Проклятие Шалиона - Лоис Буджолд

— Сейчас будет тот мерзкий судья Вриз. Смотрите!

Мужчина средних лет с суровым выражением лица выступил вперёд с кошельком в руке и, натянуто улыбнувшись, прогундосил:

— Дом Вриза подносит свой дар богине. Благословите нас в наступающем сезоне, миледи.

Исель скрестила руки на коленях. Вздёрнула подбородок и, глядя прямо на Вриза, сказала чистым звучным голосом:

— Дочь Весны принимает только дары, идущие от чистого сердца. Она не принимает взяток. Достопочтенный Вриз, ваше золото значит для вас больше всего остального. Можете оставить его себе.

Вриз отступил на полшага, его рот открылся и так и остался разинутым, глаза округлились от изумления. Стоявшие у трона онемели, и тишина, прокатившись волной по толпе, накрыла храм, только у дальней стены зашушукались: «Что?.. Что она сказала?.. Я не слышал… Что?..» У настоятеля вытянулось лицо. Секретарь ошарашенно посмотрел на него. Хорошо одетый мужчина, стоявший позади судьи, подавил смешок, готовый сорваться с губ, и улыбнулся, но улыбка эта не имела ничего общего с весельем — она была скорее выражением удовлетворения вселенским правосудием. Бетрис привстала на цыпочки, чтобы лучше видеть, и прошипела что-то сквозь зубы. Горожане торопливо объясняли друг другу, что произошло, и удивлённые восклицания всплёскивались над толпой, как распускающиеся весенние цветы.

Судья повернулся к настоятелю, протягивая свой дар ему; тот протянул было руки, но под твёрдым взглядом Исель вынужден был опустить их. Настоятель покосился на принцессу и уголком рта (однако недостаточно тихо) прошептал:

— Леди Исель, вы не можете… так нельзя… богиня ли говорит вашими устами?

Исель наклонила голову и ответила:

— Она говорит в моём сердце. Разве в вашем не слышен её голос? Кроме того, я испросила у неё согласия, когда разжигала огонь, и она дала мне его. — Она наклонилась, чтобы увидеть следующего дарителя, и кивнула. — Вы, сэр?..

Волей-неволей судья отступил назад, давая дорогу. Служитель, которого настоятель сверлил глазами, встрепенулся и жестом пригласил судью отойти, дабы обсудить происшествие. Но его попытка придвинуться и принять-таки кошелёк была пресечена холодным и резким взглядом Исель. Служитель спрятал руки за спиной и виновато поклонился судье Вризу. Сидевшая по другую сторону двора провинкара яростно тёрла переносицу большим и указательным пальцами, неотрывно глядя на внучку. Исель только вздёрнула подбородок ещё выше и продолжала обменивать благословения богини на дары.

Среди приносимых даров вместо кошельков всё чаще стали появляться куры, яйца и прочие мелочи, но благословение и новый огонь вручались дарителям всё с той же доброжелательностью. Леди ди Хьюлтер и Бетрис присоединились к провинкаре, сидевшей на скамейке, Кэсерил же встал позади скамьи вместе с управляющим, который одарил дочь подозрительным хмурым взглядом. Толпа постепенно рассеивалась, а принцесса всё исполняла свой священный долг перед народом, благословляя и прядильщика, и угольщика, и нищего — который вместо дара спел песенку — тем же ласковым голосом, каким благословляла первых людей Валенды.

Гроза, которую предвещало лицо провинкары, разразилась лишь тогда, когда обитатели замка вернулись домой. Гнедую кобылу правительницы вёл Кэсерил, мула Исель твёрдой рукой держал за повод управляющий. Кэсерил собирался по прибытии в замок передать лошадь заботам грумов и тихо исчезнуть, но провинкара коротко приказала:

— Кастиллар, дайте мне руку.

Она крепко взялась за неё и, сжав губы, добавила:

— Исель, Бетрис, ди Феррей — останьтесь.

Она кивнула в сторону зала предков.

По окончании церемонии Исель оставила одеяние леди Весны в храме и снова была теперь просто очаровательной девушкой в бело-голубом наряде. Нет, поправил себя Кэсерил, увидев, как решительно она подняла подбородок, — просто принцессой. Он, придержав дверь, пропустил всех в зал. «Прямо как в те времена, когда был пажом», — подумал было Кэсерил, но тут управляющий остановился и пропустил вперёд его.

Тихий пустой зал был озарён тёплым светом свечей, которым суждено было сегодня догореть дотла. Маслянисто поблёскивали полированные деревянные скамьи. Провинкара прошла в комнату и повернулась к девушкам — те под её суровым взглядом придвинулись друг к другу и взялись за руки, ожидая бури.

— Так. Ну, кому принадлежала эта идея?

Исель выступила на полшага вперёд и присела в книксене.

— Мне, бабушка, — сказала она почти — но не совсем — таким же ясным и чистым голосом, каким говорила в храме.

Потом, повинуясь движению строго сдвинутых бровей правительницы, добавила:

— Хотя Бетрис придумала испросить согласия при разжигании огня.

Ди Феррей набросился на дочь:

— Ты всё знала и ничего мне не сказала?

Бетрис тоже присела в книксене, как Исель — с абсолютно прямой спиной, — и с достоинством ответила:

— Как я поняла, меня приставили к принцессе Исель помощницей, компаньонкой и правой рукой. А не шпионкой, папа. Если моя верность должна принадлежать не принцессе, а кому-то другому, мне об этом ничего не говорили. «Храни её честь ценой собственной жизни», — так сказал ты, — и добавила, слегка смягчившись: — К тому же если бы пламя не занялось с первой попытки, этого могло и не произойти.

Ди Феррей со вздохом отвёл глаза от философствующей дочери и, посмотрев на провинкару, беспомощно пожал плечами.

— Ты старше, Бетрис, — произнесла та. — Мы надеялись, что ты окажешь на Исель сдерживающее влияние. Научишь её вести себя как положено благовоспитанной девушке. — Она поджала губы. — Так Битим, охотник, объединяет молодых собак в одну свору со старыми, чтобы те учили щенков. Надо было отправить вас к нему, а не приставлять этих бесполезных куриц-гувернанток.

Бетрис заморгала глазами и снова присела.

— Да, миледи.

Провинкара окинула её пристальным взглядом, подозревая насмешку. Кэсерил закусил губу.

Исель набрала в грудь воздуха.

— Молча потакать несправедливости и закрывать глаза на людское горе, которое приводит к проклятию души, чего можно было бы избежать… если так положено вести себя благовоспитанной девушке, то этому меня никогда не учили.

— Ну разумеется, нет! — сказала провинкара. Голос её наконец смягчился, и в нём прозвучало сожаление. — Но правосудие — это не твоя задача, сердце моё.

— Люди, чьей задачей оно является, открыто пренебрегают им. Я не молочница и не прачка. И если у меня больше привилегий в Шалионе, то и обязанностей больше! И настоятель, и леди ди Хьюлтер не раз говорили мне об этом.