Бомаск - Роже Вайян

Ежемесячный бюджет педагогов Жакларов, считая пособие для семейных (у них было трое детей), состоял из ста двадцати тысяч франков с лишним. Жаклары тоже были коммунистами, но по материальному своему положению они так же отличались от Пьеретты, как инженер Таллагран отличался от Нобле. Жаклары безотказно предоставляли в распоряжение партийной организации свой автомобиль, если в нем была нужда, а Пьеретта не смела и помыслить о покупке автомобиля, пока "не изменится лик земли"; но это не могло повлиять на нее, как не влияет движение в небе звезды четырнадцатой величины на устойчивость железобетонного моста. Но всякий раз, как она просила у Жакларов автомобиль для кого-либо из товарищей, она изо всех сил старалась поблагодарить Жакларов как можно "естественнее" и очень боялась "дать им почувствовать", что они люди другого круга, чем она, характерное проявление такта рабочего человека.

Нельзя сказать, чтобы Пьеретта очень страдала от своей бедности. Именно в эту полосу жизни для нее перестали существовать вопросы личного благополучия и важнее всего сделалась общественная деятельность - она уже становилась профессиональной революционеркой, хотя очень удивилась бы, если бы ей это сказали; само выражение она узнала лишь из русских романов и себя считала бесконечно ниже испытанных борцов за рабочее дело.

После ужина, занявшего немного времени, Пьеретта стала заниматься с Красавчиком. Ученик еще не сделал больших успехов: уроки шли нерегулярно из-за многочисленных обязанностей учительницы. Пьеретта села в плетеное кресло, он устроился напротив на деревянном стуле и, положив листок на колени, а под него картонный календарь-численник, приготовился писать. Пьеретта устроила ему диктовку на правила употребления дифтонгов - вопрос очень трудный для итальянцев, так как в итальянском языке нет таких дифтонгов.

"Кот Тити играл с котенком. Котенок прыгал, катался по полу..." диктовала Пьеретта.

- Как пишется "по полу" - вместе или отдельно? - спрашивал ученик.

- Отдельно, конечно. Мы же только что проходили.

- Верно, мадам Амабль. Зря вы на меня время тратите.

- "Кот бранил шалунишку-котишку, - продолжала Пьеретта. - Из норки выскочила мышка. Ни кот, ни котенок ее не заметили..."

- При таких диктовках вы оба скоро превратитесь в полных идиотов, проворчал Миньо.

В одиннадцать часов Пьеретта отправилась спать. Она заперла дверь своей комнаты. Гости посидели еще немного, побеседовали и пошли домой. Ключ от входной двери они оставили в ящике для писем. Клюзо был пересадочной станцией двух железнодорожных линий; не раз случалось, что кто-нибудь из работников федерации партии или департаментского Объединения профсоюзов ночью прибывал в Клюзо, и, выйдя утром из спальни, Пьеретта обнаруживала, что в смежной комнате мирно спит на диване приезжий товарищ. Ни в рабочем поселке, ни на фабрике никто не сплетничал по этому поводу. Но во многих рабочих семьях целый вечер обсуждалось то обстоятельство, что Пьеретта Амабль провела в кабинете Филиппа Летурно целых сорок минут. Ведь опыт научил людей, живущих в рабочих поселках, что надо быть бдительными и остерегаться худшей формы эксплуатации - совращения жен и дочерей трудящихся.

Как-то раз на профсоюзном собрании Пьеретта разгорячилась до того, что пригрозила пощечиной одному из выступавших ораторов, который предложил примириться с решением администрации, несправедливо уволившей работницу. После собрания старик Кювро сказал, с любопытством глядя на нее:

- Ты какая-то нервная стала за последнее время.

- Такая же, как всегда, - сухо ответила она.

- А может, причина есть? Нехорошо молодой женщине в одиночестве жить.

- Еще как хорошо быть одной! - воскликнула Пьеретта.

Прошло уже три года, как Пьеретта прогнала мужа, и она не могла нарадоваться, что ей больше не надо переносить его общество.

- И никогда тебе не бывает тяжело без мужа жить? - допытывался Кювро.

Она посмотрела на него открытым, ясным взглядом.

- Мне омерзительно все, что напоминает Люсьена.

Кювро заговорил о другом, но Пьеретта чувствовала, что он не верит ей. А ведь она пока что действительно отстраняла от себя вопрос о своей личной жизни. Фабрика, профсоюз и партийная работа занимали шестнадцать часов в сутки, и она крепко спала по ночам.

5

На следующий день, когда почтальоны вернулись из очередного обхода, Миньо вышел из почтового отделения и направился в контору фабрики.

- Я хотел бы видеть господина Летурно, - обратился он к старичку сторожу, который сидел у входа за простым сосновым столом, побуревшим от грязи и чернильных пятен.

- Вам назначено?

- Нет.

- Заполните карточку.

Миньо заполнил:

"Имя, фамилия: Фредерик Миньо.

Цель посещения: По поручению секции Французской коммунистической партии города Клюзо".

- Придется подождать, - заявил сторож и заковылял вверх по лестнице.

Миньо почудилось, что старичок как-то растерянно взглянул на него, но он ошибался - старик, и смолоду страдавший глазами, не мог теперь читать даже в очках. Потому-то у него и был такой испуганный вид.

- Введите немедленно, - распорядился Летурно, поджидая посетителя с бьющимся сердцем.

"Вот оно, - подумал он, - то таинственное посещение, о котором говорила Пьеретта. Она сдержала слово". Филипп твердо верил, что, "вводя в дом врага", он совершает чуть ли не героический поступок. "Вот он, - шептал Филипп, - мой первый акт мужества".

Миньо подготовил десятки доводов, имеющих целью убедить Летурно поставить свою подпись под петицией об освобождении ***. Но Филипп, даже не дослушав первой фразы, схватился за перо.

"Только-то", - подумал он. А он боялся, что Пьеретта потребует от него публичной демонстрации своих взглядов - вдруг возьмет да и пошлет его продавать "Юманите" в воскресенье утром у церкви к моменту окончания мессы. Он боялся оказаться в смешном положении. Конечно, не в глазах обывателей города Клюзо; мнение этих жалких мещан интересовало его меньше всего; кроме того, он знал, что его парижские или лионские друзья сочтут очень забавной подобную ситуацию - Филипп Летурно стоит и выкрикивает на улицах главного города кантона: "Покупайте "Юманите"! Покупайте "Юманите"!" Филипп боялся другого - оказаться смешным в глазах рабочих: "У меня это не получится так, как у них. Я буду чересчур "не на месте". С тех пор как Филипп поселился в Клюзо, он ни разу не выходил из дома в воскресное утро и не знал поэтому, что никто на улицах "Юманите" не продает; те немногие товарищи, которых удалось привлечь Миньо и Пьеретте, разносили газету по домам постоянным читателям. Таким образом, воскресным утром, пока не наступал час посещения кафе и кабачков, на улицах Клюзо попадались только рабочие, шедшие в церковь, которую они посещали в угоду Нобле.

В равной мере Филипп опасался и того, что публичная продажа "Юманите" помешает ему получить визу в Америку, куда обещала его отправить мать после окончания стажировки на фабрике. "Независимо от любых политических взглядов нельзя в наши дни быть полноценным человеком, не пожив некоторое время в Соединенных Штатах. Французская полиция обо всем осведомляет их консульство, они меня просто не пустят". Всю ночь Филипп обдумывал, в каких выражениях всего удобнее отказаться от продажи "Юманите". "Я могу быть гораздо полезнее вам, не будучи чересчур открыто связан с вами".

Миньо настаивал, чтобы Филипп хотя бы прочитал текст петиции об освобождении ***.

- Нет, нет, - отказывался Филипп. - Я вам вполне доверяю.

На этом беседа прервалась - оба не знали, о чем говорить дальше.

- А в каком отделе вы работаете? - осведомился Филипп.

- Если бы я работал у вас в АПТО, я бы не явился сюда в означенном качестве, - ответил Миньо, указывая на графу карточки "Цель посещения".

("А почему бы нет?" - непременно спросила бы Пьеретта. Но в глазах Миньо АПТО было учреждением куда более опасным и загадочным, нежели в глазах Пьеретты.)

- Я работаю почтовым инспектором, - пояснил он.

- Заходите ко мне как-нибудь вечерком, - начал Филипп. - Я привез сюда часть своей библиотеки, можете взять все, что вам угодно... У меня есть полное собрание сочинений Карла Маркса.

- Вы читали Карла Маркса?

- Ну, не все, конечно. Я, видите ли, больше интересуюсь поэзией.

С таким же успехом Филипп мог дать любой другой ответ. Ему хотелось одного - "сломать лед".

- Знаю, знаю, - сказал Миньо, - я видел у мадам Амабль вашу книжечку.

Но сейчас Филиппу совсем не улыбалось переводить разговор на такую скользкую тему, как свои поэтические опыты.

- Я достаточно читал Карла Маркса и пришел к убеждению, что он прав, заявил он. И во внезапном порыве добавил: - Я убежден, что вы, коммунисты, переоцениваете противника. Вы даже представления не имеете, до какой степени разложился мой класс.

Ничего подобного Миньо не ожидал. Он уцепился за слова "мой класс" и ответил: