Одиночество не для них - Дикси Браунинг

Лайон задумался было об этом, но тут же бросил, поняв, что размышлениями делу не поможешь.

Жасмин приподнялась на локте и с интересом взглянула на него. Ноги их почти соприкасались.

— Унаследовал? Откуда? Я хочу сказать, от кого?

— Что? Ах да, болото…

Он уже жалел, что рассказал об этом. Сам не понимал, что это вдруг его за язык потянуло. У него нет никакого желания рассказывать ей печальную историю своей жизни. От кого, да почему, да как — не ее дело.

И вообще, эта дамочка задает слишком много вопросов.

Должно быть, оттого, что выбита из колеи. Оказалась в непривычной обстановке и хочет нащупать хоть какую-то опору.

Поэтому и болтает без умолку. Лайон знал этот прием — испытанное оружие разведчика. Выбейте собеседника из колеи — и он заговорит. Припугните — и он выложит все, что знает.

Но вот вопрос: почему так разболтался он сам? Чем встревожен? Чего боится? В глубине души Лайон знал ответы на эти вопросы, но не желал отвечать даже самому себе.

— Сам толком не знаю. От какого-то старикана, давно умершего. Я не видел его и никогда ничего о нем не слышал. И вдруг несколько недель назад узнаю, что унаследовал болото.

— Что ж, это хорошо, — заметила Жасмин с той задумчивой улыбкой, что пробивала его броню не хуже пули сорок пятого калибра. — Хорошо, что ты его совсем не знал и тебе не пришлось скорбеть о его смерти. Кем он тебе приходился, дедушкой?

Лайон пожал плечами. На этот раз спина промолчала. Похоже, он и в самом деле выздоравливает.

— Понятия не имею. Кажется, прадедушка. В общем, какой-то предок. До этого наследства я и не подозревал, что у меня вообще есть какие-то родственники.

Возможно, где-то ходят по свету его троюродные и четвероюродные братья и сестры — незнакомцы с тем же набором генов, быть может, с теми же чертами лица и характера, унаследованными от предков. Лайон сам не мог сказать, что принесла ему эта мысль — радость или беспокойство. До сих пор он отлично обходился без семьи, обойдется как-нибудь и впредь.

Больше половины жизни Лайон прожил один, и не жалел об этом. Его родители вечно ссорились, жили как кошка с собакой. Ему было двенадцать, когда они разошлись. Лайон был единственным ребенком. Надолго запомнились ему бессонные ночи, когда он прислушивался к воплям и брани в соседней комнате, — так родители, не желая оставить сына у себя, старались спихнуть его друг другу. В результате Лайон оказался у дядюшки, который тоже не обрадовался такому подарку.

Годы юности врезались в память навсегда, хотя Лайон очень хотел бы их забыть. В четырнадцать лет он сбежал из дому. Никто не искал его, дядя вряд ли заметил его отсутствие. Даже в школе не забили тревогу. Учителя были рады избавиться от двоечника и нарушителя дисциплины. Несколько лет он прожил на улице, ухитрившись ни разу не попасть в кутузку.

Трудно сказать, что ему помогло: сильный характер, упорство или везение. Может быть, все сразу. Словом, Лайон выстоял и выбрался из трясины. Нашел работу и жилье. Продолжил учебу в вечерней школе. Получив диплом, пошел служить в полицию. Он начал службу с самой нижней ступени, не чурался черной работы, не пасовал перед опасностью. Он скоро заслужил уважение товарищей. И как видно, не их одних.

Прошло восемь лет. Лайона вызвали на собеседование в одну очень солидную организацию, где человек, не тратя лишних слов, предложил ему пополнить ряды агентов секретной службы, подчиненной федеральным властям и занимающейся тем же, что и полиция, только на ином уровне и иными средствами. Лайон согласился; за прошедшие годы он ни разу не пожалел об этом, и его новое начальство тоже.

А теперь его пытаются убить — значит, он и в самом деле кое-чего стоит.

— Я читала в одной книге… — долетел до него голос Жасмин.

Лайон притворился, что внимательно слушает ее болтовню о книгах, фильмах и сыгранных ролях, как будто они сидят за чаем в уютной гостиной, а не в болотной грязи под хмурым февральским небом, которое, кажется, собирается полить их дождичком.

Он рассеянно слушал ее голос, но думал о другом. Например, о том, что кожа у нее, где она не опухла и не расчесана, белая и шелковистая. А под одеждой, наверное, еще белее. Почти светится, как у многих рыжих. Еще он думал о том, что, когда Жасмин сбросит с себя его одежду и уйдет, на рубашках останется ее запах.

Жасмин следила за чистотой тела. Каждое утро она мылась у ручья — фыркая, повизгивая от холода и изводя невероятное количество мыла. Лайон-то надеялся, что мыльных запасов хватит на месяц… О своей безопасности Жасмин не беспокоилась, ведь не будет хромой человек с больной спиной подглядывать за ней из-за кустов. Да и не за этим Лайон сюда приехал.

Он приехал, чтобы вернуть прежнюю физическую форму и найти ответы на несколько вопросов. Вся информация находилась у него в голове. Для этого нужно сосредоточиться.

Прежде чем покинуть Лэнгли, он уничтожил все свои записи. На компьютере оставил лишь файлы, не имеющие особого значения. Он не сомневался, что его кабинет и квартиру будут обыскивать. Шифровать заметки он не видел смысла идеальных шифров не существует.

— У тебя случайно не найдется иголки? Почти десять секунд понадобилось Лайону, чтобы вернуться к реальности и ответить на вопрос. Придется поработать над реакцией.

— Иголки?

Жасмин протянула правую руку с порозовевшей ладонью. Волдыри уже зажили.

— Руку занозила. Зубами вытащить не получается.

— Где-то у меня были плоскогубцы с игольчатыми кончиками. Дай-ка взгляну.

Становилось темно, и Жасмин поднесла руку к лицу Лайона. От нее пахло мылом и чили. В жизни Дэниел не вдыхал такого возбуждающего аромата.

Вытаскивать занозу пришлось ножом. Плоскогубцы лежали там же, где и оружие, которое Лайон без крайней нужды демонстрировать не собирался. А нож, простерилизованный дезодорантом, в умелых руках ничем не хуже хирургического инструмента.

Лайон взглянул ей в лицо, и сердце его замерло. Жасмин зажмурилась и плотно сжала губы в ожидании боли, хоть заноза была не длиннее реснички.

— Расслабься, это не так уж страшно.

Он сделал быстрое движение.

— Вот и все.

— Уже все?

— Ну конечно. Смотри, даже следа не осталось.

Жасмин рассмеялась, по-детски откинув голову. И вдруг, повинуясь необоримому желанию, Лайон поднес ее ладонь к губам и поцеловал больное место.

— Так мама всегда делала, — прошептала Жасмин. Ее глубокий, хрипловатый голос заставил его пожалеть о случившемся; тело его болезненно содрогнулось, и он испугался, что не справится с собой.

— Понимаю.

Мать никогда его не целовала. Когда он приходил домой зареванный, в синяках, полученных на школьном дворе, она приказывала ему замолчать и убираться к себе в комнату. Иногда она его вовсе не замечала.