Закипела сталь - Владимир Попов

Поднялось несколько рук. Гаевой дал слово военному приемщику.

— Я не понимаю, что здесь происходит, товарищ парторг, — с явным возмущением начал тот. — Существует проверенная технология выплавки особо ответственных сталей в кислых печах кислым процессом. От завода требуют такую сталь, и извольте ее дать. Никакой другой стали я по инструкции принимать от вас не могу. А некоторые здесь действуют, как приказчик из мелочной лавки, который вместо писчей бумаги сует оберточную. Ишь до чего додумались! Сталь к печи приспосабливать! Будьте готовы к другому — все печи переделывать на кислые.

— Не будет этого! — обозлился Пермяков. — Одна кислая печь, и той ладу не дадим! Непривычная она для нас.

Вспыхнули горячие споры. Те, кто был против, приводили веские доводы, ссылаясь на работы научно-исследовательских институтов на заграничную практику; те, кто поддерживал Макарова, высказывали только собственные убеждения.

С неудержимой яростью выступил Буцыкин.

— Решительно возражаю против такой технической профанации! Это противоречит всем теоретическим соображениям, проверенным многими годами. Я ученик профессора Кротовского, и я…

— Порочная школа, — неожиданно пробасил Мокшин, и все повернулись на этот хорошо знакомый голос.

Гаевой не знал, что главный инженер здесь. Он пришел позже и примостился в сторонке, почти никем не замеченный.

— Как это порочная? — Буцыкин просверлил глазами главного инженера.

— Извольте, отвечу, — с готовностью произнес Мокшин. — Ваша школа (говорю ваша, если вы себя к ней причисляете) утверждала, что больше четырех тонн стали с одного метра пода снимать нельзя. А пришел на завод кубанский пастух Мазай, вашими теоретическими домыслами не ограниченный, поработал два года и снял в четыре раза больше — шестнадцать тонн! И завалил вашу школу, товарищ Буцыкин.

— Вы что, против теории? — не унимался Буцыкин.

— Нет. Я просто за связь теории с практикой, — продолжал Мокшин. — За теорию, которая освещает путь практике, за практику, которая поправляет теорию.

Тяжелой походкой к столу Гаевого подошел Дорохин, взял слово, но несколько секунд молчал, как бы собираясь с мыслями.

— Простите меня, товарищи, что вторгаюсь в сферу вашей деятельности, — начал он низким, приглушенным голосом. — Я прибыл на ваш завод, чтобы ознакомиться с положением дела. Через месяц мы досрочно пускаем новый танковый завод. За его строительством следит Государственный Комитет Обороны, ежедневно звонят из Москвы. А я послушал вас — и у меня волосы дыбом встали.

Дорохин был лыс, но никто не улыбнулся.

— И меня удивляет, почему на таком собрании отсутствует директор, — продолжал он.

— В обком выехал, — солгал Мокшин, пытаясь выручить Ротова.

— Когда на заводе такое положение, директору в обкоме делать нечего. Так что же будет дальше, товарищи? У нас на заводе есть все для выпуска танков — и моторы, и гусеницы, и механизмы — все. А брони нет. Что ж делать? Что, я вас спрашиваю? — В голосе Дорохина прозвучало отчаяние. — Я машиностроитель, до войны работал на тракторном и мало в ваших делах разбираюсь. Нашему заводу нужна броня. Какая она — кислая или основная — нам все равно, была бы лучше гитлеровской. Вы выдвинули проблему новой марки стали. Решайте, но поскорее. Близится пуск завода. Пуск не состоится, если вы не выполните своего долга.

Дорохин шумно вздохнул, вытер пот, выступивший на голове, и пошел на свое место.

Снова поднялся Мокшин.

— Я считаю, Григорий Андреевич, что предложение Кайгородова и Макарова требует серьезного изучения. — Мокшин был так мал ростом, что его почти не было видно за головами сидящих, но голос его, густой и громкий, звучал, как в репродукторе, и невольно приковывал внимание. — Подкупает здравый смысл. И мой долг — помочь товарищам. Прошу завтра в десять ноль-ноль начальников цехов и отделов быть у меня. Руководителей института тоже.

Гаевой с невольным уважением посмотрел на главного инженера. Ротов терпеть не мог, когда кто-либо, пусть даже и главный инженер, совал нос в дела мартеновцев. Мокшин заведомо шел на неприятность.

15

Утром Мокшин проснулся рано, хотя заснул около трех часов ночи. Посмотрел на часы — можно еще подремать. Но вспомнил о назначенном им совещании, представил себе неминуемую стычку с директором и больше не сомкнул глаз. На заводе, где он работал раньше, директор в техническую политику не вмешивался, и Мокшин привык к полной самостоятельности. Ротов вел себя совсем иначе — во все вникал, во все вторгался, полагая, что с заводом справится сам, и на главного инженера смотрел как на лишнюю штатную единицу. Прошло добрых полгода, прежде чем они несколько наладили отношения и поделили «сферы влияния». Рудной горой, аглофабрикой, доменным цехом и коксохимическим заводом командовал Мокшин, все остальные цехи и отделы подчинялись непосредственно директору. Разделение это, впрочем, было односторонним. Ротов считал себя вправе вторгаться в дела Мокшина, отменять его распоряжения, но хозяйничанья Мокшина на своем участке не допускал, опасаясь, что это может подорвать его, Ротова, престиж.

Мокшин о своем престиже беспокоился мало. Отношения с руководителями цехов у него сложились хорошие, с ним считались, уважали, к нему могли в любую минуту прийти посоветоваться, обсудить новые мероприятия и шли гораздо охотнее, чем к Ротову. Директор мог оборвать на полуслове, незаслуженно обидеть, и постоянное ожидание резкого выпада с его стороны делало людей нерешительными в высказываниях. Мокшин же если и прерывал человека, то только для того, чтобы помочь либо наводящим вопросом, либо разъяснением.

На заводе говорили, что в ротовском кабинете человек тупеет, а в мокшинском умнеет, и это было не так далеко от истины. В присутствии Ротова люди действительно терялись. Даже Мокшин в директорском кабинете чувствовал себя скованным и вместе со всеми ждал нападок — Ротов намеренно не проводил грани между ним и другими подчиненными, как бы подчеркивая этим, что хозяин здесь он один, и хозяин полновластный. Мокшин выслушивал замечания большей частью молчаливо. Пренебрегал мелкими уколами самолюбия, избегал столкновений, уступал в том, что не шло в ущерб делу. Но когда Ротов зарывался и допускал технические ошибки, Мокшин с глазу на глаз, при закрытых дверях, давал волю накипевшему раздражению. И Ротов, привыкший к безоговорочному подчинению, когда ему оказывали сопротивление, шли в атаку, терялся. Странно было видеть, как оседал крупнотелый, непоколебимый Ротов перед яростью щуплого, маленького рыжеватого человека.

«Что он выкинет на сей раз? — раздумывал Мокшин, прислушиваясь к шагам жены в соседней комнате — она уже поднялась, чтобы приготовить завтрак детям. — Может быть, все-таки разберется и поймет резонность предложения начальников цехов? Нет, скорее всего не станет разбираться».

Ротов в самом деле готовился к бою. Едва только в кабинете Мокшина собравшиеся приступили к работе, как позвонил директор, выбранил Макарова — почему не в цехе, потом за то же самое пробрал Кайгородова, а минут через десять нетерпеливо потребовал к себе Мокшина. Мокшин извинился, сослался на совещание и снял с вилок все телефонные трубки. Обсуждение прошло более плодотворно, чем ожидал главный инженер. Оказалось, что сотрудники Института металлов просидели всю ночь напролет и подобрали анализ такой стали, которая могла быть сварена в обычных основных печах и по расчету не уступала в прочности кислой стали. Кайгородов и Макаров принесли набросок технологической инструкции выплавки такой стали. Инженеры завода и ученые сошлись на одном: нужна проверка опытом. Мокшин попросил составить докладную записку и с тяжелым сердцем направился к Ротову.

— Я вас вызывал два часа назад, — раздраженно сказал директор, когда Мокшин уселся в глубокое кресло и почти утонул в нем.

— У меня были люди, — как можно спокойнее ответил Мокшин, запасаясь терпением.

— У них больше времени — могли и подождать.

— На этот счет у нас с вами разные точки зрения. У меня было семь человек, как раз по поговорке: «Семеро одного не ждут».

— В цехах не ладится, а начальники…

— Ну, если начальник не может оставить цех на два часа, — оборвал его Мокшин, — такому начальнику вообще нужно оставить цех — значит, он не способен научить людей работать самостоятельно.

— Философию в сторону. Приказано освоить броневую сталь в кислой печи — пусть осваивают. Если вы сможете помочь именно в этом — извольте, шапку сниму, поклонюсь, но тратить время на бесполезное занятие, даже вредное.

— Почему вредное? — резко спросил Мокшин.

— Потому, что отвлекает людей, создает иллюзию, будто возможен другой выход из положения. А выход только один — кислая сталь.