Лень (май 2009) - журнал Русская жизнь

Личность и ее враги

В ушедшем веке Запад предпринял несказанные усилия, чтобы удержать приоритет в истории, платя за этот приоритет многомиллионную плату (имеется в виду количество человеческих жизней, а не фальшивые векселя). Вероятно, данная плата считалась оправданной, если иметь в виду выгоды от сделки. Уинстон Черчилль однажды сказал с подкупающей откровенностью: в сущности, не секрет, что мы воюем за сохранение исторических привилегий. Привилегии состояли, прежде всего, в монополии на исторический процесс, носителем которого является Личность, которая развивается только в условиях свободы, которая возможна лишь при наличии демократии, которая зиждется на свободном предпринимательстве - из этого уравнения не изъять ни единого звена, не поломав концепции цивилизации. Другое дело, что термин «демократия» все трактуют несколько по-разному - но не будем педантами: ведь понятно уже, что это рабочий термин. На деле, речь, разумеется, идет не о том, чтобы дать волю обобщенному Акакию Акакиевичу, - но о том, чтобы сделать его смиренно счастливым в отведенном ему пространстве.

Распространено мнение, будто Гитлера воспитал Ницше - но нет же, вся немецкая философия, весь европоцентричный свод представлений о мире, все наследие западной классики (считая от Ренессанса) говорило о том, что человек обязан преодолеть узкую бытовую мораль ради героического становления личности. Да, двадцатый век явил наиболее болезненную, уродливую трактовку этого процесса - но оттого лишь, что силы Запада были уже на исходе. То было последнее героическое усилие западного мира - вернуть былую мощь мифу, распрямить сутулую спину сверхчеловека, помочь ему, одинокому, выстоять среди маленьких людей. Гитлер, Муссолини, Франко и прочие диктаторы в данной перспективе выглядят последними рыцарями Запада (пожалуй что излишне кровожадными - впрочем, про Муссолини и Франко этого уже и не говорят - но кто сказал, что Ричард Львиное Сердце был альтруистом?). Да, диктаторы наломали дров, да, с концентрационными лагерями неловко вышло, но каков же замысел, господа! Для этой последней вылазки осажденных годились любые средства - и кто мог особенно выбирать, если с дикого Востока катилась пролетарская мораль, если родной западный обыватель жирел и чах, если иммунитет Личности слабел с каждым днем? Дайте, дайте нам последний шанс построить сверхчеловечество!

Как горько ответил однажды Гитлер на вопрос Леона Дегреля: «Мой фюрер, откройте секрет - кто же вы?» - «Я древний грек!» И сколь же тяжело героическим ахейцам держать оборону, если количество троянцев множится и множится, а силы античного мифа на исходе.

Нет нужды добавлять, что все умственные усилия Запада были направлены на создание такой победительно-романтической концепции бытия, которая бы позволяла удерживать осажденный лагерь Личности как можно дольше. И причины для тревоги, несомненно, есть - дикарей вокруг уж больно много, плодятся как тараканы. Нас, героических личностей, всего горстка - осажденных в горном замке цивилизации. Ницшеанская мораль Сверхчеловека или «бремя белых» Киплинга, бодлеровская концепция «Маяков» или конкистадорская бравада Гумилева, политология элиты Карла Шмитта или героическая историография Карлейля, эстетика Вагнера или трактовка Ренессанса Буркхарда, - все это варианты одной и той же оборонительной идеологии.

Безличное, оно же, несомненно, варварское - подкрадывалось к бастионам Запада откуда-то из диких степей, из плоских пустынь, из нецивилизованных окраин христианского мира. Почему так повелось считать, что цивилизация - это непременно Запад, теперь разбирать уже поздно. Некогда считалось не так, однако после битвы при Лепанто, после разгрома Оттоманской империи под Веной как-то само собой соткалось убеждение, что цивилизация - это непременно западный мир, а Личность - форпост этого мира.

Куда более интересен иной вопрос: как получилось, что в странах христианского мира Личность стала выражать себя преимущественно через насилие? От отчаяния, да, понятно. От безвыходности должны мы слать войска в Ирак и Афганистан, рады бы поступить иначе, но никак не можем - надо спасать личную культуру, цивилизацию свободного человека. Но свободен ли тот человек, которого мы собираемся спасать? Иными словами, вполне ли является личностью та Личность, что себя таковой декларирует?

Насколько цивилизованная личность - и личность религиозная совместимы? Некогда мыслители Возрождения полагали, что это единство возможно - собственно весь Ренессанс это и есть попытка прирастить античную личность к личности христианской. Мы видим титанические усилия Микеланджело, слепившего единый образ из атлета и святого. И Марсилио Фичино и Лоренцо Валла именно так и трактовали развитие человечества - как создание универсальной личности, соединяющей в себе благую волю и стремление к созиданию. На наших глазах, в двадцатом веке, процесс выращивания гомункулуса завершился. Опыт не удался, пересаженный орган не прижился в организме. Волевое личное начало, которое пестовал героический миф, и духовное напряжение религиозного сознания пришли в непоправимое противоречие.

Загадочное слово «Личность» служит паролем современного мира, ради торжества личного начала создают картины и симфонии, возводят банки и выдают кредиты. Но как же непросто понять, что теперь это слово значит! Видимо, просто родиться и жить недостаточно для того, чтобы вступить в эту почетную должность. Тут надо приложить старания, отличиться, тогда тебя произведут в личности. Вот, допустим, бабушка на лавочке - личность она или так себе, просто человек? Быть хорошим человеком (не вредить ближним, по мере сил помогать) - достаточно ли этого, чтобы стать личностью? Вот писатели - они в большей степени личности, нежели контролеры в автобусе, не так ли? Но контролеры в московском автобусе имеют больше шансов стать личностями, нежели их коллеги в отсталом Житомире. Личность - это, по-видимому, такой человек, который разительно отличается от толпы, не разделяет массовых инстинктов, не мерится общей меркой. Всех ведут стройными рядами, а личность существует сама по себе. Например, толпа голосует за уравниловку и социализм, а личность имеет индивидуальное мнение. Возникает вопрос: как быть, если личностей собирается очень много - целая толпа? Будут ли эти личности в толпе вести себя по тем же законам, что и прежде, - но тогда что станет с толпой? Распадется, придет в состояние хаоса? А как быть с государством? Очевидно, что править должны личности, но столь же очевидно, что подчинить проще толпу, нежели отдельных несогласных. Стало быть, личность нуждается в толпе, как в необходимой для жизнедеятельности субстанции. Нет ли здесь противоречия?

И совсем дикий вопрос: а сколько всего может быть личностей? Допустим, сравнительно малочисленное население Европы может все вдруг стать личностями, но что делать с Китаем? Мыслимо ли - два миллиарда личностей разом? Разве не очевидно, что изрезанная на отдельные участки, феоды, города Европа представляет собой образ вертограда, где взрастают индивидуальности, а плоские степи Востока производят просто людей, сбивающихся в бесправные массы? Не сама ли география (вкупе с демографией и традицией) указывает, где именно обитает личность, а где живет толпа.

На все эти вопросы западная культура последних ста лет спешила дать ответ - и, если бы не резня в колониях, ответ убедительный. Куда ни кинь взгляд в Европе, поражаешься обилию свободных людей; и ведь каждый, наверняка, личность! В двадцатом веке эти личности сцепились насмерть, чтобы, наконец, выстроить такую непобедимую крепость, что перестоит волны восточных варваров. Так и русские князья грызлись, определяя лидера, что отстоит государственность, отменит дань татарам. Называйте это «закатом Европы», или «столкновением цивилизаций», или «войной с терроризмом», но ведь ясно, что западная крепость должна быть отстроена заново. А то, что перестройка (Горбачев в своем термине выразил общую проблему западного мира) идет поспешно, в полевых условиях, - так что ж теперь делать? Спешим, земля горит под ногами! И при чем здесь гуманизм и злодейство - есть последний шанс западной империи устоять, а кто там у руля, людоед или фанатик, историки рассудят потом. У Гитлера не вышло, так выйдет у Франко; не получилось у де Голля, но ведь почти получилось у Черчилля! Да, рушится конструкция, но ведь еще можно пытаться: вот стараемся, шлем войска туда и сюда, трагическим усилием сопрягаем ложь и правду, печатаем деньги, возводим банки. Дайте еще один шанс!

А трещит замок.

Переписка с человечеством

Никогда англичанин не будет рабом, как поется в гимне Британии, - но что делать русскому интеллигенту, который вынужденно наблюдает крепостное устройство своей родины? Положим, на Западе можно быть личностью, закрыв глаза на далекие восточные ужасы; а каково в России, где Восток с Западом встречаются? Поскольку рабство есть доминирующая черта нашей истории, то специфически русский вопрос звучит так: возможно ли существование свободной личности при наличии рабства соседа? И что делать вообще с этим крепостным соседом? Не замечать - вот самый разумный совет, но ведь трудно не заметить! «Выбранные места из переписки с друзьями» проще всего рассматривать как реплику на «Философические письма» Чаадаева. И то и другое произведение исполнено в виде связки личных писем, что придает сообщению интимный характер. Пишется (в случае Чаадаева) даме или (в случае Гоголя) нескольким наперсникам - но важен личный тон в разговоре об онтологии. От сердца к сердцу, минуя общественный пафос, говорится самое важное о бытии нашего народа; следовательно, история - не привилегия королей, но субстанция, принадлежащая каждому. Чаадаев сказал одно, а Гоголь возразил, но это не более как обмен частными мнениями, эпистолярная дуэль. Адресат писем пропущен, при желании всякий читатель может подставить свое имя, это письмо и ему тоже.