Бюро слухов - Дженни Оффилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джон Берримен писал: Прощайте, сэр, и будьте здоровы. Отныне вам ничего не грозит.
Эти строки цеплялись к ней, как репейники.
В последнее время жена часто думает о Боге, в которого ее муж перестал верить уже давно. Она решает встретиться со своим бывшим в парке. Они могли бы поговорить о Боге. А может, поцеловались бы. И снова поговорили о Боге.
Своей преподавательнице йоги она признается, что пытается быть порядочной. Порядочной! Какое старомодное слово. Глупость все это, глупость!
– Да, будь порядочной, – кивает преподавательница.
Иногда у жены возникает желание принять наркотики, и тогда она думает о Сартре. Тот однажды неудачно словил глюк, и всю жизнь его преследовал гигантский лобстер.
К тому же, у нее больше нет права на саморазрушение: она отказалась от него несколько лет назад, когда родила. «Надо было читать мелкий шрифт на свидетельстве о рождении», – говорит ее подруга.
И вот она придумывает себе аллергии и мигрени, чтобы объяснить покрасневшие глаза и измученный вид. Как-то раз на пороге дома в глазах темнеет; она пошатывается от изнеможения. Подходит пожилой сосед, касается ее рукава. «С вами все в порядке, милочка?» – спрашивает он. Она вежливо и аккуратно стряхивает его руку.
Иногда жена пытается принять нужную позу, а учительница йоги начинает объяснять ей, что она делает не так. Жена замечает, что других студентов учительница никогда не поправляет.
Не выполняйте позу головой! Тело делает позу, не голова!
Как она стала одной из тех, кто весь день ходит в брюках для йоги? Раньше она смеялась над такими женщинами. Над их картами желаний, дневниками благодарности и сумками из переработанных покрышек. Но теперь она постепенно осознает, что когда стареешь, многое уже не кажется смешным, а потом наступает день, когда про что угодно можно сказать – не зарекайся. Однажды тоже такой станешь.
27
Оказывается, он передал Другой по радио любовное послание. Позже жена просматривает его плейлист с того вечера. Это был вечер накануне ее отъезда из города; накануне того дня, когда это случилось впервые. Она прослушивает все песни из плейлиста и каждую помечает галочкой.
Потом жена долго сидит в туалете; у нее крутит живот. К горлу подступает тошнота; она сплевывает в дочкино розовое ведерко. Желчь. Сухие спазмы возвращаются, но ее не рвет. Чем дольше она сидит в ванной, тем больше замечает, какая та грязная и обшарпанная. На краю раковины пучок волос, на занавеске для душа какая-то плесень. Полотенца уже не белые и обтрепались по краям. Ее трусы тоже скорее серые, чем белые, резинка торчит. Кто станет такие носить? Что за отталкивающее создание? Она снимает трусы, заворачивает их в туалетную бумагу в несколько слоев и кладет на дно мусорки, где их никто не найдет.
Стоит сдвинуть одну пылинку, и сдвинется весь мир.
– Я совсем одна, – говорит ее студентка. – Всем со мной надоело. Больше никто не хочет приходить. – Но Лии всего двадцать четыре года. Она красива и талантлива. И у нее столько лет впереди. Кто-нибудь еще придет, обязательно, не в этом году, так в следующем.
Твои друзья и студенты тебя обожают.
Где-то между магазином и домом жена теряет двадцать долларов, но возвращаться и искать неохота. В том магазине продавец ей нагрубил, точнее, не то чтобы нагрубил, но и вежливым тоже не был.
Но я хотела, чтобы меня обожал ты.
28
Она навещает Лию в больнице в Вестчестере. Ее запястья забинтованы, но в глазах теплится огонек.
– Спасибо, что пришли, – произносит она вежливо, будто бы принимая поздравления от свадебного гостя.
Жена двадцать лет преподает в колледже; ей не впервой сидеть у кровати студентки с перебинтованными запястьями.
Она приносит Лие блокнот на спирали. Но ей не разрешают его передать. Проволоку нельзя. И как она об этом не подумала. Лия позвонила ей за минуту до того, как свет погас. Есть такой момент в жизни большинства людей, когда они решают, что хотят завтра утром проснуться в этом мире.
В этой больнице все чего-то не хотят. Есть девушки с потухшими глазами – они не хотят есть, прячут мерные ложки в карманах пальто и оставляют пучки волос в раковине. Есть те, кто никогда не отвечает на вопросы, и никак к ним не подступиться. А Лия вот не хочет спать. Спит только под лекарствами. А если проснется среди ночи, никогда не позовет медсестру. «Я просто жду рассвета, – говорит она. – И смотрю в окно».
Жена и сама так ночи коротает, но Лие в этом не признается.
Врачи сказали, что Лия умерла на целую минуту, но она говорит, что ничего не видела, только тьму, и слышала тихий гул, как будто работал пылесос.
А теперь жена сидит с ней на крылечке и смотрит на деревья. Деревья тут повсюду. Видимо, много лет назад кто-то решил, что деревья решают любые проблемы. Пациенты по очереди выдувают мыльные пузыри из маленькой баночки – это замена сигаретам и выпивке, которые тут запрещены.
«Наша большая зеленая планета», – говорит Лия, но говорит безрадостно, словно ей больно произносить эти слова. «Останься, – говорит жена. – Просто не уходи».
29
Неужели у всех женатых такой ужасный затравленный взгляд? Они всегда так выглядели или она только сейчас начала замечать?
Например: на вечеринке она встречает С., очень талантливую жену очень талантливого мужа. У нее только что прошла выставка в крупной галерее. Картины мужа в постоянной экспозиции Музея современного искусства. В общем, очень талантливые люди. Но С. с женой не о картинах говорит. Она говорит о ремонтной фирме, которая ее надула, о спа-процедурах и списке ожидания в частный детский сад. После муж спрашивает: «Ты же виделась с С., как она?» «Аж вся ядом изошла», – отвечает жена.
Ах, если бы они были французами, думает жена. Тогда все ощущалось бы иначе. Нет, не ощущалось, а… Есть другое слово, умнее.
Трактовалось.
Все трактовалось бы
