Сволочей тоже жалко (сборник) - Виктория Токарева

И уходила. Стасик набирал Лару и умолял:

– Не звони домой. Мы же договаривались…

– Но ты обещал прийти, мы тоже договаривались… Ты тоже не держишь слово. Почему тебе можно, а мне нельзя…

Это был шантаж.

Стасик сменил номер телефона и исчез. Растворился в пространстве. Случайная связь окончилась. Он ее прекратил насильственным путем, волевым решением. Самоустранился.

Ему не хватало Лары. Очень часто хотелось все бросить и бежать к ней. Сидя на худсовете, он слушал вполуха, и вдруг к горлу подступала тоска. Он сидел и слушал какую-то собачью чушь вместо того, чтобы любить и быть любимым. Что может быть важней? Какая разница, что думает о его сценарии редактор Госкино. Кто она такая вообще? Жена какого-нибудь высокопоставленного чиновника, который лижет зад этой власти? И она вместе с ним. А он, Станислав Костин, положивший жизнь на свою профессию, свое призвание, должен сидеть тут и слушать… Он начинал разглядывать то, что происходит за окном. А за окном по зеленой траве бегала черная дворняжка, и эта дворовая собака казалась значительнее и умнее слов редакторши.

Лара…

А ночью он просыпался от одиночества и сиротства. Одолевали мысли: кому нужна его преданность Лиде? Только Лиде и еще Костику в Америке. Но у Костика своя такая яркая жизнь… Ну, поплачет Лида. И Костик поплачет. А он, Стасик, в это время будет репетировать Камасутру. На их слезах. Это невозможно. Лучше пусть плачет он, Стасик.

И он плакал. Тихо, беззвучно, не меняя дыхания. Вдох – выдох. Вдох – выдох… Машина работает. Жизнь продолжается.

Прошел месяц. Стасик не звонил Ларе. Спрятался в новую рукопись. Он работал каждый день с утра до вечера, своего рода литературный запой. К литературному он добавлял натуральный, алкогольный. После возлияний на другой день чувствовал себя отвратительно. Это тоже помогало. Ничего не хотелось и никого не надо. До уборной бы дойти.

Шубин заканчивал режиссерский сценарий. Ему требовалась помощь сценариста.

Стасик приходил к нему домой, поскольку Шубин жил неподалеку, пару остановок на троллейбусе.

Квартира была маленькая, однокомнатная. Шубин сделал из кухни спальню, а кухню засунул в прихожую.

По квартире можно было легко понять все пристрастия Шубы. Кроме секса, его, похоже, ничего не интересовало. Кровать занимала все пространство. Еды никакой и никогда. Он угощал Стасика самодельными сухарями и пломбиром за сорок восемь копеек. И сам ел это же самое.

Шуба подолгу говорил по телефону. Стасик ждал. Ему было скучно.

Шуба хотел, чтобы героиня фильма работала уборщицей в городском туалете и во время работы грезила наяву. Представляла себя кинозвездой.

Стасику казалось, что такая драматургия – киношка, дешевка и вчерашний день. Но не будет же Стасик воспитывать Шубу. Он уже большой мальчик, сорок лет. В этом возрасте сыновей в армию отправляют.

– Так чего? – спрашивает Шуба.

– А что ты хочешь?

– Плавный переход. Как из яви в сон, из сна в явь.

– Ну так и сделай.

– То есть… – не понимал Шуба.

– Ну вот она моет унитазы и засыпает, – советует Стасик.

– Над унитазом?

– Можно над раковиной. Или над ведром. Изображение затуманивается… Горящая люстра… Зал…

– Действительно… – удивляется Шуба. – Как это я не догадался…

Звонит телефон. Шуба берет трубку.

– Приезжай лучше ко мне, – говорит он. Слушает. – А ты надень теплую шапку.

Стасик догадывается: девушка вылезла из ванной и не хочет ехать с мокрой головой. Боится простудиться. Зовет к себе. А Шуба не хочет тратить деньги на такси. Не хочет вставать с дивана. Зазывает к себе.

– У меня есть для тебя сюрприз, – заманивает он.

Сюрприз – это сухари из черного хлеба и мороженое пломбир. Шуба – хитрый и выгадывает. Никакой любви, сплошное потребительство. Секс на халяву.

И что он, Стасик, здесь делает, в этой меблированной комнате…

– Я пойду. – Стасик встал.

Шуба закрыл трубку ладонью, девушка на том конце провода не должна слышать посторонних голосов, иначе она не приедет и впереди пустая ночь.

– Ты все понял, да? – спросил Стасик.

Шуба торопливо покивал головой: понял, понял, иди.

Стасик вышел на улицу. Решил пройтись до дома пешком. Продышаться. Зачем ему этот фильм? Этот хвост у лошади… Славы он не прибавит. Единственно, машина «Победа». Ну что ж, люди из-за денег моют туалеты. А он всего лишь сидит в обществе Шубы и ест черные сухари. Тоже работа. Работать не стыдно, стыдно воровать.

Стасик подходил к своему подъезду. От стены дома отделилась женская фигура. Это была Лара. Подкараулила. Выследила. Откуда-то узнала адрес.

– А что ты здесь делаешь? – растерялся Стасик.

Его охватили противоречивые чувства. Радость и страх. Беспокойство.

– Ты исчез, как сквозь землю провалился. Я подумала: может, ты заболел, попал в больницу? Но ведь и из больницы можно позвонить. Я ничего не понимаю. Я решила прийти и спросить. Ты меня бросил?

Стасик молчал. Она ждала.

– Понимаешь, Лара… У нас нет будущего. Я свою жизнь изменить не могу. А это значит, я просто ворую твое время. Ты молодая и еще можешь устроить свою жизнь. А я путаюсь у тебя под ногами…

– Ты меня любишь? – прямо спросила Лара.

– Это ничего не решает. Любовь – это не слова, это поступки. А поступка не будет.

– Но почему?

– Потому.

– Это не объяснение.

– Другого не будет.

– Значит, все?

Стасик молчал.

Лара повернулась и пошла. Стасику показалось, что это душа уходит от его тела. Удаляется. И сейчас исчезнет.

– Лара! – позвал он.

Она продолжала идти.

Он побежал следом, догнал, схватил за руку.

Она плакала молча.

– Лара, послушай…

– Ты все сказал, я все поняла. Я больше не буду стоять возле телефона и ждать звонка.

– Лара, ты должна меня понять. Я все время боюсь твою маму. Мне кажется, она позвонит и скажет: «Вы мерзавец. Я не позволю вам пользоваться моей дочерью, как дворовой девкой».

– Что за ерунда. При чем тут мама?

– Но ведь она знает о моем существовании…

– Ты дрожишь, – заметила Лара. – Ты замерз?

– Я давно замерз.

– Хочешь, зайдем ко мне. У меня сегодня жареная картошка с грибами. Простимся по-человечески.

– Я не пойду.

– Да не бойся. Просто так посидим.

Остановили такси. Доехали очень быстро.

Лара промыла соленые грибы в проточной воде, а потом поджарила их с лучком и картошкой. Кухня наполнилась восхитительными запахами. Стасик ел прямо со сковороды. Он ел вдохновенно, как если бы слушал хорошую музыку.

Лара смотрела на него, подперев по-бабьи щеку ладошкой. Стасику хотелось ее прижать, согреть. Стасик потянулся к ней руками, лицом, всем своим существом.

– Не надо, – грустно сказала Лара.

– Спать не будем, просто так полежим, – пообещал Стасик.

Они легли и какое-то время лежали просто так. У обоих было чувство, что после кораблекрушения их вынесло на берег. Под телом твердь. В легкие втекает свежий воздух, впереди жизнь, много-много дней, и какие бы они ни были – это все равно жизнь.

– Стах, – проговорила Лара.

– Так меня никто не звал… Красиво.

– Лучше, чем Стасик-тазик.

– Лучше.

Надо было вставать и идти домой, но не было ни сил, ни желания. И он остался на всю ночь. Успел подумать, что не позвонил Лиде и ничего не наврал. Но не хотелось звонить и врать. Не хотелось засорять пространство ложью. Хотелось дышать Ларой, правдой и любовью. И никаких примесей.

– Знаешь, какая у меня фамилия?

– Костин, – сказала Лара.

– Борщ.

– Что борщ? – не поняла Лара.

– Фамилия. Я пришел в редакцию, а редакторша говорит: «Вам надо взять псевдоним». Я удивился: какой еще псевдоним? А она: «У вас есть дети?» – «Сын. Костик». – «Вот и хорошо. Будете Костин. Станислав Костин. Борщ – это не серьезно». Я так и напечатался. А потом привык.

– Тебе идет, – сказала Лара. – Костин лучше, чем Борщ. Ты же не украинское блюдо.

Стасик не ответил. Желание захлестывало их, как волной. Противостоять было невозможно, да и бессмысленно.

Волной любви их снова смыло в океан, и главное счастье состояло в том, что никуда не надо торопиться. Так было, так есть, так будет. Как вселенная.

Две недели Лара выжидала. Надеялась, что Стасик передумает и вернется к ней в любом качестве. Не отрекаются, любя, как поется в песне. Но, оказывается, отрекаются, и еще как.

Стасик снова пропал. Лара не могла понять: как можно испытывать и демонстрировать такую страсть, а потом исчезнуть с концами. Был и нет. Как корова языком слизала.

Лара больше не стала его искать. Терпела. Решила начать новую жизнь и даже пошла в парикмахерскую, покрасила волосы на тон светлее.

Она сидела в парикмахерском кресле перед большим зеркалом, когда вдруг почувствовала дурноту и увидела в зеркале свое лицо – белое как стена. Заключительный аккорд любви – беременность. Как обычно. Но для Лары это было необычно. Первая беременность. И она решила ее сохранить, оставить ребенка. Бог послал – надо брать и благодарить. Спасибо тебе, Господи. Спасибо тебе, Стах…