Гарнизон не сдается в аренду - Евгений Костюченко

— Ладно, брат. Придумаем что-нибудь. Но об этом позже. Будем решать задачи по ходу. Что сегодня главное? Приготовить достойную встречу новым хозяевам.

— Уже звонили, э! Будут абсолютно точно. Человек двадцать. Еда и питье — все везут с собой. Едут с ночевкой.

В дежурку вошел Борис Макарович в новенькой тельняшке, которую он явно только что выдал сам себе на вещевом складе.

— Гости — вот задача номер один, — провозгласил он. — Война войной, а баня баней. А работать некому.

— Справимся, — сказал Гранцов. — Я привез двоих: мой брат и с ним женщина. Согласны на любую работу. Я ручаюсь.

— Выбирать не приходится. Керимыч, займись новыми людьми, — сказал Поддубнов. — Сначала только устроиться помоги. Женщину в медсанчасть. Мужика в гостевую. Срочно вводи в курс.

— Есть, началник, — козырнул Керимов.

Наблюдая через окно, как Доктор помогает выгружаться гостям, Поддубнов спросил:

— Как он пережил, что завтра почта отменяется?

— А она не отменяется.

— Димыч, опять ноздри раздуваешь? Не сидится тебе на месте, как я погляжу.

— Хочется поскорее отвязаться от этих уродов.

— Отвязаться? — Борис Макарович осторожно присел на табурет, стараясь не наклоняться. — От одного ты уже отвязался. Удивил ты меня, майор, удивил.

— Ты насчет «скорой»?

— Эти десять-пятнадцать минут могли спасти пацана. Если бы сразу позвать. Не допрашивать, а врача вызвать. Или перевязку хотя бы…

— Не было смысла, — как можно деликатнее сказал Гранцов. — Я видал такие раны. Никаких шансов. Печень, внутреннее кровоизлияние.

— Получается, это я его угробил?

— Он сам виноват. Ты же не бил его ножом в живот, он сам напоролся. Сам.

— Нет. Это я его насадил на клинок. Сам не заметил, как вышло, — Поддубнов недоуменно поднес ладони к лицу. — Блок, разворот, заломил локоть. И готово.

— Так как насчет почты? — Вадим Гранцов не хотел показаться еще более черствым, чем был на самом деле. Но сейчас у него не было времени на покаянные речи. — У них есть наводка на Керимыча. Они знали про мое дежурство, знали про твое айкидо. Скорее всего, они знают, когда он покинет базу и появится на почте. Считаю целесообразным снова сыграть на опережение.

— Я против, — отрезал Поддубнов.

— Основание?

— Вот оно, основание, — мичман осторожно похлопал себе по забинтованному боку. — Хватит нам одного трупа. Ты что же думаешь, майор, они завтра поднимут лапки и побегут сдаваться на явку с повинной? Ты же их валить собрался, я же вижу!

— Слова-то какие, «валить»! — протянул Гранцов. — Было бы чем, завалил бы, не сомневайся. Нет, товарищ мичман, мы будем действовать строго в рамках капиталистической законности. Сколько из нас Железняк солярки выдоил? Цистерну, не меньше. Вот пускай и отрабатывает.

— Железняк тебе отработает, — смягчившись, проворчал Поддубнов. — Как же, от него дождешься.

— Мы не можем ждать милостей от милиции, — продекламировал Вадим Гранцов. — Взять их у нее — вот наша задача.

Но мичман Поддубнов был иного мнения о первостепенных задачах. Он открыл холодильник и вытянул початую бутылку водки.

Вадим, не дожидаясь распоряжений, запер дверь на ключ, открыл тумбочку с документацией дежурного и достал оттуда два стакана.

— Помянем, — обреченно произнес Поддубнов. — По семьдесят грамм, не больше.

Он расстелил на столе льняное полотенце с украинским орнаментом на краях и принялся нарезать свежий хлеб. Отрезав горбушку, Поддубнов остановился и поглядел на свой нож.

— Клинок у него был — будь здоров, — сказал он. — Знаешь, майор, не меньше, чем штык-нож от «калашникова». Я даже удивился. Подумал, что он на меня с кухонным ножом прет.

Мичман накромсал еще пару неровных ломтей, после чего разбил кулаком луковицу и налил водки.

— Не чокаемся, — предупредил он.

Вадим Гранцов понимал, что любые его слова сейчас покажутся лишними. Поддубнов держался отчужденно, словно скрытая обида жгла его изнутри.

— Давай добьем, что ли, — мичман понюхал горбушку и снова плеснул водку в стаканы. — Не берет ни хрена.

— Да, клинок был длинный, — сказал Вадим. — Слишком длинный. Таким свиней забивают.

— Пей, говорить потом будем, — приказал Поддубнов.

Он устало отодвинулся от стола и прислонился к стене. Лицо его покраснело, и на лбу выступил мелкий пот. Вторая доза подействовала быстрее.

Гранцова тоже охватило приятное тепло, он снял пиджак и повесил его на спинку стула. Еще больше распустил галстук и закатал рукава сорочки. Одна из запонок упала на пол и закатилась под стол, но он не стал за ней наклоняться. Эта запонка ему больше никогда не понадобится, потому что он больше никогда не станет наряжаться в представительский костюм.

— Обманул ты меня, майор, — глухо заговорил Поддубнов. — Обманул. Всего-то и нужно было набрать 03. Погоди, не говори ничего. Я знаю, что ты скажешь. Но когда человек умирает, надо вызывать «скорую». Пусть он умрет на руках у врачей. Я теперь до конца жизни буду его вспоминать. Ты это понимаешь? Понимаешь, знаю, понимаешь. Погоди, не отвечай. Он мне сниться будет каждую ночь. Я же знаю, из-за таких снов люди с ума сходят.

«Во-первых, с ума сходят не из-за снов, а из-за бессонницы, — хотел сказать Вадим. — Во-вторых, ты об этом довольно быстро забудешь. В-третьих, самое главное: когда снятся убитые враги, это приятно. Ты удивишься, тебе будет стыдно, и ты никогда в этом не признаешься. Но видеть труп того, кто хотел убить тебя — это приятно». Он мог бы сказать и больше, но сейчас Поддубнов не нуждался в его словах.

Гранцов думал о том, как неожиданно раскрываются люди, сталкиваясь со смертью. Ерофеич, тренер-самоучка и бывший учитель географии, ничуть не смутился при виде трупа. Наверно, потому, что он был на работе и думал прежде всего о работе. А вот Поддубнов — раскис. Начал переживать. То есть думать о себе, о своем драгоценном душевном покое, которого он лишился. Да он просто пороха не нюхал, подумал Гранцов — не пренебрежительно, а сочувственно. Борис Макарович подготовил к бою сотни отличных солдат. Многие из них остались живыми только благодаря ему. Он был в Афганистане и застал там горячее время, 86-й год. Но воевать мичману Поддубнову не довелось. Свою командировку он провел в Кабуле и занимался, в основном, отправкой цинковых гробов. Несколько раз ему пришлось сопровождать убитых героев на родину. Он мог бы привыкнуть к виду смерти. И, наверно, привык, иначе давно бы спился. Почему же он раскис на этот раз? Потому что до сих пор он противостоял смерти, а сегодня оказался с ней заодно?

— Мы убили его, понимаешь, майор? — Поддубнов сосредоточенно разглядывал пустой стакан. — Парень мог бы выжить, а мы…

— Не мог, — коротко сказал Гранцов. — От таких ударов человек кончается сразу.

— Но он же не кончился!

— Потому что боялся, — Вадим торопливо заговорил, не давая мичману возразить: — Чтоб умереть быстро, надо расслабиться и спокойно ждать конца. А если цепляешься за что-нибудь, то можно протянуть долго. Этот парень цеплялся за страх. Он очень боялся боли. И очень боялся умереть. Страх держал его на плаву. И пока он держался, он успел нам все рассказать. Может быть, своими показаниями он спас твою жизнь, мою жизнь и жизнь Керимыча. И может быть, ты спас еще много других людей, когда убил его.

— Я не убивал!

— Не убивал. Но убил, — безжалостно сказал Гранцов. Он понимал, что водка уже затопила последние островки самоконтроля. Он знал, что говорит лишнее. Но остановиться было бы нечестно. Для того и пьем, чтобы высказать невысказанное. — Постой, не перебивай, старшина! А знаешь, почему ему было страшно умирать? Потому что он вдруг понял, что его ждет после смерти. Не конец мучений, а только самое начало! Вот тебе — страшно умирать? Жалко, обидно, противно. Но не страшно. А ему было именно страшно!

— А тебе? — спросил Поддубнов.

— И мне будет страшно, — признался Вадим, решительно вставая и натягивая тесный пиджак. — Но обо мне поговорим в следующий раз. А сейчас нам пора на разведку. Ты готов?

— Готов, — послушно кивнул Поддубнов.

— Тогда пошли.

— Пошли.

Они слаженно и быстро навели порядок в дежурке, то есть вытряхнули стаканы и спрятали их обратно в тумбочку с документацией. Поддубнов завел свой «ситроен».

— Вы куда такие красные? — недовольно спросил Керимов, распахивая ворота.

— Скоро будем, — как обычно, безо всякой логики, ответил Гранцов.

«Ситроен» остановился перед поворотом, и Поддубнов щелкнул какими-то тумблерами, отчего машина задрожала и начала медленно приподниматься над дорогой.

— Чуешь, как растет клиренс? — гордо спросил мичман. — За что люблю эту тачку, так только за переменный клиренс.