Необоримая стена - Лариса Черногорец

— Болван! Ничего нельзя доверить! — Сидевший спиной развернулся к входу, вслед Акакию Петровичу с раздражением глядел великий князь Константин Николаевич.

Акакий Петрович несся к пролетке как фурия. Выволочка от великого князя настроения не улучшила, известие о том, что люди Луки в очередной раз упустили Шарля Тулье, взбесило его. Едва сдерживая гнев, он ворвался домой, сбросил с себя обувь и, надев мягкие домашние туфли, упал в кресло. Лука был далеко, он мог только телеграфировать ему. Неуловимый Тулье ускользал даже тогда, когда, казалось, все спланировано, он ничего не подозревает и не готов к нападению.

— Ты уже дома, дорогой?

— Да, Марьюшка, да, дорогая.

— Что сучилось, Акакий? — дородная красивая дама лет тридцати пяти, войдя в комнату, подошла к мужу, — да на тебе лица нет!

— Эти идиоты опять упустили Тулье. Великий Князь в бешенстве! Срываются его грандиозные планы, он сегодня явно угрожал мне.

— Угрожал? Чем же?

— Расправой, Марьюшка…

— Погоди, если все дело в этой иконе то… — она наклонилась к самому уху мужа и быстро зашептала, что-то.

— Ты гений, Марьюшка! Как я сам раньше не догадался! И если я не успею доставить в срок настоящую, то я отдам ему подделку!

— Тем более что найти нужного человека я тебе помогу. Тебе описать её труда не составит.

— Да я не видел её. Знаю только что почти точная копия той, что в Царском Селе.

— Ну, так, значит, её и великий князь не видел, а я после службы у отца Кирилла спрошу, сегодня и спрошу, в точности изобразим, не сомневайся, голодных художников нынче пруд пруди, в неделю изобразят.

— И денежки получим, и … а ну, как подделка откроется! Ведь настоящей то иконе больше трехсот лет!

— А ты на Тулье все свалишь — дескать, взял ту, что у него была, а куда он настоящую дел и слыхом не слыхивал. И потом — можно на другой старинной поверх изобразить!

— И то верно. Верно, Марьюшка. Какая ты у меня умница! С Лукой то уж теперь не свяжешься, пусть они там Тулье ловят, а я тут пока времени терять не стану. — Он, заметно оживившись, потирал руки, — а что, Марьюшка, наливочки вишневой у нас не осталось?

— Акакий, дорогой потерпи, уже к обеду накрывают, будет тебе и наливочка.

— Аника, смотрите, звезды! Это просто чудо какое-то, ведь сейчас утро, а на небе видны звезды.

— Это потому, что мы на дне глубокой ямы, мы значительно ниже уровня земли, яма узкая и очень глубокая.

— И поэтому видны звезды?

— Да, именно поэтому…тс-с, слышите? — неподалеку раздавались мужские голоса. Один хриплый, грубый слышался наиболее отчетливо:

— Где они?

— Да черт знает! Второй день ищем. Как сквозь землю провалились.

— Осел ты, Василий, надо было в него в упор стрелять.

— Лука сказал не убивать, пока икону не отберем, а то вдруг они спрятали где, а ты их прикончишь — как потом дознаешься.

— Тогда валить надо было, и вязать!

— Ага, только ты видел — это ж бык здоровый, один бы я его нипочем не одолел, а ты в отключке валялся.

Голоса слышались рядом с ямой. Ветки трещали, казалось по самому её краю. Настя испуганно прижалась к Анике, оба стояли в напряжении, их могли обнаружить в любую минуту.

— Мне страшно… — Настя шептала Анике на ухо, — вдруг они нас увидят! Вдруг они действительно свалятся в эту яму…

— Тс-с, Аника обнял её и прижал к себе, волна неконтролируемого желания нахлынула внезапно, и ощущение опасности только усиливала его остроту. Настя была так близко, в его объятиях, пушистые локоны, выбившиеся из косы, касались его щеки. Она замерла, он слышал, как часто билось в её груди сердце.

— Митяй, — голос возле края ямы стал громче, — глянь-ка, это её платок.

— Точно, значит, правильно идем.

— Осторожно! Смотри не свались, там волчья яма, попадешь — конец тебе. В такую обычно колья вкапывают, кверху заточенные, чтобы если зверь попался, то насмерть.

— Ха, и как такой волчара как ты не попался!

— Дык, она неприкрыта.

— Давай прикроем, глянь, что там, может уже есть кто!

Две головы смотрели в яму. Аника прижался к стене ямы, закрывая собой Настю.

— Не видно ни зги. Глубокая.

— Ладно, брось, не будем терять времени.

Шаги удалялись вглубь леса. Настя обвила руками его шею и расплакалась. Аника подхватил её, его губы коснулись её губ, она послушно подставляла их его поцелуям.

Пережитое обостряло ощущения, а чувство отступившей опасности заглушало голос совести, напоминавший о правилах и приличиях. Настя понимала, что сейчас может все случиться, чувствовала, как поцелуи Аники становятся жестче и настойчивей, руки расстегивают пуговицы платья, и ничего не могла с собой поделать. Она тонула в его нежности, она осознавала, что с самой первой минуты, когда увидела этого темноволосого красавца в кресле, сидящего рядом с ней там, в городе, как только услышала звук его голоса с бархатистыми нотками, хотела именно этого. Ноги её подкашивались, и уже не владел собой и Аника, словно обезумевший от страсти и захлестывающих его эмоций и ощущений. Они что-то шептали друг другу срывающимися голосами, утонув в волне желания, когда вдруг что-то ударило Анику сверху по голове. Он словно очнулся ото сна. Сверху спадала толстенная веревка, с большущим узлом на конце. С минуту, ошарашенные, оба смотрели наверх. Скрипучий голос прокаркал:

— Поднимайтесь, голуби, пока те двое не вернулись.

Настя, распаленная ласками Аники, раскрасневшаяся, пыталась поправить растрепанную прическу и застегнуть платье. Аника обвязал веревку вокруг её пояса и вокруг своего, и на руках стал подниматься верх. Настя обнимала его, прижимаясь к его могучей груди. Их взгляды встретились.

— Настя, прости меня, я вел себя…

Она прикрыла ему рот ладошкой:

— Аника, Аника не стоит…

Последние метры до края ямы давались с большим трудом. Они выбрались наружу и огляделись. Веревка была привязана к дереву, неподалеку от ямы. В нескольких шагах от края ямы сидела старуха, видом напоминавшая известного персонажа русских сказок.

— Скорее, голуби, отвязывайте веревку, пойдемте за мной.

Аника смотал веревку:

— А вы нас на обед не съедите?

Бабка обернулась, сверкнув глазами:

— А ты шутник, парень.

Настя шепнула на ухо Анике:

— Я её боюсь…

— Смелее, Настя, смелее…

Тропинка уходила вглубь леса. Сгорбленная фигура старухи передвигалась по нехоженой чаще с удивительной проворностью.

— Смотрите, — Настя искренне удивлялась, смотрите, она, словно молоденькая перепрыгивает через валежник.