Однажды играли… - Владислав Крапивин

– Витя!

Снова никакой реакции.

– Витя… – повторил я уже растерянно. Тогда какой-то пожилой покупатель сказал вполголоса:

– Отстань ты от него. Видишь, твой Витя занят.

И я сообразил! Закончив торговый техникум, Виктор Ножкин стал, видимо, начальством и пришел в магазин с проверкой. И знакомство с пацаненком, который обращается к нему, как к приятелю, конечно же роняло авторитет солидного ревизора.

Осененный этой догадкой, я попятился и стыдливо покинул магазин. И больше никогда не видел Витю Ножкина.

Сергей, по-моему, в послевоенные годы с ним тоже не встречался…

С ума сойти! Сегодня всего три недели, как я начал этот дневник, а написал уже целую амбарную книгу – 99 страниц, каждая из которых равна двум обычным страницам общей тетради.

И чего только не понаписал (и кому это надо!).

А ведь собирался прежде всего изложить историю и сюжет ненаписанной повести “Однажды играли…”

Да, в новой амбарной книге этим и займусь.

А пока вот еще несколько страниц из черновика этой несостоявшейся книжки. Они следуют сразу за теми, что я привел в начале дневника.

“Однажды играли…”

“Однажды играли в… эту самую игру. Все на той же поляне у трех окон приземистого, желтыми досками обитого дома.

Был теплый июньский вечер, не слишком ранний и не слишком поздний. Окна под высокой крышей городского театра горели золотом – отражали невысокое уже солнце. На пыльную дорогу, на верхушки трав лег оранжевый отсвет. Одна такая трава – городская ромашка без лепестков – сильно пахла земляникой.

В цирке, что стоит напротив театра, посреди неухоженного сквера, сыграли марш – начало вечернего представления.

Скоро от Земляного моста, что на Перекопской улице, потянутся по домам Пеструхи и Буренки – пыль, протяжное “му-у”, звяканье щеколд на калитках. А пока тихо было в деревянном квартале улицы Герцена. Только наши распевные голоса нарушали тишину:

На-ашему ба-арину…

На сей раз “конем”, увы, быть выпало мне. А “качалкой” – увесистому Семке Левитину. Ка-ак меня ахнули! Будто выстрелили по мне из орудия тугой кожаной подушкой.

Ласточкой пронесся я над лужайкой, зарылся носом в городскую ромашку, вдохнул ее земляничный запах и сел. Помотал головой, прогоняя из нее гул. Сквозь этот гул услышал, как веселится народ. И открыл глаза. Валерка Сизов, парнишка тихий и участливый, спросил:

– Сильно стукнулся, да?

– Не… Только вот штаны…

Ветхие штанины украсились на коленях широкими дырами. Видимо, от трения о траву.

– Попадет?

– Ништяк, – отмахнулся я.

Вокруг смеялись все тише. Сперва я подумал: от сочувствия ко мне. Но тут же понял: от того, что рядом посторонние.

Неподалеку на дощатом тротуаре стояли женщина и мальчик. Явно не здешние.

Женщина – молодая, высокая, в переливчато-шелковистом синем платье, в широкой белой шляпе. Из-под шляпы смотрели на нас какие-то странные, продолговатые глаза (“Как у артиста Дружникова”, – говорила потом Тоська Мухина).

Мальчик был чуть помладше меня (а может, и ровесник, только более щуплый). Белая, очень чистая панамка, нарядный костюмчик в мелкую бело-голубую клетку, новые сандалики, короткие васильковые чулочки…

Ну, панамка, ну клетчатая курточка и штанишки на крупных пуговицах – это хотя и было чуждо нашей потрепанной вольнице, но особого удивления вызвать не могло, лишь усмешку. А такие вот чулочки до колен были среди тогдашней ребятни совершенно не в ходу. Где-то в конце пятидесятых они под названием “гольфы” войдут в быт и станут для мальчишек и девчонок привычной вещью. А в том, сорок восьмом году мы их видели только на картинках про довоенных пионеров-отличников и в кино про заграничную жизнь.

Эти похожая на актрису тетенька и ее нарядный мальчик были явно из какого-то другого мира.

Женщина смотрела на нас, по-моему, с жалостью, как на безнадежно больных. И с опаской. Страх этот был не за себя, а за мальчика. которого могут опасно заразить бациллой здешней детской безнадзорности.

А мальчик – тот глядел без боязни. С некоторой робостью, но и с любопытством. И с веселым таким пониманием. С готовностью тут же подбежать, если позовут. И включиться в наши варварские развлечения.

Он был не похож на маму (если это, конечно, мама). Тоже тонколицый, тоже с большими глазами, но не с продолговатыми, а скорее с круглыми. С широким, готовым улыбнуться ртом. Еще чуть-чуть, и улыбнулся бы.

Но женщина взяла его за плечо, резко качнула шляпой.

– Идем. Уже поздно.

Он пошел за ней сразу, послушно. Однако через несколько шагов оглянулся. Словно хотел сказать: “Я не виноват, что меня уводят”.

Каблуки женщины отчетливо стучали по доскам тротуара. Потом она и мальчик перешли дорогу и скрылись за воротами обширного двора, который у нас назывался “большая ограда”…

Генка Лавров – самый большой и авторитетный из нас – подытожил наконец общее впечатление:

– Ну и… фигуры. Будто из Парижа.

– Не из Парижа, а из Москвы, – тут же влезла в разговор Тоська Мухина, довольная, что знает больше нас. – Они вчера приехали и рядом с нами теперь живут. В той комнате, где раньше жил одноногий дядя Петя… Она музыкантша. Ее знаете как зовут?

Мы, разумеется, не знали.

– Ее зовут Зоя Корнеевна! – торжественно объявила Тоська, словно сообщала нам невесть что важное.

Во время игры, в которую девчонки не допускались, Тоська скучала на завалинке и теперь была рада овладеть общим вниманием.

– А пацана как звать? – небрежно спросил Генка Лавров. Конечно, воспитанный мальчик в панамке не стоил особого внимания, но все-таки…

– То ли Тёма, то ли Дёма, я точно не расслышала.

– Еще не все разнюхала, – с меланхоличным ехидством заметил маленький Игорек. – Но вы не бойтесь, она про все узнает. Она уже дырку в стене проколупала, они как раз за ихней стенкой живут.

Тоська замахнулась, шагнула к нему. Игорешка отскочил, оскалился, чиркнул пальцем по зубам, выставил палец перед собой. Тоська сразу – стоп! Мы не удивились…

Игорек (Игорешек, Горошек) был среди нас младший. Хоть и маленький, а сообразительный. В играх и в делах наших не отставал от других, если только не требовалось большой силы. А если что-то не по силам, сидит в сторонке, не лезет, не мешает. Кругловатый такой, всегда спокойный, даже ласковый. Только с Тоськой шла у них постоянная война.

Тощая, нескладная, но с кукольным личиком, Тоська была старше Игорька лет на пять и приходилась ему то ли двоюродной сестрой, то ли даже теткой. Их семьи жили в одной квартире, в двухэтажном деревянном доме – одном из тех, что рядами стояли в большой ограде. Тоська часто ябедничала на Игорька его родителям. Он за это перед всей нашей компанией разоблачал всякие нехорошие Тоськины дела: как воровала из шкафа сахар, как мазала губы взятой у матери помадой, как подглядывала за старшей сестрой, когда та целовалась с пришедшим в гости курсантом Федей…