Военно-медицинская акаМЕДия - Михаил Орловский

Однажды третьего октября, когда уже почти все вернулись из каникулярного отпуска, у Витька Халтурина разболелась верхняя шестёрка. Обнаружил он это за завтраком, когда чересчур твёрдая горбушка упёрлась в зуб и дала пронизывающую боль. Приём пищи Витёк окончил вяло, подошёл к старшине и вместо любимой биохимии отправился покорять академическую поликлинику.

«Острая зубная боль — восьмой кабинет», — с прозрачным лицом официально сообщила регистратор и дала нашему товарищу талончик. Как заветный манускрипт, больной донёс его до восьмого кабинета, на котором висела табличка: «Стоматолог-терапевт. Без стука не входить».

Витёк постучал:

— Вот, — сказал он, выдвинув вперёд талончик, будто щит.

Взяв «манускрипт» и усаживая пациента в кресло, доктор спросила:

— На что жалуемся?

— Верхний зуб справа, — как-то совсем уныло выдал больной дериват Витёк. — Шестёрка.

— Так-так. — Зеркало поползло по ротовой полости. — Глубокий кариес в шестом верхнем зубе справа, — огласила стоматолог вердикт, записывая диагноз в карточку.

Пока врач работала с документацией, Виктор успел рассмотреть бормашину и все свёрла, прилагающиеся к ней. «Как в гестапо», — подумал товарищ, хотя ни воевавшего деда, ни даже блокадной бабушки у него не было. Тем не менее последняя мысль повергла Витька в ужас.

Освободившись от писанины, к нему подошла врач:

— Чего такой унылый? — спросила она, глядя на него. — Не волнуйся, всё будет хорошо.

Унылый вцепился в кресло, открыл пошире рот и стал ожидать прихода лечения. Докторша надела перчатки, до глаз натянула маску и мягко, нежно-нежно и вкрадчиво сказала: «Ну-с, начнём-с».

Не тратя попусту времени, она моментально схватила бормашину, выбрала сверло и склонилась над лицом нашего несчастного товарища. В данный момент находящийся в кресле немного отвлёкся, поскольку его светлому врачебному взору открылось не менее светлое декольте стоматолога. После казармы и полуторасотенной оравы однокурсников, облачённых в одинаковую форму, оно выглядело божественно и даже как-то приятно к себе манило.

Виктор Халтурин вспомнил глубокое детство. Очень глубокое. Из недр подсознания всплыла информация о том, что его звали Витюша, а мамина грудь была доступна и днём и ночью. Он вспомнил её запах, вкус и даже исходящее тепло. Нежная, она давала жизнь и чувство приятного послевкусия. Витьку подумалось, что, может, именно отсюда у всех мужчин такая невероятная тяга к женской молочной железе?

Словно акушерскими щипцами из приятных грёз Витька вытащила включённая бормашина. Её лопасти закрутились по оси, и острый край прицелился прямиком на кариозный зуб. Буровая машина стремительно приближалась к загноившейся дырке. В каком-то миллиметре от цели Виктор услышал «Ой» и звук вылетевшего сверла. Последнее, звонко ударившись в верхнее мягкое нёбо, свалилось в горло, словно мячик для гольфа упал в просторную лунку. Трибуны рукоплещут. Победа!

Поглотитель железа даже не поперхнулся. Пустой курсантский желудок жадно поглотил несъедобный продукт. И тут же растворил. Докторша заметно побледнела.

Отбросив инструменты, свёрла и документацию, Витька потащили на рентген и ультразвук. Благо только парк пересечь. «Лишь бы не перфорация и кишечное кровотечение», — молилась врач-стоматолог. На самом деле она уже рисовала любые возможные последствия и, зная хищных до подобных инцидентов журналистов, видела огромные заметки в центральных газетах: «Дантисты-убийцы замучили будущего военного врача». Первые полосы жёлтой прессы и второстепенных каналов наперебой гласили: «Жестокая расправа над курсантом Акамедии коллегами», «Очередная долго выслеживаемая жертва врачей» и финальный аккорд: «Хладнокровная расправа стоматологов над второкурсником». Карьера уходила из-под ног. Да что там карьера? Врач уже вспоминала лечившихся у неё адвокатов.

Не найдя ничего подозрительного на рентгене, товарища привели на фиброскопию и долго ползали по его кишечному тракту, ища злосчастное сверло. Эндоскоп ползал и вдоль и поперёк, царапал пищевод и вызывал тошноту. На экране мелькали слизистая, складки, пузырьки желудочного сока и даже утреннее какао. Люди отчаянно искали пропавшую железку. Не найдя оной, профессора клиники ещё с полчаса крутили Витька, мяли, перкуссировали и заглядывали во все отверстия. В финале, ближе к трём часам дня, прописали ему слабительное и отпустили восвояси со строгим наказом изучать свои испражнения при каждом удобном (и неудобном) случае. И разумеется, ничего не есть.

Измученный гастроскопией (и руками академиков), Витёк вышел из клиники и направился на занятия. Ошарашенный, он даже не обратил должного внимания на то, что не только занятия, но уже и обед, и послеобеденное построение давно окончились. Больной зуб уже его больше не тревожил, а лежал во рту тихо и спокойно, словно чувствовал вину за всё случившееся.

Весь день напролёт в ротовой полости нашего товарища не побывало ни крошки. Держался он стойко и прицельно детально рассматривал свой завтрак, который постепенно покидал его изголодавшее тело. Ночью удалось поспать. Шесть часов. Наутро он всё-таки попил чаю с маслом и даже съел две ложки каши, после которых на душе стало легко и предстоящее (как пообещали профессора) пробурение кишечника ему не казалось столь уж грозным и смертельным. Оно послабело и как-то отдалилось от нашего однокашника. А на лекции он ещё и вздремнул, где ему приснился обнадёживающий сон.

Виктору снилась больница. Одноместная палата. Чисто застеленная койка. Тумбочка с фруктами. Жалюзи на окнах. Тишина. Однако в комнате ощущалось что-то ещё. Витя повернулся и увидел Смерть. Товарищ не знал, как она выглядит, но здесь он готов был поклясться хоть на Корабельном уставе, что рядом стояла именно Она. Видимо, сказался информативный образ, показанный во многих кинофильмах и рассказах. Так называемый жанр классики. Чёрный балахон с капюшоном, пустота вместо лица и остро заточенная коса. Виктор смотрел на Смерть, а Смерть на него. Или ещё куда. Лицо у Неё отсутствовало.

После минутной паузы Созданье в балахоне спросило:

— Извините, а у вас когда-нибудь такое бывало, что вы пришли в какое-нибудь место, а зачем — не помните? Бывало?

— Бывало, бывало, — в испуге простучал кариозным зубом товарищ и ещё больше натянул на себя одеяло.

Смерть бесшумно отошла к двери, но уже было взявшись за ручку, повернулась капюшоном в сторону Витьковской койки. «Вспомнила!» — осенила она его, и товарищ проснулся.

— Таким образом, уважаемые коллеги, помните, что через семьдесят два часа наступает терминальная стадия перитонита и больного спасти невозможно, — окончил свою лекцию профессор. — Вопросы?..

После лекции проходил семинар, на котором преподаватель поведал леденящую душу историю, что какой-то курсант чуть ли не целиком проглотил стоматологическую бормашину и лежит теперь под наблюдением, и сколько ему бедному осталось, даже Богу неизвестно.

А через два дня, при очередном посещении гальюна, Витька случайно обнаружил остатки сверла, вымыл их и спрятал в коробочку как доказательство того, что его так просто не проймёшь.

Как ни старайся.

Лекция 13 О ПРИЧАЩЕНИИ

Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.

Вот так для нашего братства начался второй курс. Помимо съеденных бормашин и выделенных свёрл он ещё ознаменовался тем, что из казармы мы переехали в отдельные кубрики и стали жить по три-четыре человека в комнате. Большинство ребят поселились кто с кем хотел, но некоторым всё же пришлось располагать свои косточки с товарищами, общий язык с которыми находился с превеликим трудом.

В один такой кубрик, отданный под тринадцатый взвод, как раз и поселили троих будущих эскулапов, смотревших на мир прямо в противоположные стороны. Родившись в одной стране, они существовали совершенно на различных материках. Другими словами, обращаясь по-русски, сожители слышали в ответ лишь непонятную иностранную речь.

Первого товарища звали Саша Глыба. Саша свою фамилию оправдывал полностью, носил пятьдесят шестой размер и без труда сливался с дверным проёмом. Известен он ещё был тем, что тремя курсами позже окончил Духовную семинарию и с шестого курса отчислился из Акамедии, пополнив ряды толстопузых попов Правонеславной Церкви. Идея же безгранично отдаться духовенству возникла в нём сразу после первого курса, когда он в родном посёлке (которому вот-вот должны были дать статус «городского типа») лично увидел, на каком же шикарном автомобиле разъезжает местный поп. Взвесив все за и против и сопоставив родную медицину и не менее родную церковь, Саша сделал совершенно очевидный вывод, который он окончательно и воплотил в жизнь в начале шестого курса. Тогдашней осенью он опоздал из отпуска, и начальник факультета перед всем строем читал его телеграмму: «Задерживаюсь. Иду пешком из святых мест». Ржали все шесть курсов факультета или, иными словами, ни больше ни меньше восемьсот пятьдесяти ртов, построенных руководством на плацу. Через неделю лицо из святых мест дошло до факультета. Именно тогда перед входом на факультет повесили яркий лозунг Володи Маяковского — известного в здешних краях писателя и поэта. Несмотря на написание лозунга в 1930 году, он остался актуален и в наши дни. Лозунг гласил: