Осенние каникулы - Анна Дубчак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4. 31 октября прошлого года Монахов делает официальное предложение Литвиновой, а уже 1 ноября, то есть на следующий день, она топится.
5. Спустя ровно год, день в день, 1 ноября погибает сын Монахова.
6. 1 ноября в лицее на деньги Монахова устраивается поминальный обед – фарс!
7. 1 ноября ко мне приходит Захарченко и просит найти виновника самоубийства своей возлюбленной.
8. Записку, из-за которой погибает Герман Монахов, передает через случайную прохожую (Женю Березкину) женщина неопределенного возраста, одетая в синее пальто и белую „таблетку“ – в то, во что была одета в моих видениях молодая женщина, которую я видела входящей в кондитерскую со словами: „Господин Берковский, ау!“, не хватает лишь песцовой горжетки и аромата булочек с ванилью…
9. Коптильня и рыбья чешуя, о которой я думала в связи с чешуей, найденной в волосах Германа. Что все это значит? Кто та старуха или старик, входящая или входящий в коптильню?
10. Кого имел в виду Монахов, когда вскрикнул, узнав, что с Германом случилось несчастье: „Они убили его, да? Эти скоты убили его?“ Кто эти скоты?»
Пообедав, Наталия поехала в лицей. Ей повезло, она застала Ларису Щербакову выходящей из класса и направляющейся домой.
– Извините, мне надо с вами поговорить, – догнала ее Наталия и постаралась улыбнуться, чтобы та раньше времени не запаниковала.
Лариса Щербакова была высокого роста, с длинными волосами, видневшимися из-под красного кашемирового берета. У нее было угловатое тело подростка, женственности было мало. Такие женщины, как правило, так до старости и остаются старыми девами и живут жизнью племянников или более удачливых в личной жизни родных сестер или братьев. Это, как правило, добрые и приветливые люди, ценящие свою причастность к чужой жизни и находящие в этом удовольствие. Такую женщину-подростка часто можно увидеть гуляющей с самым красивым мужчиной города. Опираясь на его руку, она как бы говорит всем своим видом: посмотрите, я иду с этим мужчиной, я посвящена в его тайны, я живу его жизнью… На самом же деле, мечтая провести с этим мужчиной ночь, такая женщина обречена всю жизнь служить ему жилеткой для слез. Это она будет ему устраивать встречи и свидания, это она будет ему вязать свитера и ходить в аптеку за лекарством для его жен, любовниц и детей…
– Я вас слушаю… – Лариса улыбнулась, показывая ровные и красивые зубы. – Давайте отойдем, а то сейчас будет звонок…
Они отошли к окну.
– Мне надо с вами поговорить о Литвиновой…
– Да-да, я так и поняла… Я видела вас вчера на поминках… Тогда, может, выйдем на улицу? Здесь нам не дадут поговорить… – И словно в подтверждение ее слов раздался звонок, и все пространство вокруг ожило, из классов стали выбегать дети…
– Я на машине.
Они сели в машину. Наталия предложила Ларисе сигарету, и не ошиблась. Та, благодарно кивнув, с жадностью затянулась ароматным теплым дымом.
– Вы та самая Наталия Орехова, которую нанял Андрей?
– Он и об этом вам рассказал?
– Да, мы с ним старые друзья… У него сейчас сложный период… Вы ведь поможете ему?
– Конечно… Но и вы тоже помогите мне. Расскажите, какой была Ирина Литвинова? Почему вчера о ней никто не сказал ни слова? Зачем вообще тогда было собираться?..
– Понимаете, вы человек новый, непосвященный и потому просто не можете в полной мере оценить то, свидетелем чему были вчера… Дело не в Ире, а в Марцеловой… Вы же знаете, что наш лицей – один из престижнейших и дорогих в городе… И каждый держится за свое место руками, ногами, зубами, всем, чем только возможно… Не спорю, Ира была сложным человеком, с ней трудно было найти общий язык. Она считала себя умнее многих, а это, как вы понимаете, не могло не раздражать… Но тем не менее ей многое прощалось в силу ее возраста… Но Марцелова… Она ненавидела Иру. И об этом знали все. Лицей – это детище Майи Борисовны. Она здесь – самая главная. И представьте себе, что появляется Литвинова и становится практически неуязвимой! Все в школе знали о той симпатии, которую питал наш самый крупный спонсор к Ирине, понятное дело, мы иронизировали при случае, но все равно, как ни верти, завидовали ей… А она упивалась этим положением, она черпала в нем силы и пользовалась этим при каждом удобном и неудобном случае… Она могла сказать на уроке все, что ей только заблагорассудится… Вплоть до выступления против самой Марцеловой… Но больше всего доставалось девятому «а», в котором учились Герман Монахов, Лари Зименков и Жорж Котельников… Это друзья, и отцы их тоже друзья… В принципе неплохие ребята, но уж больно разбалованы… Ира же добилась того, что в классе установилась все-таки дисциплина… Уверена, что Марцелова рассказала вам вчера о том, как Ира швырнула в Германа банку из-под колы… Да, это так… А кто из учителей не испытывал подобного желания? Но мы просто вынуждены себя сдерживать, а вот Ира расслабилась…
– И что Герман?
– Он, в сущности, ребенок… Подулся, да и перестал…
– Вы уже знаете, что он погиб?
Лариса уронила сигарету:
– Погиб? Гера? Нет, нам ничего не известно… Что вы такое говорите?
– Его нашли вчера мертвым на кладбище. Кажется, на него набросилась собака…
Пока она говорила это, ее фантазия нацепила на нос сидящей перед ней Щербаковой крупные очки в черной оправе, а на голову надела белую «таблетку».
– Что с вами?
Наталия очнулась. Лариса держала ее за руку и что-то говорила:
– Это точные сведения? Ведь нужно же решать вопрос с похоронами и прочим…
– Да, это, к моему большому сожалению, точные сведения… Я сама лично сопровождала Константина Андреевича сегодня в четыре часа утра в морг…
– Боже мой, какой ужас!
– Скажите, а были ли у Литвиновой уязвимые места? Ведь не может же такого быть, чтобы во всем у нее был полный порядок… Она чего-нибудь боялась, как все нормальные люди?
– Нет, ничего… Хотя, постойте… Боялась, конечно, гинекологов и зубных врачей…
– У нее были проблемы?
– По гинекологической части, насколько мне известно, нет…
– Но откуда вы можете это знать, ведь, по вашим словам, выходит, что Литвинова была человеком крайне умным, осторожным и, как бы это выразиться, зашторенным, что ли…
– А у нас раз в полгода бывают комиссии… Ира всегда первая идет на прием к гинекологу, потому что, как она выражалась, «мне нечего бояться, просто противно и гадко и хочется, чтобы это поскорее закончилось…», что касается зубных врачей, то здесь у нее были комплексы… Какой-то врач-садист очень болезненно удалял ей нерв, и она после этого перестала вообще посещать стоматолога… У нее были красивые и здоровые зубы, кроме одного… Он рос словно во втором ряду и мешал ей… Но идти стачивать его у нее не было, как она говорила, «моральных сил»…
– Она так и не пошла?
– Нет…
– Скажите, а вы были на ее похоронах?
– Была, конечно…
– Вы видели ее в гробу?
– Нет… Говорят, что ее лицо испортили раки своими клешнями…
Наталия вдруг как-то странно посмотрела на нее:
– Вы извините меня, но я очень спешу… Бога ради, извините…
Лариса, широко раскрыв глаза, сначала не поняла, что от нее хотят.
– Вы не могли бы выйти из машины? Мне надо срочно уехать…
– Пожалуйста. – И Щербакова с малиновым лицом вылезла из машины. – Всего доброго, – сказала она скорее по инерции, чем в порыве теплых чувств к этой «нахальной Ореховой», как она потом расскажет Захарченко.
Глава 11
ТРУП НА ТАТАРСКОМ КЛАДБИЩЕ
Она потратила почти три часа, чтобы разыскать жилище Алебастрова Семена Михайловича, и каково же было ее разочарование, когда она застала его мертвецки пьяным.
Дверь в его однокомнатную квартиру была незаперта. Желание увидеть его во что бы то ни стало было столь велико, что Наталия, так и не дождавшись, пока ей откроют, сама толкнула дверь и оказалась один на один со спящим хозяином квартиры.
Грязь, гора грязной посуды на столе в комнате, запах тухлятины и сырости, батарея пустых бутылок в углу – все это свидетельствовало о довольно определенном образе жизни этого некогда незаменимого патологоанатома Алебастрова Семена Михайловича…
Теперь очередь спиваться была Романова Василия. Они как бы заменяли друг друга на своем посту, потроша мертвых сограждан и ощущая себя пока еще живыми, а потому по контрасту с ними счастливыми. Быть может, именно от этого неземного счастья-то они и пили горькую?
Она растолкала его и плеснула ему в лицо холодной воды из-под крана.
Он пришел в себя, когда на улице стемнело, хотя и было-то всего семь часов вечера.
– Вы кто, черт возьми?
– Меня зовут Наташа. Я – ваша смерть.
– Чего-чего? – Он протер глаза и, схватив со стола грязное полотенце, промокнул им свое мокрое от воды лицо. – Какая еще смерть?
– Мученическая. Какая же еще? Не пойму, как можно столько пить? Вы же довольно симпатичный мужчина… Вас что, как и Романова, жена бросила?
