Воспоминания (Детство, Царствование Александра II и Александра III) - Сергей Витте

Мой же брат, наоборот, математические предметы знал довольно слабо, но за то другие предметы он знал лучше меня, потому что занимался преимущественно ими более полугода. Яновский экзаменовал меня сам по всем математическим предметам и по всем этим предметам я получил 5, благодаря этому Яновский, в качестве директора гимназии, являясь постоянно на другие экзамены, сам меня экзаменовал, в сущности говоря, задавал мне самые элементарные, простые вопросы и ставил средние отметки. Таким образом, я и мой брат кончили курс Кишиневской гимназии, затем переехали в Одессу и поступили там в Университет. На каникулы же мы ухали к родным на Кавказ.

Когда мы были на вакансиях в Тифлисе, то в этот год (насколько я помню это было в 67 году), в конце лета, переезжая из окрестностей Тифлиса (из Менглиса, местопребывания Эриванского полка) в Тифлис, умер мой старик дед Андрей Михайлович Фадеев; ему было тогда за 70 лет. На меня смерть его произвела большое впечатление, потому что я был любимец моего деда и сам его безумно любил. Несколько лет до этого на моих глазах умерла моя бабушка Фадеева, урожденная кн. Долгорукая, также в очень преклонных летах. Последние годы она была в параличе, так что, когда она учила меня грамоте, ее приносили в кресле, так как она сама не могла двигаться, и я, чтобы учиться читать и писать, становился около нее (на коленях). Таким образом учила она меня и моих братьев.

По окончании вакации мы вернулись в Одессу, в университет. До Сухума меня и моего брата повез наш дядя. - В предыдущем рассказе я уже говорил, каким образом мы с ним ехали, как мы останавливались в Сухуме, где начальником войск был известный генерал Гейман.

В университет я поступил на математический факультет, а мой брат на юридический. Известно, что как тогда, так и теперь: юридический факультет это такой факультет, на котором меньше {58} всего можно заниматься; - так было тогда, так обстоит дело и до настоящего времени; наоборот, на математическом факультете, или, как он тогда назывался, на "физико-математическом" - не заниматься невозможно. В противоположность моим занятиям в гимназии, где я ровно ничего не делал, поступив в университет, я занимался и днем, и ночью, и поэтому за все время пребывания моего в университете я, действительно, был, в смысле знаний, самым лучшим студентом. Я до такой степени много занимался и так знал предметы, что никогда к экзаменам не готовился, - (в то время были переходные экзамены из одного курса на другой), а большей частью читал или объяснял моим товарищам все лекции по билетам. Напротив того, мой брат обыкновенно в течение года ровно ничего не делал и начинал приготовляться только к экзаменам; переходил он с курса на курс с грехом пополам и кончил курс в университет, хотя и со степенью кандидата, но все же еле-еле, тогда как я кончил курс в университет лучше всех и имел среднюю отеметку круглые 51/2.

Пробыв 1 год в университете, на вакации я и брат поехали в Тифлис; в Поти нас встретил племянник моего отца, приехавший туда предупредить нас, что неожиданно скончался мой отец, поэтому это было последнее лето, которое мы провели на Кавказе. Потом все мы, т. е. моя мать, нянька и две сестры, которые тогда еще были девочками, и мой брат Борис - переехали в Одессу, где окончательно и поселились. Другой же мой брат (Александр) остался на Кавказе, в качестве офицера Нижегородского полка; дядя мой переехал в Россию, где и находился при фельдмаршале князе Барятинском.

По окончании курса в Университете, я должен был получить золотую медаль, но для этого нужно было написать сочинение на заданную тему. Сначала я написал диссертацию на получение звания кандидата, а именно диссертацию: "О бесконечно малых величинах". Помню, что эта диссертация была очень оригинальная, потому что по предмету чистой математики она не заключала в себе никаких формул, а в ней были только одни философские рассуждения. Кстати я припоминаю, что проходя в Париже года два тому назад по одной из улиц, где находятся большие книжные магазины, я остановился перед одной из витрин, на которой были выставлены разные математические книги и журналы, начал рассматривать их и вдруг среди математических я, к моему удивлению, увидел выставленной кандидатскую {59} диссертацию "О бесконечно малых величинах", которую я написал лет сорок тому назад; она была переведена на французский язык.

Затем мне нужно было написать диссертацию на получение золотой медали. Диссертация эта была дана по астрономии, но в это время я влюбился в актрису Соколову, а потому не желал больше писать диссертации. Таким образом, хотя я первым кончил курс в Университете, но золотой медали я не получил, а получил ее следующий находящийся за мною студент. Тем не менее, я твердо решил остаться при университете. Одним из моих ближайших товарищей был Лигин (будущей попечитель учебного округа в Варшаве), хотя он и был курсом старше меня; Лигин решил остаться при университете по кафедре механики, а я по кафедре чистой математики.

Каким образом случилось, что я не пошел по карьере ученой, профессорской - я объясню впоследствии.

Теперь я хочу рассказать несколько воспоминаний из университетской жизни.

Будучи студентом, я принадлежал к числу студентов наиболее правых. В это время преобладало атеистическое направление, и кумирами молодежи были: Писарев, Добролюбов и Чернышевский. Между студентами были братья Миллеры, которые уже раньше побывали в Сибири в качестве сосланных. Будучи студентом, я мало занимался политикой, потому что постоянно занимался ученьем, но постольку, поскольку я ею занимался, я всегда был против всех этих тенденций, ибо по моему воспитанию был крайним монархистом, каким остаюсь и до настоящего времени, а также и человеком религиозным. Между тем, в основе тогдашнего движения молодежи был, как я уже сказал, атеизм и кумиром молодежи был Писарев, его проповедовавший; теперь же, в последние годы кумиром молодежи был Толстой, который в основу всех своих идей кладет бессмертие души, веру в загробную жизнь и Бога, поэтому меня всегда поражали те бессмысленные утверждения, которые высказываются как в правительственных сферах, так и в реакционных общественных сферах, будто бы гр. Толстой грешен в особенности тем, что он имел развращающее влияние на молодежь. В таком обвинении заключается полнейшее недомыслие. Тот, кто пережил 70-е годы университетской жизни, может оценить ту громадную заслугу, которую оказал Толстой, приведя русскую молодежь к Богу, но, конечно, не к Богу изувера Илиодора или шутника Пуришкевича и подобных ей клик.

{60} Вследствие моей серьезности и моих знаний я пользовался уважением в среде студенчества.

У студенчества были кассы, и выборные должны были управлять этими кассами; в числе выборных был и нынешний член Государственного Совета Турау, тогда очень либеральный студент, а теперь, в Государственном Совете, по многим вопросам значительно более правый, нежели я.

В числе выбранных был также г. Афанасьев, который впоследствии был профессором всеобщей истории в университете, но потом должен был покинуть университет потому, что его находили крайне либеральным. Еще в бытность мою министром финансов, я его устроил управляющим конторой государственного банка в Киеве, каковой пост он занимает и до сих пор. Одно время, я помню, на него вели большие атаки за то, что он очень либерален; все нападки на него заключались в том, что он при изучении всеобщей истории остановился на периоде французской революции, а также он часто читал о ней публичные лекции. Когда я, будучи министром финансов, приехал однажды с Его Величеством в Крым, дворцовый комендант, генерал-адъютант Гессе мне указал на то, что Афанасьев, управляющий конторой государственного банка, по его сведениям, очень либерален, читает лекции крайне неудобного содержания, намекая на то, что такого либерального чиновника нельзя держать и что его нужно уволить. По этому поводу, я обратился с письмом к генерал-губернатору Дрогомирову; Дрогомиров мне ответил, что он отлично знает Афанасьева, что на его лекциях всегда бывал и бывает и что это человек в высокой степени достойный.

На лекциях он всегда высказывал крайне умеренные взгляды, но не может же он скрыть того, что была французская революция и, читая лекции о Франции, не может же он не говорить о французской революции? Единственный грех его и заключается, может быть, в том, что вообще на лекциях он произносить слова "французская революция". Все же доносы на него исходят от негодяя Юзефовича, (который ныне в Киеве играет крайне подозрительную роль, между прочим, в качестве члена союза русского народа и друга Дубровина), человека "самой низкой нравственности", как его охарактеризовал Дрогомиров. Впрочем, г. Юзефовича я и сам знаю с этой стороны (См ниже стр. 139, а также Воспоминания, Царствование Николая II, т. I, стр. 32.).

{61} Затем Дрогомиров в своем письме выразил удивление, что Гессе обращает какое либо внимание на доносы Юзефовича. Содержание этого письма я тогда же доложил Его Величеству. Афанасьев и до настоящего времени находится управляющим конторой государственного банка и остался таким же умеренным, крайне легальным либералом, каким он был и в университете.