Живы будем – не помрем - Михаил Веллер

— Не забудет.

Шашлык был превосходен, по мнению неприхотливого Звягина, и никуда не годился, на взгляд взыскательного хозяина.

Джахадзе торжественно встал за столом и запел дифирамбы.

— Соловей-оратор, — сказал Звягин. — Ерунда. Я, пока сейчас к тебе ехал, пытался сосчитать, сколько здесь людей было замешано. Моя роль маленькая — вроде соединяющей шестеренки…

— Ты был дирижер! — оповестил Джахадзе. — Ты был… вождь!

— Поставь мне памятник, — предложил Звягин. — Я с него буду пыль обтирать. По субботам. Ты вчерашних «Известий» не читал? Там статья об инженере, который ослеп. Врачи отказались — случай безнадежный. Так он сделал себе такой прибор, что не только видеть — читать может. За двадцать шестое марта, посмотри.

— В двенадцатой больнице Сережа провел гемабсорбцию при шоковом состоянии — первый случай, — сказал Джахадзе. — Что ты делаешь, кто запивает шашлык молоком?!

— На парусных военных судах матросы получали полтора фунта мяса в день, — сказал Звягин. — Во были крепкие парни. Правда, их пороли линьками.

Любит — не любит

1. Соблюдайте правила пользования метрополитеном

«Тысячу лет назад норманны сеяли пшеницу на юге Гренландии. Не изменись климат, в Ленинграде сейчас вызревали бы персики. И даже в декабре в больницах было бы не меньше двадцати градусов, что вовсе неплохо…»

Эти праздные размышления, простительные для уставшего за дежурство человека, а Звягину вообще свойственные, развития не получили. Сойдя с эскалатора, к выходу из метро двигалась перед ним молодая пара и, судя по коротким движениям голов, упакованных в шарфы и ушанки, скорее ругалась, чем ворковала. Неожиданно после особенно выразительного кивка, подкрепленного соответствующей жестикуляцией, юноша как подрубленный пал на колени и, содрав шапку, замер так с простертыми руками в позе крестьянина, пытающегося всучить челобитную поспешающему по государственной нужде царю.

Девушка обернулась с презрительной усмешкой и удалилась гордо. В толпе образовалось небольшое завихрение: сдержанные ленинградцы огибали фигуру. Звягин ткнулся коленом в спину отчаявшегося ходатая и осмотрел сверху русую круглую голову с недоброжелательным любопытством. В следующий миг юноше показалось, что к его воротнику приварили стрелу подъемного крана: он был поднят в воздух и, слабо соображая, что происходит, висел краткое время в руке Звягина, пока не догадался распрямить поджатые ноги и утвердиться на них.

— И давно у тебя такая слабость в коленках? — осведомился Звягин.

Тот безуспешно рванулся.

— Репетиция любительского спектакля? — глумливо продолжал Звягин. — Гимнастические упражнения для умственно отсталых?

— П-пустит-те…

— А еще жалуются, плохо у нас шьют: воротник никак не отрывается. Ты в школе учился?

— Да ч-чего вам!..

— Смирно! Тебя учили, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях?

Пойманный раздернул молнию куртки с явным намерением оставить ее в руках мучителя, как ящерица оставляет хвост, но деревянной твердости пальцы сомкнулись на его запястье.

— Что вам надо? — в бессильном бешенстве процедил он.

— Чтоб ты не нарушал закон, — последовал неожиданный ответ.

— Какой?!

— Нищенство у нас запрещено. Не надо клянчить подаяние — а именно этим, судя по архаичной позе, ты занимался. Причем во цвете лет, будучи на вид вполне трудоспособным.

Не внемля отеческим увещеваниям, воспитуемый оборотил перекошенное от унижения лицо и посулил Звягину много отборно нехороших вещей.

Свободной рукой Звягин порылся в висевшей через плечо сумке и протянул желтую таблетку:

— Проглоти и ступай, оратор.

— Что это? — машинально спросил юноша.

— Амитриптилин. Прекрасно успокоит твои нервы. Не волнуйся, я врач, а не торговец наркотиками.

Молниеносным движением он сунул таблетку в приоткрывшийся для ответа рот и шлепнул ладонью снизу по подбородку: рефлекторный прыжок кадыка указал, что таблетка проскочила к месту назначения.

— Свободен. И не повторяй свои фокусы часто — штаны протрешь.

Тот постоял секунду, читая лицо Звягина, но не нашел в нем ни издевки, ни сочувствия: так, легкую снисходительность.

— Я не повторю, — тихо и многозначительно молвил он. Поднырнул под плюшевый канат и поехал вниз.

На истертом бетоне осталась серая кроличья ушанка. Звягин хмыкнул, оглянулся и последовал с нею за удалившимся владельцем.

Из черноты тоннеля дунуло ветерком, поезд приблизился, слепя расставленными фарами и сияя лаковой голубизной, когда из подровнявшейся толпы выдвинулся подопечный и поставил ногу на край платформы, как отталкивающийся прыгун.

Вторично стрела крана подняла его за воротник и отнесла на безопасное расстояние. С утихающим басовитым воем проскользил тормозящий головной вагон, проплыло в кабине повернутое лицо машиниста, на котором начали с запозданием проявляться, как на фотопластинке, признаки испуга.

Мягко стукнули двери, народ повалил, несостоявшееся происшествие осталось практически незамеченным.

— Дядя Степа в этот раз утопающего спас, — мрачно похвалил себя Звягин. — Свинья ты, братец. Нагорело бы дежурной по перрону, машинисту — а чем они виноваты? И ты не представляешь, видно, как омерзительно выглядело бы то, что отскребали от рельсов. А?

— Откуда вы взялись… — выдавилось с мукой.

Звягин оценил бледность, дрожь рук, зрачок во весь глаз.

— Надень шапку. Ну, что стряслось, парень? Пошли, пошли…

2. Вот так встречается волшебник

Декабрьский вечер резанул морозом — ресницы смерзлись; зима накатила ранняя, лютая, звенящая. Ленинград застыл в ледяном свете фонарей. Мерзлым дробным стуком отдавались шаги торопливых прохожих.

— Как тебя зовут?

— Ларион.

— А проще?

— Ларик…

Проблема поговорить по душам упирается во множество проблем. Это проблема времени: где взять его столько, чтоб никуда не торопиться. Проблема настроения: стрессовый, издергивающий ритм большого города отнюдь не способствует откровенной беседе. Проблема собеседника: не каждый в наше стремительное время терпеливо вникнет в твои беды. И далеко не в последнюю очередь это проблема места; вечерние кафе переполнены и суетны, в общежитиях бдят вахтеры и шляются знакомые, а дома ждет жена, укладываются спать дети, и соседи снизу стучат по трубе отопления, если вы топаете или гоняете музыку. Правда, Ленинград, как ни один другой город в мире, располагает к задумчивым прогулкам по набережным и паркам, стреловидным перспективам центра и тихим переулкам Петроградской стороны… Но только не при минус сорока.

— Куда мы?

— Фотографироваться…

Звягин увлек Ларика мимо заиндевелой колоннады Казанского собора в темную дугообразную траншею улицы Плеханова. Под обшарпанной аркой погремел в дверь, обитую жестью.

— Леонид Борисович? — Фотограф вытер пальцы о полотенце, перепоясывающее водолазный свитер. — Вам снимок? Или помещение?

— Или. Ненадолго. Как твой радикулит?

— Он сам по себе, я сам по себе — мирное сосуществование. Посидите пока, я последние сниму с глянцевателя.

Он воткнул кипятильник в розетку, не без некоторого изящества расположил чашки и печенье на колченогом столике.

— Ключи? — спросил Звягин, располагаясь в креслице, явно скучающем по родимой свалке.

— Бросите в почтовый ящик рядом с дверью, как обычно. — Вынул из лотка отскочившие с зеркального барабана фотографии, натянул полушубок, пожелал здравствовать и удалился.

В мятом кофейнике забурлила вода. Алые спирали электропечки волнами струили теплый воздух. Мягкие тени залегли по углам.

Звягин молчал, настраиваясь на волну собеседника, словно радиоприемник на дальнюю станцию: профессионализм хороших врачей и журналистов, умеющих чувствовать другого человека.

Молчание Ларика носило иную тональность: погруженный в себя, он пассивно соглашался, чтоб его хоть чем-то на время отвлекли от душевной боли.

— Это сделать никогда не поздно… — проговорил, наконец, Звягин. — И беда в том, что этим ничего не изменишь и ничего никому не докажешь…

— Я не хочу никому ничего доказывать… — не сразу отозвался Ларик.

— Устал?

Выдох:

— Устал…

Горячий чай обжег, чашка грела руки.

— Без нее никак?..

— Без нее незачем.

— Она того стоит?

— «Не потому, что без нее светло, а потому, что с ней не надо света».

— И нет надежды?..

Ларик застыл, медленно погружаясь в свою боль и так же медленно возвращаясь к действительности.

— Кто вы?

— Дед Мороз.

— Подарки делаете? — слабо, невесело улыбнулся.