Строгий режим - Виталий Дёмочка

— Скажи, что по баланде передам, — он поднялся на ноги и, потягиваясь и зевая, спросил у Пахи:

— Где с восемь семь малява?

Порывшись в мальках, пришедших за ночь на имя смотрящего, Паха протянул ему запаянную целлофаном маляву.

— Чё, не мог ответить что ли? — укоризненно спросил Саня.

— С восемь семь сам общайся, я ж не знаю, что там у тебя с ними задела, — парировал Паха. — Остальным я ответил всем.

С этим аргументом Солома не стал спорить и молча оторвал зубами запаянный конец целлофана. В маляве Протас спрашивал его, что с его вчерашней просьбой и в какой хате сидит та Ольга, о которой он просил позаботиться.

— Я вчера прогон отправлял. Где он? — спросил Солома.

— Какой прогон? — непонимающе спросил Паха и, вспомнив что-то, сразу проинформировал смотрящего. — Там вчера обрыв был по трассе, мусора в восьмёрку вломились и всю кишку сняли с грузами и малявами.

— В восьмёрку? — недоверчиво спросил Солома. — А стрём там был какой-нибудь?

— Да, — спокойно ответил Паха. — Контроль шёл на малолеток с девять один. Чё было не знаю. С девять один сказали, что ничё серьёзного.

— Да эти могли и с…издеть, что ничё не было. Сюда-то они ничё не загоняли. Общий режим, хули. Чуть ли не половина тихушников. Хорошо ещё, что хоть трассу держат ровно. А чё ты прогон по новой не отправил?

— А имя ж никто не знает, — оправдался Паха. — Ты ж там тёлку искал какую-то, никто и не смотрел на имя, я по трассе спрашивал. Они так отправили на старуху.

— Понятно, — проговорил Солома и, когда кормушка открылась и баландёр громко предложил уху, он сам подошёл к кормушке и тихо сказал ему:

— Слышь? В семь ноль скажи, что ответ на восемь семь по обеду будет.

Баландёр еле заметно кивнул головой и Солома, высунув голову в кормушку, сказал стоявшему неподалёку и размахивающему дубинкой дубаку:

— Командир, там куму скажи, пусть подойдет сюда. Ага?

После утренней проверки Виталий с Юрием играли на шконке в «тэрс». Этой игре в карты Бандера обучал его почти всю ночь, попутно объясняя ему значение зоновских карт, которые Юра постоянно путал. Поначалу он не мог разобрать не только где семёрка и девятка или где дама и где король, но и пики от трефы отличить не мог, настолько непонятны были ему эти зековские карты. А к утру у него уже неплохо получалось, и он даже попутно разговаривал со своим новым другом.

— Сейчас уже только ночью ответ будет, не раньше? — спросил он Бандеру, которого попросил отправить вчера запрос о местонахождении Ольги. После того, как на первый прогон пришёл ответ, что по трассе был обрыв, они отправили второй, но ответ получить не успели, с наступлением утра дороги между корпусами сняли.

— Ну, — покачал головой Бандера, кидая карту. — Вообще-то почти все тётки здесь сидят, одну их хату даже видно через продол. Просто кричать щас нельзя. Здесь только одна смена, в которую можно чё-то подкричать через продол или маляву передать через холопов. Пока только знаем точно, что в один шесть её нет.

Юра вспомнил, что с одной из женских камер у них была прямая дорога, и ответ оттуда они получили сразу. А на остальные женские камеры пришлось отправлять прогон по большому кругу через всю тюрьму. К тому же в новом корпусе была большая больничная хата, в которой было очень много женщин с этапов.

Юра даже не знал, сможет ли уснуть днём в ожидании ответа, настолько велико было его нетерпение.

— А если крикнуть сейчас, что будет? — спросил он Виталия.

— В бочку посадят суток на десять, ещё и по седлу могут дать, — спокойно ответил Бандера. — Я ж говорю, здесь все смены козлячьи, кроме одной. Тэрс, — он бросил карту.

— Рост? — спросил Юрий.

— Валет.

Юра кивнул головой и, походив в ответ, попытался переключиться на игру или какую-нибудь другу тему, чтобы отвлечься от мучений ожидания.

— Слушай, — сказал он, вдруг вспомнив потасовку в отстойнике с Олегом. — А почему спортсмены вас так не любят? Я как-то слышал, как один прям обзывал последними словами, говорил, порвет всех если что.

— Бубновый валет, — пояснил Бандера предыдущий ход, бросив новую карту и спросил: — Кого — нас?

— Ну-у… уголовников, — додумался до правильного определения Юрий.

— А-а, — спокойно протянул Бандера и спросил: — О противостоянии синих и качков когда-нибудь слышал?

— Да-а, — ответил Юрий. — Об этом даже по телеку говорили.

— Ну вот, чё ж тут непонятного. Что они могут сказать о нас хорошего? Спортсмены — люди уверенные в своей силе. Тем более здесь, в Приморье. Видать, здешний климат некоторых опьяняет, берегов не видят. Думаешь, почему здесь воров в законе нет? Потому что их сюда кое-какие спортсмены не пускают, посылают на х…й и убивают вместе с близкими. На воле они в основном вообще никого и в хер не ставят, не только уголовников. С такими разговаривать бесполезно, только стрелять. Я за них и сижу, кстати. Только так они ненадолго в себя приходят. Или если в воровскую тюрьму попадают. Здесь уже другой базар.

— Да, — сказал Юра, вспоминая, как втаптывали в пол Олега, но говорить о своём самом первом знакомом не стал. — Здесь, наверное, с ними не церемонятся.

— Каждому по заслугам, как говорится. Есть же и такие спортсмены, с кем у нас нормальные отношения. Но если кто-то перешёл дорогу людскому, в тюрьму лучше не попадать, здесь уже по-другому петь будет. Хотя некоторые из тех, кто себя выше всех ставил, и здесь ведут себя достойно даже перед смертью. Про Нелюбина не слышал про такого? Самбист бывший.

— Слы-ышал, — удивлённо ответил Юрий, услышав знакомое имя. — Его убили вот недавно в тюрьме какой-то московской, в новостях передавали где-то. Забили насмерть. У него, говорили, там сильная группировка была.

— Ну, — ответил Бандера, согласно кивая. — Так вот он, говорят, вёл себя как подобает. Его даже трахать не стали, так убили.

— Что, прям всех убивают? — удивлённо спросил Юрий, вспоминая про случай с Олегом, который хоть и пострадал сильно, но остался в живых.

— Нет, конечно, — спокойно ответил Бандера. — Я ж говорю, здесь каждому — по заслугам. Тем спортсменам, кто на нашей стороне, кому людское не чуждо здесь тоже почёт и уважение. А кто берегов не видит… Щас вот на первом централе Ларион сидит, покойник стопроцентный. Хоть и в одиночке чалится, один хер достанут. Сильно против людей пёр, это уже не жилец.

Юра сразу вспомнил, как Олег говорил в отстойнике, что он с бригады именно Лариона и что тот сидит, но говорить Виталию об этом тоже не стал. Несмотря на всё произошедшее в отстойнике, он всё же был благодарен Олегу за первую поддержку и надеялся, что тот, будучи в бригаде этого самого Лариона, сам лично не наломал дров настолько, чтобы уголовники вынесли ему смертный приговор.

Относительную тишину в камере опять прервал лязг железа. В открытую кормушку заглянуло пухлое лицо посыльного холопа и крикнуло.

— Вешнев!

— Это меня, — оживился Юрий и, бросив карты, спрыгнул и быстро подбежал к кормушке. — Да, я Вешнев.

— От кого передачу ждёшь? — опять раздался голос холопа.

Юрий назвал хорошо знакомое Бандере имя отца и стал принимать из кормушки пакеты и складывать прямо на пол возле двери. Видя это, Бандера соскочил на пол.

— Чё сидишь, Петрович? — гневно сказал он. — Давай, сюда передавай.

Пакетов было так много, что их не успевал передавать Петрович, да и Бандера не успевал раскладывать их на окне и Юра продолжал складывать их на пол. Когда они, наконец, закончились, он взял у холопа длинный перечень передаваемых вещей и продуктов питания и, бегло пробежав их взглядом, подписал и сунул обратно в кормушку. Петрович с Бандерой продолжали перетаскивать передачу к окну. От распространившегося вокруг аппетитного запаха запечённой курицы, колбасы и других продуктов, сраз проснулись Леший с Антоном и тоже стали помогать разбирать передачу. Зашевелился и открыл глаза и Витяй. Увидев перед собой радующую глаз картину, он перевёл взгляд на Бандеру, который улыбнулся и подмигнул ему. Одобрительно кивнув ему, Витяй сел на шконке и, надевая штаны, спросил:

— Тетради, ручки есть?

— Да-да, есть вот, — радостно ответил Юра, доставая целую пачку тетрадей и какой-то блокнот. Открыв блокнот, он достал оттуда три фотографии и показал их сидящему на шконке и роющемуся в пакете с конфетами Бандере. — Вот моя Ольга, Виталь. А это мы с родителями моими.

Бандера взял из его рук фотографии и, бегло взглянув на знакомого ему Юркиного отца, остановил свой взгляд на Ольге. Его лицо сразу изменилось. Из радостного сделалось сразу серьёзным и задумчивым, такое красивое и одновременно простое лицо ему доводилось видеть не часто. Юрий этой перемены в его лице не заметил, его отвлёк Витяй, спросив, где пастики и ручки. Достав ему из пакета целую жменю ручек Юра повернулся к Бандере и, взяв у него фотографии, засунул их обратно в блокнот и положил его на батарею. Затем повернулся и спросил: