Серебряный воробей. Лгут тем, кого любят - Тайари Джонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я встречалась с Маркусом МакКриди, который стал тайным центром моего мира. Ему исполнилось восемнадцать, и по-хорошему то, что мы делали, было противозаконно. Я посмотрела в словаре слово «растление», но ничего полезного не нашла. Он меня звал «малолетка», и губы его были сладкие от ликерного виски и имбирного эля. «И кто вообще установил возраст согласия?» – спрашивала я, понимая, что ответ узнать невозможно, да и бесполезно. Если я чему и научилась у родителей, так это тому, что законодатели ничего не понимают в отношениях между мужчинами и женщинами.
Мне казалось, что в Маркусе нельзя было что-то не любить: красивый, иногда немножко задиристый, но я знала, что это лишь напоказ, позерство. Бандитская походка, высокомерно поднятый подбородок – все это должно было спрятать его неловкость из-за того, что он на год старше одноклассников. Маркус пошел в школу на год позже остальных, потому что в детстве переболел коклюшем, к тому же его день рождения приходился на начало школьного года. Поэтому он был немного старше, но ничуть не глупее. Просто родился в неудачное время, а такое может случиться с кем угодно.
Семья МакКриди была хорошая. Его мама вела музыку у начальных классов, папа был бухгалтером и занимался налогообложением. Маркус-старший проверял бухгалтерию моего отца. Я узнала это совершенно случайно, и вся затрепетала от близости к настоящей жизни Джеймса. Когда родители Маркуса устроили церемонию, на которой повторно принесли друг другу брачные клятвы в Центре искусств «Калланвольде», отец был у них водителем и сделал скидку. Маркус-старший зовет его Джимом.
Мы все делали тайком. Когда я проходила мимо него по школьному коридору, он отводил взгляд. Через месяц я научилась первой смотреть в сторону. Ему не хотелось меня обидеть, просто за год до этого, учась в частной Вудвордской академии, он крупно вляпался, так что ему нельзя было встречаться с девчонками младше себя. Я легко вжилась в роль непризнанной подружки. Когда ты и так ведешь тайную жизнь, спрятать внутри тайны еще одну не составляет труда. Я даже изменила внешность, чтобы усилить эффект вдвойне двойной жизни: начала укладывать волосы в два пучка над ушами на манер принцессы Леи и перестала пользоваться подводкой для глаз. Потом попросила маму купить черно-белые ботинки вроде тех, что носила Оливия Ньютон-Джон в фильме «Бриолин», но их сняли с производства. Пришлось обойтись своими мокасинами. Я надевала под них белые носки и восхищалась своими целомудренными голенями.
– Что с тобой случилось? – спросила мама. – Ничего нет плохого в том, чтобы немного накраситься и приодеться. Или у тебя просто такой период?
Она взяла меня за плечи и попыталась прочитать ответы на лице. У нас была договоренность рассказывать друг другу все. Мама коснулась моего лба, потом ушей.
– Где сережки?
– В шкатулке с украшениями, – ответила я.
– Ты перестала их носить, – грустно заметила мама.
Но это не так: я надевала их на свидания с Маркусом.
* * *
Было бы несправедливо утверждать, что из-за него я сильно изменилась, будто он взял милую тихую девочку, которая хотела стать педиатром, когда вырастет, и превратил в оторву. Я знала, что шептали некоторые за моей спиной, но от этого наговоры не стали правдой. Скорее Маркус показал мне новые возможности. Я познакомилась с ним (где бы вы думали?) в универмаге «Крогер». Мы с мамой пришли закупиться консервами: синоптики предсказали, что толщина снежного покрова составит до десяти сантиметров, и весь город был в панике. Мама поздно пришла с работы, и мы помчались в магазин посмотреть, осталась ли там хоть какая-то еда. Она хватала с полок последние банки с супом, а меня отправила добыть ветчину со специями. Магазин кишел напуганными покупателями, сгребавшими все продукты длительного хранения, даже маринованные устрицы. Ветчину всю разобрали, но в самом дальнем углу полки нашлось несколько покрытых вмятинами жестянок с венскими сосисками.
Я бережно прижала банки к груди и вдруг почувствовала, как кто-то потянул меня за петли джинсов. Обернувшись, увидела Маркуса. Я узнала его. Невозможно было учиться в школе имени Мэйса и не знать, кто такой Маркус МакКриди III.
Все еще держа меня за талию, он наклонился, положил свой подбородок телеведущего мне на плечо. Его дыхание пахло апельсиновой цедрой и чем-то пряным вроде гвоздики.
– Привет, красавица. Если бы ты не была малолеткой, я бы попросил тебя дать мне шанс.
Рука скользнула от моего пояса вверх по спине. Я замерла и позволила ему запустить другую руку в волосы.
– Ты такая симпатичная. И классная. Фигуристая.
Я представила, что мое сердце – это крошечный звенящий колокольчик на кошачьем ошейнике.
Я скрестила ноги и стиснула колени, хотя знала, что именно так девчонки симулируют плохое самочувствие, когда не хотят идти на физкультуру. Я напрягла ноги, чтобы не упасть. Вот оно какое, вожделение, чистое и неукрощенное. Это слово я узнала из женских романов Джудит Кранц, но все равно дрянные книжонки в мягкой обложке не подготовили меня к тому, что во мне пробудит прикосновение пальцев Маркуса к коже головы и аромат его дыхания. Я склонила голову навстречу ласке, и он произнес:
– А тебе ведь нравится.
Внезапно парень отпустил меня и более бодрым тоном выпалил:
– Здравствуйте, миссис Грант.
Я обернулась и увидела светлокожую леди с тележкой, с горкой набитой покупками.
– Здравствуй, Маркус.
Я моргнула, будто кто-то только что включил яркий свет. Опустила глаза. Мне было стыдно смотреть в лицо толпящимся вокруг покупателям, которые видели бог знает что.
– Дай мне свой номер, – потребовал Маркус. – Меня могут посадить, но мне все равно. Черт, девочка, ты такая красивая.
У меня не было бумаги, но в сумочке (подделке под «Луи Виттон») лежала ручка. Он оторвал от жестянки с тунцом клочок этикетки, и я написала свой номер крошечными, но разборчивыми цифрами. Маркус сложил обрывок в несколько раз, так что клочок стал похож на комочек бумаги, которым стреляют через трубочку мальчишки, и запихнул в карман. Я стояла без движения, чувствуя, как под тонкой пленочкой кожи все тело расширяется
