

Я попросила его замолчать, видя, что рассказ пугает Марти. Несмотря на планы Джетана, я провела вчерашний день в приготовлениях к зиме: укрыла вторым слоем обе наши висящие хижины, используя широкие листья, скреплённые лианами. Думаю, наше убежище, особенно маленькие комнатки и пешеходные мосты, которые соединяют их с Большой Платформой, необходимо укрепить получше, если мы надеемся выстоять против зимнего ветра и дождя. Марти немного помогала мне. Беременность сделала её неуклюжей и вялой, но настоящей проблемой была вера в то, что скоро мы будем дома, в Джамелии. Большинство женщин теперь только и ждут, чтобы уйти.

Прошлой ночью вернулись несколько охотников за сокровищами с рассказами об огромном подземном городе. Он сильно отличался от Джамелии, все помещения там были связаны, как в лабиринте. Возможно, некоторые постройки всегда оставались под землёй, поскольку в нижних комнатах нет ни окон, ни дверей. Верхние ярусы казались жилыми или рабочими помещениями, а нижние — магазинами, складами и рынками. Ближе к реке часть города оказалась разрушена. В некоторых комнатах стены пропускали влагу и вся мебель сгнила, но многие прошли испытание временем и сохранили ковры, гобелены и даже одежду. Те, кто вернулся, принесли с собой утварь и мебель, ковры и ювелирные украшения, инструменты и скульптуры. Кто-то нашёл и сразу же надел плащ, мерцающий, словно проточная вода, мягкий и эластичный. На одном из складов были обнаружены амфоры с вином, всё ещё запечатанные и неповреждённые. Вино оказалось золотистым и настолько крепким, что мужчины опьянели почти мгновенно. Они вернулись, весёлые и полные надежды, и предложили нам всем пойти в город и отпраздновать удачу, обмыть богатство, которое вскоре станет нашим. Мне не понравился дикий блеск их глаз.

Другие вернулись испуганные и дрожащие, не желающие рассказывать о том, что пережили. И они хотят уехать завтра на рассвете, спуститься вниз по реке, ко второму лагерю.

Джетан так и не вернулся.

Мужчины громко разговаривают, одержимые грабежом, опьянённые старым вином и безумными мечтами. Они уже пытаются делить добычу. Двое вернулись с синяками — поругались из-за какой-то вазы. Куда нас заведёт жадность? Но моих опасений никто не разделяет.

Этот город не похож на разорённый завоевателями, скорее он напоминает заброшенный храм, который следует уважать как обитель неведомого бога. Не все ли боги — воплощения единого Са? Но эти слова пришли ко мне слишком поздно, чтобы поделиться ими с остальными. Меня уже не услышат. Я ощущаю страшное предчувствие, что последствия этой грабительской вакханалии ещё проявят себя.

Моя древесная платформа сегодня днём была почти пуста. Люди словно заразились лихорадочной жаждой сокровищ, и большинство из них ушло в подземелье. В деревне остались только больные да женщины с маленькими детьми. Я смотрела по сторонам, и печаль переполняла сердце, ибо я видела смерть своих мечтаний. Должна ли я усвоить урок, сказать, что многому научилась? Нет. Я чувствую только горькое разочарование, и я к нему не готова.

Мне трудно бороться с этими чувствами. Я долго не решалась написать, потому что слова останутся на бумаге и мне будет стыдно за них позже. Тем не менее, искусство прежде всего должно быть искренним, а я, в первую очередь художник, а уже потом жена, мать и женщина. Так что я буду писать. Сейчас рядом со мной не тот мужчина, которого я хотела бы видеть своим мужем. Я открыто это признаю. Меня не волнует, что Ритайо простой матрос, что он на семь лет меня младше, без образования или родословной, которые обеспечили бы его карьеру. Не то, кем он родился, а то, каким он стал, обратило в его сторону мои глаза и моё сердце. Я бы позвала его к себе в постель сегодня ночью, если бы это не навлекало риск на будущее моих сыновей. Так что я пишу об этом твёрдой рукой. Есть ли хоть какой-то стыд в том, что я сравниваю его и своего мужа, когда последний явно показал, что ему ценнее отношение любых других людей, нежели любовь своей жены?

Нет. Мое сердце в тот день разбилось потому, что возвращение моего мужа, сокровища в подземном городе и разговоры о корабле из Джамелии — всё это уничтожило жизнь, которую я строила здесь. Горько это понимать. Тяжело думать о возвращении. Когда я успела так сильно измениться? Жизнь чащоб сурова и трудна. Красота этой страны подобна красоте греющейся на солнце змеи — манит и пугает одновременно. Мне приятно думать, что я могу справиться с ней, выражая искреннее уважение. Я начала гордиться своей способностью к выживанию, мириться с дикостью, даже не осознавая того. И я показала другим, как это сделать. То, что я создавала, имело значение для всех.