Дьявольский вкус смерти - Марина Серова

— Дядя Петя… Позовите дядю Петю со второго этажа… пусть откроет лифт…

Все твердила и твердила одно и то же, боясь, что меня не поймут. Ко всем симптомам предобморочного состояния прибавилось еще и потемнение в глазах. Сколько я смогу еще выдержать? А если отключусь, посчастливится ли мне потом прийти в сознание? Или это уже все…

Сколько прошло времени — не знаю, но внезапно створки лифта раздвинулись, и я буквально вывалилась под ноги удивленному дяде Пете. Бормоча что-то себе под нос, он помог мне подняться. Я доковыляла до лестничного пролета, не захотела никуда больше идти и приземлилась на ступеньку. Пожилой мужчина, живший на втором этаже и среагировавший на мои стуки, заговорил о «Скорой помощи».

— Ничего не надо, — услышала я свой надтреснутый голос, — мне уже лучше.

Я действительно почувствовала некоторое облегчение.

— У вас, наверное, клаустрофобия? — предположил все тот же мужчина, сочувственно на меня взирая. — Или сердце больное?

— У меня «преступномания», — ответила совершенно для него непонятно.

— Странно, что в такое время лифт работает, — задумчиво проговорил он. — Раньше всегда в одиннадцать отключали.

Значит — включили персонально для меня. Теперь понятно, почему лифтер не откликался.

Дядя Петя, успевший, как всегда, к вечеру наклюкаться, стоял рядом, как изваяние, плохо соображая, где находится. По всему было видно, что его подняли с кровати: шлепанцы на босу ногу, трико, надетое задом наперед, и незастегнутая рубашка. Еле ворочая языком, он предложил довести меня до квартиры. Я, отрицательно покачав головой, попросила его постоять со мной еще пару минут, а моего спасителя — его соседа по площадке — поблагодарила и отправила спать.

Спустя пять минут я более-менее пришла в себя и по — тащила дядю Петю на третий этаж — надо же было по — смотреть, что там такое нагрузили на лифт. Проигнорировав пьяное возмущение слесаря, я заставила его открыть створки дверей. На крыше кабины горела лампочка, прекрасно освещая то, что там находилось. Это были пласты белого льда. Я уже собралась взять его в руки, как вдруг меня настигло понимание того, почему я чуть не потеряла сознание в лифте.

Еще там, в кабине, меня насторожил легкий дымок, коварно расползавшийся в разные стороны, вместо того чтобы подниматься вверх, следуя закону круговорота воды в природе. Уроки химии в школе не прошли для меня даром, поэтому я сейчас вовремя одернула руку. А ведь могла бы получить сильный ожог.

В общем, это был сухой лед. Иначе говоря, углекислый газ, который в отличие от других газов не поднимается вверх, а опускается вниз, постепенно вытесняя кислород. Человек при этом не чувствует никаких запахов, его не мучит удушье — он просто теряет сознание. Если помощь придет вовремя, как в моем случае, его можно спасти. Но пролежи он без сознания какое-то время — все, его уже нет в живых.

Значит, Демин все же испугался. А может быть, это вовсе не Демин, а все тот же маниакальный владелец «Лексуса»? Но позитивно мыслить я сейчас была не в состоянии, так как еле держалась на ногах. Дядя Петя тоже. Правда, он умудрился спать… стоя, прислонившись к стене. Все мои изыскания были ему глубоко безразличны. Кто из нас кого должен был держать — непонятно. Растолкав слесаря, я напомнила ему номер его квартиры и отправилась домой.

Преодолевая одновременно и свою слабость, и ступеньку за ступенькой, я думала о том, что есть человек, которому не дает покоя моя бренная жизнь. И нужно с этим как-то бороться… Но обо всем завтра, завтра…

Глава 5

Первая мысль, посетившая меня по пробуждении, была о том, что вчера произошло что-то из ряда вон выходящее… Ах да. Углекислый газ. Похоже на почерк Демина, такой изощренно-своеобразный способ убийства доступен только извращенным интеллектуалам. Не зря же мальчик так хорошо учился в школе. И по времени совпадает: только я довела до его сведения, что в курсе его неправедных дел, как тут же подверглась химическим опытам с предполагаемым летальным исходом. Мне было страшно подумать о том, что ожидало бы меня, не будь у дяди Пети крючка для открывания дверей… Почему я не осталась ночевать у Гришки? — посетило меня запоздалое сожаление. Однако Демина я сильно недооценила, пора наконец брать его за жабры. Вопрос только в том, как это сделать…

Через нехочу я встала с постели. Теперь немедленно в душ и найти в доме что-нибудь съедобное… Контрастный душ немного взбодрил меня, и я принялась колдовать на кухне.

Включенный радиоприемник надрывался очередной пошлой песенкой, затем последовал анонс вечерних передач какого-то телеканала. Одна фраза прозвучала «в жилу»: «А в двадцать три часа любители ужасов смогут увидеть художественный фильм по роману Стивена Кинга „Кладбище домашних животных“». Ножик выпал у меня из рук. Кладбище… Как же я не подумала! Это шанс. Другого у меня пока нет.

Через полчаса я была уже на кладбище.

Днем в этом пустынном месте наблюдались люди. Понятно, почему Антон предпочитает общаться с покойным Самохваловым в темноте — меньше свидетелей. Проверив, нет ли поблизости от нужной мне могилы посетителей, я обошла могильную оградку и прикрепила к ней «жучок». По-моему, неплохо. Есть ли во всей этой затее какой-нибудь резон — покажет время.

Теперь следовало установить наблюдение за Деминым. Чем я и занялась. Пришлось, правда, припарковать машину у противоположного дома, через дорогу, на довольно большом расстоянии. Больше часа я была вынуждена ожидать, прежде чем впервые за сегодняшний день увидела Демина. Меня так и подмывало учинить расправу над этим химиком-любителем, но все же решила отставить варварские способы наказания и засадить мальчика цивилизованно. Я завела машину и приготовилась следовать за объектом, но Демин всего лишь дошел до соседнего подъезда для того, чтобы позвонить с телефона-автомата. Разговаривал он недолго, после чего вернулся домой. Второй выход последовал только около пяти вечера. Мне пришлось повторить поездку по тому же маршруту, что и в прошлый раз: Антон ехал на кладбище.

На сей раз я не стала оставлять машину около вокзала, а в объезд поехала прямиком к кладбищу. Миновав главный вход, подрулила сбоку, со стороны частных домов, и, включив приемник, приготовилась внимательно слушать. Через пять минут послышались приближающиеся шаги и голос Антона…

— Это опять я. Не соскучился еще? — вопрос звучал издевательски. — Вчера мне пришлось кое-что подкорректировать, теперь, я думаю, все в порядке. Твоя любимая доченька решила учинить дознание: кто же все-таки тебя отравил. Я и представить не мог, что у нее такая высокая степень сообразительности! Для этой цели она наняла эту длинноногую дурочку, которая пыталась меня вчера так по-детски расколоть! Но мы со Спайком приняли решение перекрыть ей кислород!

Антон засмеялся знакомым мне безумным смехом. Я представила реакцию случайного свидетеля этой сцены: смех на кладбище — это попахивает патологией. И корректировка твоя, мальчик, не удалась: живучей я оказалась. Знал бы ты, родной, к чему приведет твоя болтовня на могилке, молчал бы в тряпочку. Но что это еще за Спайк такой?

Демин все продолжал вещать.

— Она думала, что я желторотый юнец, у которого туго с соображалкой. Но не для того я так тщательно все высчитывал, чтобы какая-то девица могла меня раскусить. Спайк сделал правильно, что после того, как собрал на меня досье, предложил именно мне стать твоим палачом. Я знал, что нужно делать, чтобы не оставлять следов. А то, что кто-то видел, как я тебе грибы подменивал, так это все сказка, придуманная самой Ивановой. Такую наживку глотают только законченные идиоты. Так что на счет моей тупости, папочка, ты просчитался, и я тебе это доказал. Скажи мне, разве может глупый и бездарный человек сочинить такое убийство? Тебе придется признать свою неправоту, — заключил Антон, как-будто общался с живым человеком.

А я для себя прокомментировала: не поверил Василий Иванович в одаренность сына — пришлось заплатить за это смертью.

— Зачем ты только появился в моей жизни? — возобновил свою беседу с покойным Антон. — Знать, что у тебя отец такое чмо, хуже всякой каторги. Я прекрасно помню тот день, когда мать решила поговорить с моим учителем литературы и пришла в школу. Она узнала тебя сразу, и ради моего будущего ей пришлось открыть то, о чем кроме нее никто не знал, — что я твой сын, а ты — мой отец. Я стоял тогда на лестничной клетке — просто хотел узнать, какие аргументы ты будешь приводить, чтобы объяснить матери тройки, которые ты мне ставил. Ее заявление повергло меня в шок. Но вспомни, что ты ответил ей: «Эта посредственность не может быть моим сыном». Как будто ты плодил исключительно гениев! Как мать ни унижалась, ни умоляла тебя о снисхождении — все без толку. Думаю, то, что она легла в постель с таким моральным уродом, как ты, было главной ошибкой в ее жизни. Конечно, втайне я надеялся, что после сообщения матери ты посмотришь на меня другими глазами, но я ошибся! Все стало еще хуже. Казалось, ты ненавидел меня за одно только мое существование. Хотя в чем я виноват? В тот день, когда ты поставил мне тройку в аттестат, твоя судьба была предопределена. Я шел на золотую медаль и получил бы ее, если бы не ты. Это была моя единственная возможность доказать всем, и себе в том числе, что я чего-то стою. Кроме того, золотая медаль значительно упростила бы поступление в литературный институт, и в отношении тебя все закончилось бы не так трагично.