Лучше, чем пираты (СИ) - Августин Ангелов

все-таки сохранили веру в божественное, несмотря на все суровые испытания, посланные им в этом нелегком и очень дальнем походе. Сам же Дрейк ограничивался лишь тем, что иногда, когда у него улучшалось настроение, пел вместе с корабельным священником псалмы, просто потому, что он любил само пение.

После начала движения от американских берегов они провели в океане больше двух месяцев, не встречая земли. Когда на «Золотой лани» увидели на горизонте непонятное разноцветное свечение, было первое октября 1579 года, но, еще накануне вечером 30 сентября матросы с мачт вроде бы заметили вдали какую-то землю, возможно, остров, и Дрейк приказал держать курс в ту сторону. Вот только утром ветер переменился, а вместо земли неожиданно впереди возникло невиданное зрелище свечения воздуха от неба и до самой поверхности воды. Потом, когда оно исчезло, там, прямо по курсу, обнаружились те самые удивительные корабли, серый и белый. И Флетчер первым высказал мысль, что это, наверное, сатанинский флот, потому что таких огромных кораблей, да еще и напрочь лишенных парусного оснащения, ни у одной земной державы существовать просто не могло. И Флетчер пытался убедить Дрейка держаться от них как можно дальше.

Вот только Дрейк не послушал капеллана. Роль приманки сыграло то, что эти необычные корабли разделились. Когда серый корабль покинул белый, казавшийся совершенно неподвижным и беззащитным, Дрейк заглотил наживку, приняв решение напасть. Заметив на белом корабле женщин, он решил, что они будут отличным призом, чтобы взбодрить команду «Золотой лани» после тяжелого плавания. Но, на этот раз Френсис Дрейк свои силы явно переоценил.

Последовавший абордаж впервые для Дрейка завершился полным разгромом и пленением всех английских моряков, выживших в стычке. И теперь Флетчер с простреленной ногой, которая ужасно болела, вынужден был выполнять свои обязанности корабельного священника, провожая в последний путь всех тех, кто погиб в бою на чужом судне из-за прихоти их капитана-генерала, которого внезапно настигло самое настоящее помутнение рассудка, вызванное алчностью и похотью. А, может быть, так подействовало на него то самое необыкновенное свечение, зачаровав своей необычностью до такой степени, что опытнейший мореплаватель утратил контроль над собой. Как бы там ни было, а капеллан не собирался оправдывать Дрейка.

Читая молитвы над покойниками, скорее, машинально, потому что большинство из тех, кто погиб в стычке, сам Флетчер недолюбливал, как людей непомерно порочных, неверующих и агрессивных, он одновременно рассуждал про себя: «Вот до чего доводят греховные наклонности! Хотели захватить чужих женщин и убить мужчин, охраняющих их, а погибли сами, как последние дураки. Ну, неужели Дрейку мало было сокровищ, награбленных у испанцев? Хорошо еще, что среди людей, пленивших нас, нашлись вот эти добрейшие джентльмены-врачеватели, которые не только сразу же оказали медицинскую помощь всем нам, напавшим на них, но даже предоставили мне такое удобнейшее самодвижущееся кресло с колесами, чтобы я смог исполнить свой долг. Удивительно удобная вещь! Странно, что у нас в Англии ничего подобного не делают. Какая же сильная держава должна быть, чтобы создавать подобные механические шедевры! Уже одно это кресло говорит о чрезвычайной развитости их ремесел. А ведь сколько еще всего интересного имеется на этом замечательном корабле!»

* * *

Когда матрос привел Дмитрия Ефремова, Соловьев первым делом поинтересовался у него:

— Кто разрешил этому пленному иностранному попу передвигаться по кораблю, да еще и читать молитвы?

— Мы с Квасницким подумали, что так он отвлечется от боли, если своим обычным делом займется, — пробормотал Ефремов.

— А каталку с электромотором тоже вы дали? — спросил особист.

— Это полностью инициатива доктора Квасницкого, а не моя, — пытался оправдаться молодой врач.

— Так вот, на это нужно было сначала спросить разрешение у меня. Тут я подобные вещи регулирую. Это же идеологической диверсией пахнет! Не надо нам здесь никаких молитв и церковных обрядов. Ни английских, ни русских. Мы — атеисты и верим только в построение коммунизма, а все религии отрицаем. Это же опиум для народа! — строго сказал Соловьев.

— Простите, Яков Ефимович, не сообразил, — извинился доктор.

Но, Соловьев еще раз отчитал Ефремова:

— В следующий раз соображай получше, Дима. Надо тебе учиться с политической точки зрения каждое действие подобного рода обмозговывать прежде, чем решение принимать. Надеюсь, выводы сделаешь, а каталку у него заберешь, чтобы не вздумал этот иностранный поп шпионить на нашем вспомогательном крейсере.

Опустив взгляд, молодой доктор промолчал. А Соловьев перешел к другой теме, указывая на Дрейка:

— Ты мне сказал, что этот капитан пиратов еще неделю будет лежать и ходить под себя. А он, как я посмотрю, девочками голенькими уже заинтересовался. Если он настолько быстро идет на поправку, то, боюсь, что изолировать его срочно придется, как бы не натворил чего-нибудь. Он же очень опасный преступник. Сколько там кораблей они потопили? А сколько человек убили? Даже тут, на «Богине», столько всего его люди по его же приказу натворили, что под высшую меру подвести его надо бы сразу. Вот только он мне может понадобиться. Есть у меня кое-какие планы насчет него и оставшихся англичан. Так что заберу я его на эсминец и запру пока там. И священника тоже.

Глава 9

Пулей вылетев из каюты после скандала и разрыва отношений с женой, Михаил Кардамонов ринулся к трапу, чтобы подняться в салон-бар и напиться там. Но, путь ему преградил вооруженный прыщавый матрос, строго сказав:

— Вернитесь обратно! Приказано всех охранять в каютах и никого никуда не выпускать до особого распоряжения!

— Кем приказано? — спросил Михаил.

— Товарищ капитан третьего ранга приказал, — сообщил матрос.

— А можно поговорить с этим вашим капитаном? — поинтересовался Кардамонов.

— Не положено! — отчеканил наглый прыщавый парень, поглаживая свой автомат.

Но, Кардамонов проявил упорство:

— Тогда я сяду прямо здесь. А обратно к этой ведьме я не пойду, хоть расстреливайте!

И он уселся прямо на ступени трапа, поставив рядом свою сумку с вещами.

— Расстреливать пока приказа не было. Но, если приказ будет, то и расстреляем. Даже не сомневайтесь, — припугнул его матрос, но Кардамонов все равно не двигался с трапа и продолжал настаивать на своем:

— А ты, морячок, меня не пугай. Я, между прочим, сын командира такого же эсминца, как ваш. И я могу быть полезен. Много чего знаю и умею. Так что, будь добр, доложи обо мне своему начальству и скажи, что готов сотрудничать. Доброволец я, к вам хочу записаться.

— Ну, раз доброволец, то другое дело, — проворчал прыщавый тип в синей морской форме. И крикнул вниз в проем трапа:

— Эй, Васильев, ты там?

Оттуда что-то буркнул в ответ другой охранник, а прыщавый проговорил громко:

— Слышь, Васильев, у меня