Призрак остается в прошлом - Дороти Хайтон

Миссис Девон осмотрела его, увидела этикетку, оторванную с одной стороны.

— Я думаю, мы купили это на аукционе в Париже. Да, вот адрес на французском. Он любил блошиный рынок в Париже и никогда не мог устоять перед тем, чтобы не покопаться на прилавках и не купить какого-либо старья. Есть здесь что-либо ценное?

— Я думаю, что самые ценные — старые пластинки. Они очень редкие, и я не могу проиграть их, поскольку для этого нужен подходящий аппарат. Но если это какие-либо знаменитые записи, они могут стоить очень дорого. Мы дадим их оценить эксперту.

— Как вы во всем этом разбираетесь? — спросила Пэтси, взяв одну из пластинок и с любопытством покрутив ее в руках. — Я бы и не догадалась, что они представляют какую-то ценность.

Пэтси была четвертой женой Гэса Девона, намного моложе своего мужа, которому было шестьдесят, когда он женился на ней. Гэс коллекционировал женщин, как коллекционировал предметы искусства. Никто из его предыдущих жен не сохранял долго этот статус — он быстро терял к ним интерес, но его брак с Пэтси продолжался почти двадцать лет вплоть до его смерти. И хотя Антония не знала мистера Девона, она могла понять, почему Пэтси удалось удерживать его дольше, чем предыдущим женам. Она была живой, добросердечной, дружелюбной женщиной, и Антония очень любила ее. Что касается Сая, Пэтси была ему как сестра, и она одобрила вхождение Антонии в их семью.

— Ну, разбирайтесь с этим, милочка. — Пэтси широко улыбнулась ей. — Я отправлюсь на ленч с Эми Пэтерсон, увидимся позже.

Второй завтрак Антонии стоял на подносе в пыльном уголке комнаты. Еда была простой: дыня, паста с беконом и грибной соус. Позднее Лусия зашла за подносом и замешкалась, осматривая то, чем занималась девушка.

— Какого хлама накупил тот мужчина! Я бы выбросила все это вон.

— Тогда бы вы выбросили крупную сумму денег, — сказала ей Антония и была удивлена быстрым, проницательным взглядом, который на нее бросили.

— Это что, действительно ценно? Весь этот пыльный старый хлам?

— То, что вы видите на столе, стоит, по меньшей мере, тысячи, — заверила ее Антония, и Лусия не смогла скрыть своего удивления.

— С ума сойти.

Она подхватила поднос, посмотрев наполовину съеденную пасту.

— Вы даже не прикоснулись к ней.

— Напротив, она очень вкусная, — заверила ее Антония. — Но тут было слишком много для меня.

— Вы едите меньше мышки! Не удивительно, что вы такая бледная и худая. Не могу понять, что мистер Сай нашел в вас. Ему нужна была румяная пышная красавица, а не мертвенно-бледная малышка вроде вас.

Лусия была не только горничной миссис Девон. Она управляла домом железной рукой. Было еще несколько служанок, которые убирались и готовили. Лусия отдавала им приказы и не спускала с них глаз, как, впрочем, и с Антонии. Она считала, что у нее есть право обсуждать все, что происходило в семье Девонов.

Антония прикусила губы и не возразила. Лусия удовлетворенно улыбнулась и зашагала из комнаты. Девушка продолжила свою работу, чувствуя себя странно смущенной и желая, чтобы Сай позвонил ей. Он заставлял ее чувствовать себя в безопасности.

В безопасности… Ее улыбка исчезла, лицо замерло и побледнело. Патрик Огилви почти доказал ей, что ее так называемая безопасность фальшива и нереальна.

А собственно, почему? Она никогда ни с кем до этого не чувствовала ничего подобного. Ее родители всегда исключали дочь из своей жизни. С детства она была обделена лаской, вниманием и заботой. Она была счастлива только с дядей Аликсом и Сьюзен-Джейн, которые создавали ей иллюзию счастливой семейной жизни.

Ей было очень хорошо той ночью на вилле в Бордиджьере. На вечеринке было много ее ровесников. Она весело проводила время, танцевала, болтала, слушала музыку и затем увидела стоявшего неподалеку Патрика Огилви, который пристально смотрел на нее.

Ее сердце перестало биться. Девушка онемела, оглохла, ослепла ко всему, что окружало ее в тот момент, и пристально посмотрела на него в ответ.

Он был самым волнующим мужчиной, которого она когда-либо видела, — высокий, стройный, с золотистой загорелой кожей, выразительными голубыми глазами и светло-каштановыми волосами, которые вились у него на висках. Она не могла отвести от него взгляда, задыхаясь от того, что он смотрел на нее. Она была полна любопытства.

Он актер? Судя по его внешнему виду, он вполне мог им быть. Какая жалость, что он намного старше. Ему, должно быть, лет тридцать или около того, решила она. С ним не так легко общаться, как с теми мальчиками, с которыми она танцевала. Было видно, что он сердит, потому что его глаза иногда как-то странно темнели.

Она ждала, что он отвернется и будет смотреть на других девушек, но он не отвернулся. И продолжал смотреть на нее так пристально, что она почувствовала, как мурашки побежали по ее телу.

Он не мог бы на самом деле заинтересоваться ею, недоверчиво подумала она. Или мог?..

Она начала робко улыбаться, и затем его лицо изменилось, рот искривился, он нахмурился, отвернулся, осушил стакан красного вина, который держал в руках, и поставил его на ближайший стол. Во всем его теле чувствовалось напряжение и беспокойство.

Антония вспомнила теперь, как оборвалось ее сердце. Он отвернулся… Он уйдет и пригласит танцевать кого-то другого. Но почему он смотрел на нее так внимательно, а потом потерял к ней интерес? Может быть, он решил, что она слишком молода? В конце концов, между ними большая разница в возрасте. Может быть, он робок и ему неловко пригласить ее танцевать, он боится, что она откажет ему?

Девушка не могла позволить ему удалиться. Какая-то сила придала ей необычную смелость, она подошла к нему и, страшно волнуясь, пригласила танцевать.

Молодой человек повернулся, его лицо побледнело, и он посмотрел на нее так, как будто видел ее впервые.

Совсем близко он выглядел еще лучше. Антония подвинулась ближе, гадая, понимает ли он по-английски. Она положила руку ему на плечо и робко улыбнулась, не в состоянии встретить его взгляд. Даже от легкого прикосновения к нему ее лихорадило.

И затем он отверг ее, его слова были как пощечина.

— Я не танцую, — сказал он, в его глазах была неприязнь, и он зашагал прочь.

Румянец залил ее лицо, и она бросилась к гостям так стремительно, что люди расступились, когда она почти налетела на них. Ей стало неудобно, что маленький инцидент заметили, но подошедший дядя Алике обнял ее и утащил в тенистый уголок, где бы их никто не мог слышать.

— Что случилось, милочка? Что тебе сказал Патрик, что так расстроило тебя?

Слезы мешали ей говорить, и тогда он, глядя на нее, сказал: