Улица младшего сына - Лев Кассиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— «Призрак бредит по Европе, — прочел Володя, — призрак коммунизма».
Володя перешел на диван, пристроился поуютнее, поджав ноги. Начал снова: «Призрак бродит по Европе…» Интересно! Но дальше дело не пошло. Две следующие фразы Володя кое-как осилил, хотя в там сразу же попались совершенно непонятные слова — Меттерних, Гизо, радикалы… Но дальше уже Володя совсем ничего не понял. Вздыхая, он перелистал книжечку, взглянул в конец:
«Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения…»
Володе понравилось. Это пришлось ему во душе, он сам был таков — по крайней мере, хотел считать себя таким.
»… Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией, — прочел Володя, шепча про себя слова, точный смысл которых он не понял до конца, но почуял их железное звучание: словно тараном били в крепостные ворота! — Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир».
И под этим крупно было написано:
«ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!»
Услышав шаги отца, Володя вскочил и тотчас же положил книжечку на место. Отец не позволял трогать без него книжки.
Отец умылся под рукомойником, вытерся, подошел к Володиному столу, бросил полотенце на ходу точно на стенной крючок.
— Ну как?.. На завтра все приготовил, задачки все порешал? Не будет конфуза, как в прошлый раз? Смотри у меня!.. А у тебя, Валенька, как уроки на завтра?
Валя, аккуратно переписывавшая домашнее задание, оторвалась на минутку от тетради:
— Я скоро… Знаешь, сколько задавать нам стали — просто ужас!
— Ну, мы тебе мешать не будем, занимайся, а мы с Володей вон там устроимся, в уголке.
Отец прошел в дальний угол, подвинул настольную лампу, сел в плетеное кресло, взял из рук Володи тетрадку.
— Так… значит, какое тут условие? Ага… Задачка на пропорции. Так. Как же ты ее решал?.. Стоп, стоп! Что это ты тут накрутил? Погоди! Это называется левой пяткой правое ухо чесать!
— А по ответу сходится.
— Мало ли что по ответу! Вот не имей такой привычки — под ответ подгонять. Это и в жизни не годится. Надо решение найти, нужно я нему правильным путем добираться, а не тыкаться в разные стороны, где выйдет, да не подлаживаться под готовенькое. Не годится твое решение. Садись сюда, давай снова решать.
Володя подсел к отцу, расправил тетрадку, пригладил ладонью страничку, обмакнул перо в чернила.
— Что это у тебя руки-то чуть не по локоть в чернилах? — спросил отец, переворачивая ладонь Володи, оттягивая рукав и осматривая Володину руку со всех сторон. — На тебе, и левая вся! Ты что это, татуироваться снова вздумал, что ли?
— Это, папа, я сам сделал автоматическое перо, самописку. Вот видишь, тут обматывается вот такой проволочкой, потом макается. Оно вот сюда натекает, можно писать, только брызжется немножко.
— Мм-м… да! Что брызжется — это хорошо видно. Вот жаль, что писать как будто не пишет. Давай-ка мы, брат, возьмем нормального типа ручку, поднатужимся да и решим эту задачку. Взяли? Ну, давай!
Отец и сын склонились над тетрадкой, почеркали, побормотали минут пять и, довольные, откинулись оба разом.
— Ну вот, это другой разговор! А то плутал — семь верст и все лесом. А ну-ка, давай сюда твою самописку, теперь разглядим… Это ты, в общем, довольно хитро придумал. Здорово! Только ты бы вот сюда, чудак, наконечник с ручки взял, а по дереву желобок проточил, тогда она и писать будет и брызгать не станет. Эх ты, самопис! Измазюкался…
Отец задумался, поглядел в окно.
— Вот гляжу на твои руки в чернилах… даже и выругать тебя пришлось! Выругал-то поделом. Пора уже с письменными принадлежностями обращаться как надо. Но знаешь, Вовка, что мне вот сейчас припомнилось… Когда я первый раз в жизни на своей руке чернила увидел, так загордился даже. Ведь это же великое дело, пойми, — грамота! До той поры у меня в чем руки были? В дегте, в мазуте. Я у помещика в экономии батрачил, вот тут недалеко, за Камыш-Буруном. В семнадцатом году только первые буквы узнал, а через полгода писать стал учиться. Так можешь себе представить, когда первую букву чернилами вывел да сам обмазался весь, не хуже тебя сейчас, — и язык-то у меня был в чернилах, и волосы, везде чернила, — так руки отмывать жалко было. Хожу да напоказ всем кляксы на пальцах выставляю: вот, дескать, поглядите, грамотный, писать умею… Да, у нас тогда в жизни решать надо было все самим, готовых ответов не было, до всего сами доходили.
Отец помолчал немного, видно вспоминая прошлое, покачал головой, закурил трубочку, тщательно приминая большим пальцем табак.
— Ну, может быть, спросить тебя и устное по заданному?
— Можешь спросить, только я правда все хорошо выучил.
Отец знал, что если Володя говорит так уверенно, то его можно не проверять.
— Слушай, Вова… — он застенчиво улыбнулся и скрыл лицо за клубами табачного дыма, потом осторожненько подул, разгоняя его, — тогда, может быть, ты мне немножко поможешь? А то мне завтра, понимаешь, на семинаре доклад делать в комвузе. Подготовился я как будто солидно, всю ночь сегодня сидел. Но все-таки года уточнить следует. Я бы Валентину попросил, да она вон еще сама не управилась. Не стоит ее отрывать.
Отец встал, подошел к этажерке, снял оттуда толстую книгу.
— Это кто у меня тут кувырком все поставил?
— Это я книжки смотрел.
— А ведь было, по-моему, сказано: не лазить.
— Папа, я там книжку у тебя одну увидел. Начинается очень интересно. Там про призрак, как он бродит по всей земле, а все цари, короли и полицейские против него и пугаются… Но дальше там очень трудное. А в конце, я посмотрел, опять все понятно. И написано, как в газете: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
— Вовка! Не хватайся ты раньше времени за то, что еще понять никак не можешь. Всему свое время. Это, брат, такая книжка, что она всем книгам книга! От этой книги все пошло и началось. Манифест Коммунистической партии это! Ну, как бы тебе это сказать… Манифесты и у царей были — скажем, когда война или когда там крестьян царь обманул, обещал освободить их, а земли не дал. А этот манифест истинную правду всем народам на свете открыл. Девяносто лет этой книжке, а она не остыла. По нынешний день огнем пышет. Ленин по ней свое великое дело начал. От нее все мы, коммунисты, и пошли… — И пионеры от нее пошли?
— И пионеры и комсомольцы — все! Ну, это ты все еще сам учить будешь. Этого всего ты сейчас еще понять не в силах.
— А нам уже про это объяснили! — крикнула из своего угла Валентина.
— Ну, так ты у меня уж почти комсомолка.
— Папа, я тоже понять в силах, — отозвался Володя, — ведь меня в том месяце уже в пионеры примут.
— Это еще неизвестно, — не унималась Валентина.
— Тебе, может быть, неизвестно, — отрезал Володя, — тебе многое неизвестно! Зато мне ясно.
— Что за характеры у вас! Хватит вам цапаться! — рассердился Никифор Семенович. — Что это такое, в самом деле! Ты, Валентина, не сегодня-завтра в комсомол вступишь. Этот — без пяти минут пионер. Делить вам нечего, а вы все скандалите… Ну, Вова, давай подзаймемся. Ты, следовательно, бери мои записи: вот с этого места, где отчеркнуто, будешь следить за годами, а я, значит, тебе расскажу. Разберешься? Так-то я все усвоил, знаю твердо, вот только года бы мне не спутать. Ты за годами следи.
— А у вас года строго спрашивают? — поинтересовался Володя.
— Да уж как положено…
И Володе показалось, что отец сделался как-то моложе и будто оба они были школьными товарищами.
— Ну, довольно нам болтать, давай делом заниматься. Следи… Стало быть, так… — Никифор Семенович откашлялся и проверил для чего-то пуговицы на кителе. — В 1903 году было решено…
— Тут у тебя в тетрадке написано: «Летом 1903 года», — строго поправил Володя.
— Да, летом 1903 года большевики решили оборудовать в Тифлисе подпольную типографию, на окраине города, в Авлабаре…
И Никифор Семенович стал подробно излагать увлекательную историю авлабарской типографии, которую хитроумно и смело устроили глубоко под землей кавказские большевики. Володя следил по конспекту, то и дело отрываясь от него и восхищенно поглядывая на отца. Иногда же он вдруг останавливал отца:
— Тут написано: «было поручено».
— Это одно и то же. Ты, брат, придираешься. Я ведь тебе слово в слово по записи не обязан отвечать. Ты следи, чтобы года верные я называл. А так, я вижу, с тобой до утра каши не сваришь.
— Ну хорошо, хорошо… Рассказывай дальше.
— Так, значит…
И отец продолжал рассказывать, как бесстрашно работали революционеры в подземной типографии.
Иногда, не удержавшись, Володя ударял кулаком по столу и кричал:
— Ура!.. Молодцы!
— Володька, тише ты, мешаешь сосредоточиться, — замечала из своего угла Валентина.
— Тише ты, в самом деле, Володька!
— Папа, я не могу, я ж переживаю!
— Уж переживай как-нибудь про себя. Ну, следи дальше… В феврале того же года… Я и говорю: того же, значит, 1904 года…
