Вселенский неудачник - Дмитрий Емец

– Поблагодари. И скажи ему, что у него очень забавные сапоги, – произнес я, думая доставить юноше удовольствие.

Терезий как-то странно ухмыльнулся и перевел. Смутившись, оруженосец что-то быстро проговорил в ответ.

– Он спрашивает: неужели его сапоги могут вам нравиться? – сказал Терезий.

– Разумеется, очень симпатичные, – отвечал я. Неожиданно паж быстро сел на пол, снял с себя сапоги, с поклоном опустил их возле моих ног и удалился босиком. Вид у мальчика при этом был очень огорченный, а взгляд, кажется, даже затуманился от слез.

– Вы правильно сделали, что его урезонили. Последнее время он стал зазнаваться! – одобрительно шепнул мне Терезий.

Я озадаченно смотрел на лежащие на полу сапоги, совершенно не представляя, зачем они мне нужны: размер ноги не позволял мне втиснуться в них. Однако размышлять над странным поступком пажа времени не оставалось – во дворе замка нетерпеливо трубил охотничий рог.

Когда я ступил с крыльца на брусчатку, царская свита уже была в седлах. Иваниус II махнул мне рукой и что-то крикнул. Тотчас пятеро слуг, повиснув на поводьях, подвели ко мне оседланного ящера-варагона. При виде этого чудища у меня отвисла челюсть, и я пожалел, что вообще согласился ехать на охоту. Вчерашний дракон казался мне теперь безобидной и довольно симпатичной зверушкой. Ростом варагон был с двухэтажный дом и весь покрыт зубчатыми костяными наростами. Морда у него была длинная и невыразительная, а сзади тянулся по меньшей мере пятиметровый хвост, заканчивающийся крупным костяным шаром.

Седло, представлявшее собой деревянную увешанную щитами корзину, крепилось на основании шеи ящера. Попасть в него можно было, карабкаясь по веревке с узлами.

Ловко управляя своим варагоном с помощью длинного копья, которым он покалывал шею страшилища, Иваниус II подъехал ко мне и что-то крикнул, кивая на мое чудовище.

– Его Величество советует вам быть потверже с этим варагоном. Недавно он покалечил наездника. Не позволяйте ему вставать на задние лапы и заваливаться набок. Еще Его Величество говорит, что охота обещает быть интересной. Егерям удалось загнать несколько рвулей, – перевел Терезий.

– Скажи царю, что я просто счастлив, – проворчал я, под хохот свиты забираясь в корзину. Мне уже стало ясно, что Иваниусу захотелось позабавиться, поэтому он и взял меня на охоту, да еще подсунул бешеного ящера. Ну и отвратное же чувство юмора у этого средневекового тирана!

Иваниус II протрубил в рог, давая сигнал к началу охоты, и вся кавалькада вынеслась из замка на побережье. Слуги, удерживавшие моего ящера, отпустили поводья и разбежались кто куда.

Я надеялся, что варагон не сдвинется с места и я смогу потихоньку с него слезть, но не тут-то было. Эта зверюга заревела, встала на дыбы и бросилась за охотниками, волоча за собой громадный хвост. О том, чтобы управлять ею, и речи не было. Все мои усилия сосредоточились на том, чтобы не вывалиться и не сломать себе шею. Обеими руками я вцепился в край корзины.

Сокрушая все на своем пути, варагон выскочил из замка, снес хвостом ворота и вскоре нагнал кавалькаду. Мы пронеслись вдоль побережья и оказались в узкой долине, с трех сторон огражденной скалами, а с четвертой – океаном. В эту естественную ловушку егеря и заманили рвулей, бросая им коровьи туши, части которых валялись на вытоптанной траве. Уже по названию я не ожидал от этих зверей ничего хорошего и не ошибся.

Каждый рвуль был размером с дворцовую башню и вдобавок передвигался на задних лапах с удивительной быстротой. На громадных таранообразных головах горели злобой крошечные, несимметрично расположенные глазки. Загнанные рвули бестолково метались по ущелью, напуганные огнями, которые егеря развели со стороны океана. Увидев охотников, рвули заревели и бросились навстречу. Охотники выстроили своих варагонов в ряд и встретили зверюг дружными ударами копий.

Начало схватки я пропустил, потому что мой варагон, возбужденный битвой, стал кружиться на месте и я, не устояв на ногах, свалился на дно корзины. Оттуда хорошо были слышны сухой треск копий, рев чудовищ и крики охотников. Когда я вновь высунул голову, схватка была в самом разгаре. Один из рвулей уже лежал на земле и в агонии колотил хвостом. В горле у него торчало два или три копья. Среди охотников тоже, кажется, имелись потери, потому что бок одного из варагонов был ободран, а корзина пустовала.

Иваниус II, этот монарх-воин, отважно сражался в самой гуще битвы. Он искусно управлял своим варагоном, маневрируя между рвулями, и ни одно из копий, которые он метал, не пролетало мимо цели. Щиты на его корзине уже носили следы зубов кого-то из хищников. В следующие десять минут схватки были убиты еще два рвуля, а один из царских егерей лишился руки.

Я обрадовался, что охота приближается к концу, но в этот момент последний рвуль, сделав вид, что атакует цепь егерей, неожиданно метнулся в противоположную сторону, вцепился зубами в шею царского варагона и опрокинул его. Иваниус II вылетел из корзины и неподвижно замер на земле, очевидно, потеряв от удара сознание.

Охотники взволнованно закричали и стали с седел осыпать рвуля копьями, которые отскакивали от костяных пластин на боках чудовища. Свита и егеря пребывали в замешательстве. Броситься на помощь царю на варагонах они не могли, потому что тогда рвуль, подавшись назад, мог раздавить оглушенного царя лапой, а спешиться никто из них не решался.

В этот момент вопреки своей воле я оказался в гуще схватки, вмешавшись в нее самым невероятным образом. Мой бестолковый варагон угодил хвостом в один из егерских костров и, завизжав от боли, взбрыкнул. Я вылетел из его корзины и, описав в воздухе полукруг, приземлился прямо на морду рвуля, напавшего на царя. Понимая, что, если сейчас упаду, мне сразу придет конец, я изо всей силы вцепился в морду чудовища. Рвуль затряс головой, но этим лишь заставил меня крепче ухватиться за его костяные пластины. Повиснув на морде ящера самым неудобным для себя образом, я заметил, что рвуль наклоняется, чтобы вцепиться зубами в лежащего на земле Иваниуса II. Не раздумывая, я крепко обхватил шею чудовища ногами, а ладонями закрыл ему глаза. Ящер, лишенный возможности видеть, сразу забыл про царя и заметался по ущелью. Все во мне сотрясалось от этой бешеной скачки. Уносясь на ящере, я краем глаза заметил, как приближенные помогают Иваниусу подняться, а сам он, морщась от боли, что-то говорит, показывая на рвуля и на меня.

Минутой позже – можете себе вообразить, что это была для меня за минута! – сотня егерей загнала ослепленного рвуля в угол ущелья и опутала его сетями. Я же кубарем скатился с головы чудовища и не свернул себе шею только потому, что меня вовремя подхватили сильные руки охотников.

Когда меня опустили на землю, ко мне, прихрамывая, подошел сам Иваниус II. Он сдавил меня в своих медвежьих объятиях и что-то громко сказал своим басистым голосом, в котором слышна была искренняя благодарность ко мне и одновременно презрение ко всей его свите.

– Государь благодарит вас за то, что вы спасли ему жизнь и тем самым облагодельствовали всех его подданных, – забормотал вынырнувший неизвестно откуда Терезий. – Его Величество говорит, что вы проявили больше мудрости и отваги, чем лучшие из его охотников. За это он присваивает вам пожизненный титул царского друга, а также нарекает вас князем Шеремятьевским, Зацепским и Змейским, а также графом Колюбакинским и Ухоцапским. Отныне ваше место за столом справа от самого государя, вы сможете присутствовать при его утреннем одевании, а также удостаиваетесь чести третьим по счету пробовать любое блюдо.

– Почему третьим? – спросил я машинально.

– Первым отведывает раб-дегустатор, вторым государь, а третьим, сразу после него – вы. Это величайшая честь, – пояснил Терезий.

С этого дня мое положение при дворе резко изменилось. Придворные косились на меня с откровенной завистью, а награды и титулы сыпались на вашего бедного слугу, как из рога изобилия. Кроме князя Шеремятьевского, Зацепского и Змейского, а также графа Колюбакинского и Ухоцапского, я был наречен герцогом Карбонийским, бароном Рявожским и Трусопским, маркизом Черногорским, адмиралом Океании и маршалом Поднебесий. Иваниус II оказывал мне всевозможное покровительство, гневно прогнав от себя всех прежних фаворитов.

Видимо, железному тирану доставляло удовольствие наблюдать, как никому не известный чужеземец, прилетевший с неба на грохочущей машине, становится первым вельможей в государстве, возвышаясь над его свитой.

Вместе с почестями у меня появилось и немало обязанностей. По утрам, как хранитель государственной печати, я без разбору ставил штампы на всех пергаментах, которые мне приносили, затем, надев мантию главного канцлера, заглядывал в царскую сокровищницу, куда каждый день стекалось все новое и новое золото – дань с завоеванных земель, собираемая наместниками.