Спас Ярое Око - Юрий Коротков

Когда стемнело, Бегун оделся и вышел из дому. Как обычно, он не пошел напрямки, по пробитым в снегу тропам, а воровато обогнул село кругом, по лесу, глубоко проваливаясь в сугроб. Собаки не приучены тут были сторожить от людей, встречали молча.

В поповском доме тускло светилась лучина за промасленным холстом в окне. Бегун встал за овином, осторожно поглядывая из-за угла, в который уже раз радостно удивляясь тому, что вот через двадцать с лишком лет угораздило снова торчать под окнами и томительно ждать свидания, считать минуты и гадать: выйдет ли она или погаснут окна, и опять придется ему, уставшему от ожидания до дрожи в руках — будто камни таскал, — плестись обратно.

Стукнула дверь, с крыльца сошел Еремей и зашагал через село к себе. Чуть погодя раздался скрип снега под ногами — Неждана в наскоро повязанном платке, в заячьем полушубке бежала к овину. Свернула за угол, налетела в темноте прямо на него, вздрогнула и даже вскрикнула тихо. Бегун схватил ее, прижал к себе, стал торопливо целовать холодные щеки, волосы над упавшим на плечи платком.

Неждана оттолкнула его и отступила на шаг, глядя испуганными круглыми глазами.

— Что ты?.. Грех-то какой!.. Никогда так не делай, а то не приду больше!

— Не буду, не буду…

— Господи… — она прижала ладони к пылающим щекам, укоризненно качая головой. — Батюшка угадает, спросит, а я соврать-то не смогу!

— Еремей приходил?

— Да… Жалко мне его. И стыдно… Сидит, молчит и глаза прячет. И я посмотреть не решаюсь. Так и сидим… Угадал, наверное, — следы-то нетрудно прочесть, — указала она на глубокие следы Бегуна. — А не дай Бог, Петр узнает — убьет или тебя, или меня…

— Ты моя Неждана… — Бегун осторожно, чтобы не испугать снова, провел рукой по ее тяжелым шелковым волосам. — Я думал — жизнь кончилась, что было, то было, а больше ждать нечего. А Бог такую нежданную радость дал…

— Не будет нам радости, — Неждана была расстроена сегодня, в голосе дрожали слезы. — Я давеча гадала на зеркалах: два зеркала напротив поставила, две свечи зажгла, а не увидала — ни тебя, ни Еремея, ни другого… Видно, в чернички[5] мне идти написано…

— Да в ваших зеркалах и себя-то трудно увидеть, — засмеялся Бегун.

— А батюшка нынче опять Еремею про свадьбу говорил, — не слушая, продолжала она. — Сватов велел на той неделе слать… Не знаю я, что мне делать… — она всхлипнула. — Лучше б не приходил ты к нам, лучше б я тебя не встречала…

— Послушай, Неждана, — сказал Бегун. — Помнишь, ты говорила, как двое перед церковью, при всем народе, взялись за руки и батюшке в ноги упали? Завтра Пятница,[6] давай и мы с тобой, как народ соберется…

— Нет!.. Нет, что ты! — она испуганно замотала головой.

— Зачем мучить друг друга! Лучше сразу все решить.

— Нет! Нет! Нет! Он нас не благословит! — Неждана даже отступила к дому.

— Это честно будет, и перед людьми, и перед Богом. Чем вот так прятаться, как два вора! Ты же сама говоришь — Еремей угадал, а значит, скоро все узнают… Не благословит — пойдешь замуж за Еремея, а я тебе на глаза попадаться не буду…

— Не решусь я, при всех…

— Я сам к тебе завтра подойду, — настаивал Бегун.

— Вышел кто-то, — обернулась Неждана к дому. — Идти мне надо…

Бегун удержал ее за руку.

— Сговорились? Как все перед церковью соберутся…

— Петр! — ахнула Неждана. — Пусти, увидит! — она отчаянно рванулась.

— Сговорились? Не испугаешься в последнюю минуту?

— Хорошо, будь что будет… — тихо сказала Неждана. Бегун отпустил ее, и она, наконец, побежала к дому.

— Где тебя носит на ночь глядя? — грубо спросил Петр.

— В овин ходила, сена ягнятам дала…

Петр прошел дальше, встал в шаге от Бегуна, притаившегося за углом, подозрительно огляделся и пошел обратно.

Вернувшись домой, Бегун запалил лучину и сел, глядя на пляшущий огонек, улыбаясь. Услышал вдруг, что руки пахнут Нежданой — терпким настоем из березовых почек, которым озерские девки мыли волосы, — и прижал ладони к лицу. Потом перенес лучину на лавку в угол, чтобы осветить икону, и встал на колени.

— Господи, — сказал он. — Вот он я, грешный. Ты знаешь, я суетно жил, все бежал куда-то, чего-то искал и не понимал, что ищу тебя, Господи. И вот я снова такой, каким ты меня явил на этот свет: с чистой душой, беспомощный и весь в твоей власти. Господи, я никогда и ни о чем тебя не просил, сейчас в первый раз прошу: помоги, Господи, яви завтра свою милость…

Распахнулась дверь, ударил холодный сквозняк и загасил лучину. В сараюшку ввалился Рубль, промерзший, с заиндевелой бородой.

— Хватит лучину жечь — двадцатый век на дворе! — заорал он. — И сказал Лева: да будет свет. И стал свет! — он включил мощный фонарь. Жесткий электрический луч прорезал таинственную полутьму, осветил клочья мха, торчащего меж неровно тесанных бревен, потрескавшиеся тусклые краски на иконе.

Бегун поднялся и сел за стол, по-прежнему покойно улыбаясь в пространство. Рубль озадаченно глянул на него, вытащил сигарету, шикарно прикурил и пустил кольцо дыма ему в лицо. Бегун не реагировал.

Лева протянул ему пачку, Бегун взял сигарету и тоже закурил. Рубль терпеливо ждал. Бегун несколько раз затянулся — и вдруг выхватил сигарету изо рта, изумленно глянул на нее и на сияющего Левку:

— Откуда?

— Ну наконец-то! — поклонился Рубль. — Проснулся, слава Богу! С добрым утром вас!

— «Буран» нашел? Как?

— Как?.. — усмехнулся Лева. — Я неделю уже с утра до вечера по лесу бегаю, пока ты тут мечтаешь!.. Я еще тогда, весной, подумал: не может быть, чтоб далеко было, — взахлеб стал объяснять он. — Еремей, конечно, здоровый мужик, но сколько он нас двоих на себе переть мог? Ну, я к старикам издалека подошел: бывают ли, мол, в этих краях природные катаклизмы? А они говорят — был вихрь лет десять назад, думали уже, Страшный суд начался, но он стороной прошел, много леса повалил. И показали, в какой стороне. Как болота стали, я двинул — всего-то пять часов идти. Не промахнешься — бурелом полосой лежит, как ни петляй, все равно к нему выйдешь. Я вдоль пошел, смотрю: стоит! Стоит, родимый! — радостно засмеялся Лева. — Только поржавел чуток. Но у Потехина в прицепе и масло, и инструменты. Аккумулятор сел, так я снегу натопил — долил. Молился полчаса, боялся ключ повернуть, молился первый раз в жизни, чтоб завелось! Свечи на костерке прокалил, ввернул горячие — завелся! Завелся!! И зарубки твои на месте! — он изо всех сил лупил безучастного Бегуна кулаком по плечу. — Все! Конец! Отмучились! — он вскочил и пнул столец, запустил в угол светильник с лучиной и заметался по дому, опрокидывая и круша все, что можно было свалить на пол. — Спасибо этому дому! Конец, Бегун, свобода!! Вставай!! По моей лыжне и ночью дойдем! Они к утру только очухаются — а мы уже далеко!

— Я не пойду, — сказал Бегун.

Лева замер на полудвижении, замахнувшись ногой, как в стоп-кадре.

— Ты что… свихнулся совсем?! Я же за тобой вернулся! Я сразу мог рвануть, уже на полпути был бы, а я пять часов обратно пилил!.. Ты в самолете уже все забудешь, как кошмарный сон. Это сон! — широко развел он руками. — Нет никакого Белого Озера, ни на одной карте нет!

— Есть, — покачал головой Бегун. — Даже если это сон — не хочу просыпаться.

— Неужели из-за девки этой?.. — растерянно спросил Рубль. — Ну так забирай ее! А не пойдет — свяжем, понесем. И делай с ней в Москве что хочешь, она тебе среди нормальных людей через три дня опротивеет, это здесь у тебя… голова закружилась от свежего воздуха… Не обманывай себя! Ты же цивилизованный человек, ты понимаешь, что это чистый случай, что их до сих пор не обнаружили. Завтра или через год занесет сюда шальной самолет — геологов, пожарников — и все! Налетят журналисты, ученые — и не будет твоего Белоозера…

Это Бегун понимал, но старался не думать об этом. Большой мир время от времени напоминал о себе. В ясную погоду к северу видны были летящие на огромной высоте по транссибирскому коридору лайнеры. А однажды, собирая морошку, Бегун наткнулся в болоте на пустой подвесной бак, сброшенный истребителем.

— Нет, я тебя здесь не оставлю! — Лева обхватил его, пытаясь поднять. — Вставай, говорю!

Бегун засмеялся и обнял его, похлопал по спине.

— Спасибо, Лева… И не говори ничего больше, ладно? Ты все равно не поймешь. Мне хорошо здесь. Мне только Павла не хватает. Но я заберу его, когда смогу… А ты иди. И не торопись, а то заблудишься. Никто за тобой гнаться не будет… У меня только одна просьба — обещаешь? Не рассказывай никому. Забудь. Как сон… Ну, прощай…

Бегун проводил его до двери. Лева перешагнул порог, оглянулся последний раз и — будто провалился — исчез в ночной тьме…

Спозаранку, в тающих утренних сумерках озерчане собрались, как обычно в праздник, подле храма — бабы и девки в белых платках и телогреях, мужики в свежих рубахах под распахнутым воротом зипуна и кушаках. Выходили из домов семьями, чинно раскланивались.