«Лимонка» в тюрьму (сборник) - Захар Прилепин

Какие-то эмоции вызывало только то, что его арестовали в старой и грязной одежде и её нужно чем-то заменить. Парень очень надеялся на следственный эксперимент. Ведь можно договориться, чтобы ему разрешили зайти за вещами.

Среди его татуировок что-то делал знак инь-янь. Когда на утренней проверке у него спросили значение – ответил, что «добро и зло». У меня это тату вызывало ностальгические ассоциации с похожей наколкой у Микки Нокса, я как раз незадолго до ареста пересматривал с родными «Прирождённых убийц». Но вряд ли деревенский грабитель даже слышал о подобном фильме…

Третий был нервным. Тоже бывший зэк, но прошлая отсидка сделала его убеждённым христианином. И было видно, что он всерьёз готов вести праведную жизнь. Правда, не очень удачно. Сейчас его задержали за компанию с другом, который пытался что-то вынести из магазина. Он всё время был напуган. Паника от возможности вернуться обратно на зону плюс не меньшая паника от возможного заражения энцефалитом. Его за неделю до задержания клещ укусил. Он часами расспрашивал о симптомах заражения… В результате он для меня стал самым мутным и тяжёлым в общении жителем камеры. Но одновременно и самым светлым. Другое дело, что я не очень доверяю светлым людям…

И четвёртым персонажем выступил ваш покорный слуга, задержанный по обвинению в хулиганстве на политической почве. Никто из присутствующих не стал меня расспрашивать о подробностях, и я влился в этот маленький, сложившийся на два дня коллектив. Предстояли выходные, самое скучное время в этих краях…

На самом деле мне повезло, меня задержали в пятницу вечером. Поэтому до понедельника никаких следственных действий проходить не могло, нельзя ни судить, ни допрашивать. Здесь ты сам становишься чужой работой, и обрабатывать тебя не позволяет трудовое законодательство. Так что есть время всё обдумать и подготовиться. Зато в понедельник будет интересно, санкция трёхдневная, а значит, до вечера мне должны будут либо предъявить что-то конкретное, либо выпустить под подписку. А пока будни. Заходящие утром охранники, раздевающие всех до трусов и обыскивающие помещение. Три пластиковые бутылки, заполняемые утром водой. Попытки стрельнуть у охранников спички (сигарет, как ни странно, хватало). И разговоры.

Разговоры вращались в основном вокруг трёх тем. Это были женщины, разные виды наркотиков и еда. Нетрудно догадаться, что самыми страстными были рассуждения о последнем. Казалось, что самым тяжёлым в ситуации ареста фактом является невозможность выйти и купить сгущёнку или грецкие орехи. Мы придумывали рецепты самых фантастических блюд и давали громкие обещания рано или поздно выйти и испробовать все гастрономические фантазии на практике. Прекрасно зная, что никто из присутствующих на воле и не вспомнит об этом. Я больше слушал, хоть это мне не свойственно. Впрочем, я всё равно получил кличку Журналист и был вынужден отвечать на долгие расспросы «третьего» об энцефалите. И еле удержался от идеи рассказать бедняге про опасность слегка свихнуться, приведя в пример историю с Летовым, писавшим в подобном состоянии альбом «Прыг-скок». Знаю, что он бы не понял, кто такой Егор, но это всё могло бы ещё больше снести ему крышу.

В одну из двух ночей я проснулся оттого, что третий молился. Он лежал с закрытыми глазами и нервно шептал «Отче наш». Было почему-то противно, словно ты застал человека за мастурбацией. И я никак не показал, что слышу его…

Камера невелика. Я несколько часов хожу по одному маршруту, стараясь не шуметь. Люди спят, мы вообще стараемся спать как можно дольше. Мне же необходимо движение, это успокаивает. Вроде бы в Тибете есть похожая медитация. Это как условный рефлекс, который проявляется каждый раз, когда я попадаю в камеру. Круг за кругом. Душит злость на себя.

Совершенно неожиданно меня выдернули наверх. Следователи знали, что нельзя проводить никаких официальных действий, но им явно хотелось поговорить. Разговор не заладился. Они немного ошиблись с подходом, попытавшись взять меня на жалость. Я выслушал трагическую историю о мрачных перспективах, ожидающих пару молодых проходящих по этому делу парней, которые себе обязательно сломают жизнь. Но я могу их спасти, взяв всю вину на себя. Причём ясно, что дело туфта и меня точно выпустят после признания, Павлик-то на свободе ходит. Но если я продолжу упрямиться, то придётся передавать дело в суд, а там всё зависит от степени подлости судьи. Поэтому они предложили мне ещё чуток подумать и подписать в понедельник все нужные бумаги. Я вежливо сказал, что подумаю. Как-то не хотелось высказывать своё реальное отношение к тому, что случится с молодыми, хотя меня самого удивил мой цинизм. Мне не было их жаль: выдержат – молодцы, не выдержат… Значит, так надо. Однако, спустившись в камеру, я начал ходить кругами, пытаясь скрыть бешенство. Или стыд. Я действительно думал.

Даже сейчас я не хочу объяснять причины, по которым я задумался о правоте своей картины мира. Скажу одно: на минуту я решил теоретически представить другую жизнь и другие решения. Я представил себе, как даю показания и выхожу на улицу. Но я не смог представить эту улицу: за дверью была пустота. Эта пустота успокоила меня. Выбора не было. Всё идет как надо.

Вечер. Не помню, какой из двух. Арестованный за оружие стоит на голове, он занимается гимнастикой. Грабитель пытается дышать через узкую дырку, ведущую во двор. Кажется, там идёт дождь. Не помню, почему в тот момент мы заговорили о воде… Да и самого разговора почти не помню. Осталось лишь удивление, возникшее при монологе первого из трёх. Он с восхищением говорил о воде как некоем первоэлементе, практически как о начале всех начал. На самом деле он просто посмотрел когда-то некую псевдонаучную передачу по Discovery и поверил в сказанное.

Но я не стал ни вступать в спор, ни рассказывать о Фалесе Милетском или о «режиме воды». Я просто молчал, полулёжа в тёплой камере, и вспоминал про прочитанную в раннем детстве брошюру с концепцией Фалеса, после которой меня прозвали Философом. Про поэтический бред Штенберга из шестых «Элементов» и о сходстве всего этого с шаманской болезнью, брошюру о которой я также прочёл в детстве. И о холодной воде в реке мёртвых. На самом деле не хотелось ни о чём думать. Этот момент был настолько архаичным, что казалось, будто не было построено никаких империй и что до Античности остались тысячи лет. Что ничего не изменилось и что современности нет.

Последний раз я подобное чувствовал в тюрьме, в момент, когда вся камера собралась и жгла так называемые «факела» – длинные полоски ткани, вырезанные из простыни, с огнём на краю, к которому приставили кружку с чифирём. Люди сидели на корточках и ловко перебирали руками, не давая огню приблизиться к пальцам. И стояла тишина, словно вокруг продолжался неолит и племя поддерживало огонь. Вот и сейчас речь этого простого бандита-амфетаминщика казалась не глупой, а древней, намного древнее всех моих отвлечённых концепций. И намного более подлинной…

Утром нас раскидали. Один пошёл на допрос, второго отвезли на следственный эксперимент. Причём шансы собраться потом в одной камере минимальны, в КПЗ зэков тасуют, словно колоду карт. Я тоже собирался, настраиваясь на тяжёлый, но интересный день. До вечера должно было стать ясно, остаюсь ли я в этом мире или возвращаюсь туда. До шести меня либо закрывают, либо… Открылась дверь. Я шагнул в пустоту, оставив за собой третьего, лежащего в пустой хате. И услышал в спину тихое пожелание удачи…

Когда я вышел из суда, то в глаза бросился мокрый асфальт. Ливень закончился…

Первое, что я сделал на воле, – купил банку сгущёнки. Она оказалась неожиданно невкусной.

г. Рига

«Время застряло в прутьях решётки...»

Время застряло в прутьях решётки.Время застыло, замёрзло, завяло.Вязкою лужицей тёмной смолыОно каменеет внутри формы-камеры,Под пристальным взоромДвери-циклопа.Многотонное давлениеНаступившей судьбыПревращает отчаяние моего молчанияВ чистый, прозрачный янтарь тишины.

г. Рига, центральная тюрьма

Возможно…

Может быть, где-то

В хаосе вселенных

Скрывается мир

С другим прошлым…

Там в циклопическом мавзолее

Лежат Ленин и Савинков.

Там Будённый и Унгерн взяли Варшаву

Под красным знаменем

С золотой свастикой

И поскакали дальше, на помощь

Восставшей Северной Германии.

Там Маяковский стал послом

В футуристической Римской Республике,

Построенной из огня и стали

Д’Аннунцио и Маринетти.

Там биографии Никиша, Троцкого,

Геббельса, Блюмкина, Штрассера, Мао,