Светлый лик смерти - Александра Маринина

– Но, с другой стороны, – продолжал Томчак, – она прекрасно знает характер Милы, и в этом смысле, безусловно, может быть вам очень полезной. Кроме того, я думаю, что у Милы могли сложиться с кем-то конфликтные отношения в период пребывания за границей, тогда Люба тоже может об этом знать.

Нет, не получается. Томчак не пытается оградить своего друга Стрельникова, он просто старается быть логичным и последовательным.

– И последний вопрос, Вячеслав Петрович. Как Алла Сергеевна Стрельникова относилась к факту появления Милы рядом со своим мужем?

– Никак не относилась, – быстро ответил Томчак. – Это давно уже перестало ее интересовать.

«Что-то больно быстро ты ответил, – подумал Коротков. – Ждал вопроса и заранее приготовил ответ?»

По убийству Людмилы Широковой версий было несколько. Первая и основная группа версий была связана с любовным треугольником «Стрельников – Широкова – Сергиенко». Можно было с равным успехом подозревать как Любу, отомстившую подруге, так и Владимира Стрельникова, если удастся доказать, что он узнал о распущенности своей новой любовницы. Были и другие версии, связанные с неразборчивым поведением Милы в части выбора партнеров по сексу. Третья группа версий уходила корнями в период пребывания Широковой в Турции. И все эти версии надо было отработать… А людей, как обычно, раз-два – и обчелся.

Осень в Подмосковье всегда была красивой, но в этом году – особенно. Обычно в таких случаях говорят, что природа не пожалела красок, но в данном случае это было не совсем верно. Природа явно скупилась на золотисто-желтые и багровые тона, листва до сих пор стояла зеленая, словно был не октябрь, а все еще август. Вячеслав Томчак все дни проводил, либо гуляя по лесу, либо сидя на веранде в кресле-качалке, и бессмысленно рассматривал небо и деревья. На душе было тяжко и безысходно. Он понимал, что в его положении обязательно нужно найти кого-то виноватого, направить на него всю ярость, тогда придет облегчение. Но виноватого не было. Точнее, он не мог его найти. Кто виноват, что так получилось? Володя Стрельников? Разумеется, нет. Нельзя требовать от него, чтобы он занимался прискучившим ему делом только лишь потому, что его друзья являются его заместителями. Это глупо и несправедливо. Мужчина сам выбирает путь своей карьеры и способ ее развития, не оглядываясь на сентиментальные чувства. Может быть, виноват он сам, Вячеслав Томчак? Но в чем, в чем виноват? В том, что не отказал другу, когда тот его попросил о помощи?

Очень хотелось найти возможность хоть в чем-нибудь упрекнуть жену Ларису, но и тут ничего не получалось. Лариса постоянно предостерегала его, предупреждала о том, что события в конце концов будут поворачиваться именно так. Как ученый он загубил себя, как бизнесмен – не состоялся, а административная работа была ему настолько не по душе, что даже думать о ней не хотелось. Томчак отчетливо понимал, что депрессия и период безработного безделья пройдут и он вынужден будет заняться той самой административной работой, от которой у него скулы сводит, как от кислого лимона. Да и где ее взять, работу эту? Можно подумать, телефон раскалился добела от звонков, все наперебой зовут его работать. Как же! Еще придется ходить, просить, поднимать старые связи и робко спрашивать, нет ли подходящей должности, ну хоть какой-нибудь. Мириться с такой перспективой не хотелось, но и на научной работе можно было ставить крест.

Со стороны дороги послышался шум мотора, но Томчак даже не повернулся, чтобы посмотреть, кто из соседей явился в конце сезона на дачу. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Однако машина затормозила прямо у его калитки и нетерпеливо загудела. Томчак тяжело поднялся с кресла и неторопливо спустился с крыльца. На дороге стояла машина Стрельникова. Вячеслав поспешно открыл ворота.

Идя вместе с другом к дому, Томчак невольно любовался им. Немного осунулся, чуть-чуть седины прибавилось, но все такой же невозможно красивый, и шаг по-прежнему легкий и стремительный.

– Ты что это, Славка, себе позволяешь? – начал Стрельников без длинных предисловий. – Куксишься, на даче спрятался. Так не годится. Поставь-ка чайник, я тут привез кое-что.

Он небрежно швырнул дорогую куртку на перила крыльца и спустился к машине. Томчак вошел в дом, чтобы поставить на кухне чайник, а когда снова оказался на веранде, то увидел, как Стрельников вытаскивает из огромной сумки самые разнообразные продукты – от сырого мяса до фруктов и коробок с конфетами. Под конец на столе появились бутылки дорогого коньяка, джина и хорошего вина.

– Ты что, Володя? Зачем это? – удивился Томчак. – Я тут с голоду не помираю, у меня все есть.

Ему было неприятно, потому что внезапный визит друга с этими продуктами очень напоминал жест жалости, словно Стрельников – щедрый благотворитель, а сам он, Вячеслав Томчак, – несчастный, убогий и нищий.

– Зато я помираю, – весело откликнулся Стрельников. – Я уже неделю перебиваюсь какими-то невразумительными бутербродами с черствым хлебом, жизнь пошла суматошная, никак не удается по-человечески поесть. И я решил на три дня про все забыть. Как ты думаешь, хватит нам этого на три дня, или съездить еще подкупить жратвы?

Сердце Томчака ухнуло и радостно забилось.

– Ты собираешься прожить здесь три дня? – недоверчиво спросил он.

– Если ты не возражаешь. Слава, нам давно пора поговорить, но сначала мы с тобой приготовим вот это мясо, выпьем по первой, а потом я скажу тебе все, что хотел сказать. Где твой знаменитый мангал?

Когда они закончили готовить шашлык, солнце уже село, и стало быстро смеркаться. Стол на веранде ломился от закусок.

– За что я люблю дачу осенью, так это за то, что можно смело включать свет на веранде, не боясь комаров. Что тебе налить, Славка? Коньячку или джин с тоником?

– Джин. Да я сам налью, не надо за мной ухаживать. Я же все-таки хозяин, а не гость.

– Ну уж нет, – решительно ответил Стрельников. – Сегодня ты – мой гость, почетный гость, просто так уж вышло, что я принимаю тебя на твоей территории, а не на своей.

Он взял рюмку с коньяком и встал. Томчак недоуменно посмотрел на друга.

– Ты что?

– Тосты полагается говорить стоя.

– Да ладно тебе, Володька, перестань. Садись. Мы же свои люди.

– Вот именно поэтому. Не спорь, Слава, сиди и слушай. Ни с кем другим я в такой ситуации вставать не стал бы, но ты – другое дело. Ты для меня очень много значишь, Славка, и если я произношу этот тост стоя, то только потому, что хочу показать тебе, как я тебя уважаю, как ценю тебя и люблю. Знаешь, друзья – это не те, с кем общаешься каждый день, а те, к кому бежишь как в убежище, потому что знаешь: там тебя примут, обогреют, не выгонят и не подведут. Я всегда именно так относился к тебе, а ведь мы с тобой знакомы больше четверти века. Ты только подумай, Славка, четверть века! И я был уверен, что ты тоже относишься ко мне именно так. Я всегда думал, что если тебе станет плохо, тяжело, то первым, к кому ты прибежишь, буду я. Мне жаль, что я ошибся. Ты не пришел ко мне, ты запер себя на даче и здесь в гордом одиночестве грызешь свою обиду. Слава, этот тост будет длинным, но ты потерпи, потому что для меня это очень важно. Я обязательно должен тебе сказать все, что собирался.

Стрельников немного помолчал, задумчиво глядя на рюмку в своей руке.

– Я должен извиниться перед тобой за свою ошибку. Я полагал, что мои близкие друзья похожи на меня, они такие же, как я, думают, как я, и чувствуют, как я. И если я в трудную минуту бегу к ним за помощью, то и они поступят точно так же. Ты не пришел ко мне, и я был уверен, что у тебя все в порядке и ты во мне не нуждаешься. Очевидно, я был не прав. Ты не такой, как я, и я должен был с этим считаться. Я всегда думал, что между друзьями не может быть обид и недоговоренностей, на то они и друзья, чтобы говорить правду сразу и прояснять все недоразумения, не ожидая, пока они перерастут в затяжной конфликт. Я наивно считал, что друзья открыты друг перед другом и ничего не таят, не держат камня за пазухой. Моя ошибка в том, что я всегда равнял тебя по себе. А ты оказался другим, но я, к сожалению, понял это с большим опозданием. И я прошу у тебя прощения, Слава. Я очень виноват перед тобой. Прости меня.

– Ну что ты говоришь, – растерянно забормотал Томчак. – Ты ни в чем не виноват…

– Виноват. И если ты меня прощаешь, просто чокнись со мной и выпей свою рюмку.

Друзья молча выпили, и Стрельников налил по новой. Он по-прежнему стоял, не позволяя Томчаку встать.

– Теперь, Славка, я скажу тебе еще одну вещь. Я знаю, ты обижаешься на меня за то, что я вас с Геннадием как бы бросил, оставил одних в Фонде, а сам ушел в другое место. Это не так. Если бы ты знал, как все было на самом деле, ты не стал бы на меня обижаться. Я очень виноват перед тобой, потому что этот разговор должен был состояться у нас раньше, но, я повторяю, я наивно полагал, что мы друзья, что ты относишься ко мне точно так же, как я отношусь к тебе, и если тебя что-то обижает или не устраивает, ты просто придешь ко мне и скажешь об этом. Но ты молчал, и я был уверен, что с тобой все в порядке. Так вот, Славка, я ушел из Фонда в комитет только потому, что мне предлагают очень интересную, ответственную и перспективную работу в правительстве, но уходить туда из бизнеса неприлично, нужно переходить из государственной структуры. Только поэтому я и ушел из Фонда. Только поэтому, поверь мне. И разумеется, все это время я имел в виду, что после того, как состоится мое новое назначение, я буду просить тебя и Гену перейти ко мне. Мне будет трудно без вас, и я собирался просить вас, чтобы вы не бросали меня на новой должности. Просто два месяца назад было еще преждевременно и немного страшно говорить об этом, тем более меня просили временно не распространяться об этом предложении. А теперь мое назначение уже вопрос недель, если не дней. И я прошу тебя, Слава, дать мне твердое обещание, что ты поможешь мне. Ты мне нужен, без тебя я как без рук.