Я всё ещё... - Амели Хоуп

закрыть дверь, Дэвид наклоняется очень близко ко мне, едва его нос не касается моей щеки, и проговаривает слишком медленно, отделяя каждое слово друг от друга,

— Пора совместно переписать наш роман, много вымысла в конце.

Сказанное им обрело серьёзность, когда я поняла, что автомобиль движется в сторону Международного аэропорта имени Джона Кеннеди.

— Дэвид, может объяснишь, что это все значит?

— Мы летим домой.

— Действительно? Но тогда ладно. — Посмотрев на него притворной мягкостью, я отвернулась к окну и уставилась в одну точку. Собрав в неё всю ярость и злость, отлепляю свой взгляд от стекла и сбрасываю всё на него. — На что ты надеешься, Дэвид? Что, прилетев, я не захочу улетать? Что что-то ёкнет? «Мы» исчезло. У меня своя жизнь, у тебя своя. Познакомившись ещё раз с тобой, я к себе внутрь в гости не позову. Гостеприимство — не про меня. Разворачивай машину, либо останови её, и я выйду.

Дэвид притормозил, но двери с блокировки не снимает, говоря тем самым, что выбирает третий не предложенный мною вариант — продолжить путь. Однако он не утаивает причину необходимости такого визита.

— Только по поводу применения «мы» споришь? Отлично, переживу! Значит, наш Сан-Франциско по-прежнему является тебе домом, и мне не показалось в ресторане. Это меня не может не радовать, поскольку именно там хранятся недостающие в твоём дневнике ответы на все наши вопросы. Моя очередь вложить туда исписанные мною листочки. Если уж начали, то доведём это до конца?

Дэвид просит дать ему всего неделю. И он оставит меня, если я этого сама захочу. Думаю, за 7 дней мой мир сильно не пошатнется.

Глава 18. Дэвид

Птичка так устала сидеть в клетке вне воли, что бессонница её уж точно не потревожит. Самолёт ещё не успел взлететь, как её обмякшее тело безмолвно притулилось ко мне. Моё счастье сладко спало на моём плече. Я жадно вдыхал её аромат, тот же лавандовый: такой насыщено глубокий, сочетающий в себе лёгкие цветочные нотки с сильным воздействующим эффектом, умиротворяющим сознание. Окутанный в чувства спокойствия и безмятежности ты становишься одурманенным и химически зависимым. Мне не удалось сомкнуть глаз. Полёт длился семь часов — семь сладких часов.

У аэропорта нас поджидали двое моих давних приятелей, с одним из которых Амели была тесно знакома. Я заранее попросил Майкла подогнать в день нашего прилёта моего неукротимого чёрного старичка. Dodge Charger — мой первенец. И мысли о его продаже не возникали. Металл этой малышки несёт много памяти обо мне, о нас. И каково же было удивление Амели вновь увидеть её. Она с криком «Да ладно? Не может быть!» вкупе с бесчисленно несвязанными словами подбежала к машине и, сев в салон автомобиля, без промедления начала осматриваться. Облокотившись локтями на крышу авто, я опустил голову вниз и смотрел прямо на неё. Вглядевшись, я поймал её растерянный взгляд, появившуюся неловкость в движениях. Реакция Амели такая же, как и у всех.

— Тут же всё… И даже… — Амели обратилась ко мне, — Ничего?

— Абсолютно. Никогда. — Наши качающиеся на цепочке счастливые лица вновь притянули к себе моё внимание. — Я бы не смог.

Я и вправду ничего в ней не трогал. Всё так, как и прежде: брелок-фотоплёнка с нашими снимками; подушка антистресс пандочка, которую Амели подарила мне со словами «красный светофор — это повод вспомнить меня, на этот случай дарю тебе чудесную игрушку-обнимашку»; сердце на лобовом стекле, нарисованное ею красной губной помадой. Амели всегда пользовалась своей вседозволенностью. Максимум на что я был горазд — отшлёпать её вредную несносную задницу. Это было моё любимое занятие на досуге.

Закрыв пассажирскую дверь, я забираю у друга ключи от машины и занимаю водительское место. Не дожидаясь цепочных вопросов: куда поедем? где остановимся? что будем делать? — я сразу извещаю Амели, что в Сан-Франциско у меня дом и что туда мы направляемся умывать личики и намыливать попки, предварительно обогатив желудки необходимыми компонентами, а также благополучно выспаться. Последнее больше относится ко мне, поскольку стекающие по моей футболке слюни Амели в самолёте свидетельствуют о её прекрасном путешествии в мир сновидений. Но и ей не помешает немного вздремнуть. Завтра с утра нас ждёт курочка наседка со своим птенчиком. Да, Кендра наконец родила. Честное слово, я решил, что она уже передумала. Только Амели эта новость не совсем понравилась, вернее, она на отрез отказалась ехать со мной. Однако долго убеждать мне не пришлось. Приехав домой, я представил Амели вещественное доказательство того, что её там очень ждут. Ждут всем сердцем и всей любовью, накопившейся за ушедшие, несовместно проведенные годы. Кендра оставила голосовое сообщение, предназначенное подруге:

«Если братец все же умудрится тебя заполучить в качестве попутчика, ей богу назову сына в его честь». Смешок сменяется затишьем, глубокий вдох, выдох «Я соскучилась Ами, приезжай… пожалуйста».

Амели, набросившись на меня с молниеносной скоростью, утыкается мне в грудь. Я отвечаю крепким объятием на ее молчаливую просьбу. Болезненное ощущение появляется внутри. Тяжело признавать, что Амели будет ещё больнее, намного больнее, ведь наши страдания на протяжении стольких лет были напрасны. И об этом пока знаю лишь я. Надеюсь, я сумею защитить её: смягчить падение, а не подтолкнуть её еще сильнее в пропасть, которая может оказаться бездонной.

Потихоньку вокруг нас воцаряется воздушная оболочка, пропитанная безмятежностью и спокойствием. Такая домашняя и семейная, что я забыл, что у меня нет на пальце обручального кольца. Нам хорошо вместе, мы оба это прекрасно понимаем. Мы как отлаженный механизм часов. Мне не надо её направлять. Она здесь не гостья. Я подаю полотенце, и она уже бежит в душ. Я жду её на кухне с разогретой едой, и она без официального на то приглашения спускается ко мне. Связь между нами не оборвалась, просто нить удлинилась.

Насытившись и охладившись, я с лёгкостью погружаюсь в