Смертельный холод - Луиза Пенни

Он повесил трубку. Рейн-Мари вывалила содержимое коробки на стол и стала раскладывать буквы ровными стопками.

Пять букв. Б, С, М, Л и К.

– Те же буквы, что и на донышке, кроме С, – сказала она. – Почему эти буквы и почему прописные?

– По-твоему, важно, что буквы там прописные?

– Не знаю. Но, судя по тем документам, с которыми я имею дело по службе, прописные буквы – это первые буквы слов.

– Например, КККП[39].

– Полицейский – всегда полицейский. Например, «У меня все ОТЛИЧНО». – Она показала на книгу Рут, лежавшую теперь на столе Гамаша. – Я думаю, тут смысл совсем другой. Что тебе сказали в магазине?

– Рут Зардо презентовала свою книгу несколько дней назад в магазине «Ожильви». Двадцать второго декабря.

– В день смерти Эль, – заметила Рейн-Мари.

Гамаш кивнул. С какой стати Рут стала бы дарить экземпляр своей книги бродяжке и подписывать ее «С любовью, Рут»? Он достаточно хорошо знал эту старуху – словом «любовь» она не очень разбрасывалась. Он снова взялся было за телефонную трубку, но телефон зазвонил, едва он прикоснулся к нему.

– Oui, allô. Гамаш слушает.

С того конца провода не донеслось ни звука.

– Oui, bonjour? – попытался Гамаш еще раз.

– Старший инспектор Гамаш? – раздался голос. – Не думал, что вы ответите по своему телефону.

– Я человек вездесущий. – Он обезоруживающе улыбнулся. – Чем могу вам помочь?

– Меня зовут Робер Лемье. Я дежурю в полицейском отделении Кауансвилла в Восточных кантонах.

– Я помню. Мы встречались на расследовании убийства Джейн Нил.

– Да, сэр.

– Что я могу для тебя сделать, сынок?

– У нас убийство.

Получив информацию, Гамаш повесил трубку и посмотрел на жену. Она сидела собранная и спокойная.

– У тебя есть кальсоны? – спросила она.

– Да, мадам.

Он открыл верхний ящик, в котором оказался сверток синего шелка.

– Я думала, что полицейские обычно держат там оружие, – сказала Рейн-Мари.

– Я нахожу, что кальсоны дают мне достаточную защиту.

– Рада за тебя. – Она обняла его. – Я тебя оставляю, дорогой. У тебя работа.

Она оглянулась от двери – он уже звонил по телефону, стоя спиной к ней и глядя в окно на монреальское небо. Она увидела, как он совершает такие знакомые ей движения, обратила внимание, как чуть завиваются волосы на его шее, скользнула взглядом по его сильной руке, прижимающей телефонную трубку к уху.

Через двадцать минут Гамаш ехал к месту преступления, за рулем сидел его заместитель инспектор Жан Ги Бовуар. Они проехали по мосту Шамплена и оказались на шоссе – им предстояло полуторачасовое путешествие в самую глубинку Восточных кантонов.

Гамаш несколько минут смотрел в окно, потом снова открыл книгу и дочитал стихотворение, которое начала ему читать Рейн-Мари.

И когда нас смерть моя разделит,и снова встретимся, прощенные и простившие,не будет ли и тогда, как прежде, слишком поздно?

Глава девятая

– Ее звали Сесилия де Пуатье, – ответил агент Лемье на первый вопрос Гамаша. – Но все называли ее Си-Си. Вот здесь это и случилось, сэр.

Лемье старался говорить не слишком взволнованным, но в то же время не слишком равнодушным голосом. Он распрямил плечи и придал себе вид человека, который знает, что делает.

– Здесь? – спросил Гамаш, показывая на снег.

– Да, сэр.

– Откуда вы знаете? – спросил Жан Ги Бовуар. – Тут снег всюду одинаковый.

И в самом деле, следы ног на снегу были повсюду. Словно по месту убийства прошел парад Санта-Клауса. Бовуар натянул пониже свою черную лыжную шапочку и опустил наушники. Ничего лучше в магазинах ему найти не удалось, а хотелось, чтобы было красиво и тепло. Жан Ги Бовуар находился в постоянных борениях с самим собой: он хотел носить такую одежду, которая подчеркивала бы достоинства его стройной, спортивной фигуры, но в то же время защищала бы его от холода. Во время квебекской зимы было практически невозможно выглядеть привлекательным и не мерзнуть. А Жан Ги Бовуар вовсе не хотел выглядеть уродом в парке и дурацком колпаке. Он посмотрел на Гамаша – тот выглядел очень собранно. Неужели ему не бывает холодно? Или он просто умеет не показывать это? На шефе были серая шапочка, желтый кашемировый шарф и длинная зимняя парка из мягкого британского хаки. Судя по его виду, ему было тепло. И Бовуар поразился тому, насколько заманчиво теплыми могут выглядеть при минус десяти пухлая куртка, перчатки с пальцами-сардельками и все остальные зимние причиндалы. Бовуар начал подозревать, что только он один и выглядит смешно. Но он отринул эту неприятную мысль, когда порыв ветра проник под его модную куртку «пилот» и добрался до самых его костей. Его охватила дрожь, и он принялся топать ногами. Они стояли на замерзшем озере, обдуваемом всеми ветрами и холодном. До берега было ярдов сто, а другой берег тонкой лентой терялся вдалеке. Бовуар знал, что за неровной местностью слева лежит городок Уильямсбург, но сейчас инспектору казалось, что они за тысячу миль от цивилизации. Они определенно стояли в месте, где произошло что-то в высшей степени нецивилизованное.

Здесь был убит человек.

Как это ни прискорбно, но в то время никто этого не знал.

– Расскажи, что тебе известно, – попросил Гамаш, обращаясь к Лемье.

Это был один из любимых моментов у Бовуара. Подход к очередной тайне. Но Гамаш знал, что корни этой тайны, как и в случаях со всеми другими убийствами, уходят в далекое прошлое. Это не было ни началом, ни концом.

Гамаш прошел несколько шагов по замерзшему заснеженному озеру, раскалывая ботинками хрупкую корочку наста. Он почувствовал знакомое покалывание на щиколотках – в ботинки набился снег.

– Судя по тому, что говорят свидетели, убитая просто рухнула, – начал Лемье, глядя на старшего инспектора и пытаясь понять, удовлетворяет ли его этот ответ. Вид у Гамаша был недовольный, и Лемье внутренне сжался. Неужели он уже успел сделать что-то не так? – Они попытались вернуть ее к жизни, думали, это инфаркт, потом уложили в машину и повезли в больницу.

– И затоптали тут все, – проворчал Бовуар, словно Лемье был виноват в этом.

– Да, сэр. Я думаю, они сделали все, что было в их силах.

Лемье ждал нового упрека, но такового не последовало. Бовуар раздраженно фыркнул, а Гамаш сказал:

– Продолжай.

– Врач скорой помощи, доктор Ламбер, позвонил в полицию через полчаса. Сегодня, около половины двенадцатого. Он сообщил, что это случай подозрительной смерти, что он позвонил коронеру и что, судя по всему, смерть наступила от поражения электрическим током. Как я сказал, по его официальному заявлению, это случай подозрительной смерти – так полагается по их правилам, пока факт не будет установлен полицией, но, когда мы приехали, у него уже не осталось сомнений. Она была убита.

– Пожалуйста, агент, называйте ее по имени, – сказал Гамаш без малейшей укоризны. – Мы должны воспринимать мадам де Пуатье как личность.

– Да, сэр. Она, мадам де Пуатье, была убита электричеством на этом самом месте.

Именно это Лемье и сказал ему по телефону, и даже в кабинете это показалось Гамашу странным, но теперь, когда он стоял на месте преступления, все это представлялось ему совсем уж необыкновенным.

Как можно получить удар током посреди замерзшего озера? Прежде можно было убить кого-то в ванне, но сегодня большинство электрических приборов имеют автоматические выключатели. Брось тостер в ванну с водой, где отмокает твоя супруга, и ты получишь сгоревший предохранитель и негодующую любовницу.

Нет, убить кого-нибудь током теперь положительно невозможно, если только ты не губернатор Техаса[40]. Но чтобы сделать это на замерзшем озере среди десятков свидетелей – нет, это сумасшествие.

Но кому-то хватило безумия попытаться.

Кому-то хватило ловкости преуспеть в этом.

Каким образом? Гамаш медленно повернулся, но никаких зацепок не заметил. Ни старых телевизоров, ни дымящихся тостеров на льду не было. Но он увидел на снегу три алюминиевых садовых стула. Один из них был опрокинут. За стульями находилось что-то вроде громадного хромированного гриба высотой в пятнадцать футов. Футах в двадцати влево стояла трибуна для болельщиков.

Все было обращено к расчищенной ледяной площадке длиной футов в двадцать перед трибуной. Гамаш направился туда, стараясь идти там, где снег лежал не самый глубокий, и увидел, что эта площадка представляет собой длинный узкий прямоугольник с разбросанными по нему большими круглыми камнями.

Кёрлинг.

Гамаш никогда не занимался этим видом спорта, но он как-то смотрел «Брайер» по телевизору и, увидев снаряд кёрлинга, вполне мог его узнать. У игровой площадки был какой-то жутковатый вид, как и у всех брошенных мест. Гамаш почти слышал, как снаряды катятся по льду и как игроки окликают друг друга. Всего несколько часов назад здесь было множество веселящихся людей. Кроме одного. Одному из них было так тошно, так невыносимо, так не по себе, что он пошел на убийство. Гамаш попытался представить, что сделал этот человек. Где он сидел? С другими людьми на трибуне или отделился от остальных в преддверии действия, которое сделает его навсегда непохожим на других? Был ли он возбужден или испуган до смерти? Спланировал ли он убийство до последней детали или его внезапно обуяла злость, такая нестерпимая, что он вынужден был действовать? Гамаш стоял почти недвижимо и внимательно прислушивался – не донесется ли до него голос убийцы, не выделится ли из призрачного смеха детей и голосов игроков.