Искупление Атлантиды - Алисия Дэй

Она замолчала, не переставая смотреть на него, испытывая шок и ужас, а он чувствовал такую боль в груди, что не мог дышать. Бреннан наклонился вперед в кресле, обнял себя руками, а потом и вовсе упал, сильно ударившись лицом об пол. Боль от потери ребенка, горькое раскаяние, которое он чувствовал, думая о смерти Корелии, грозили лишить его рассудка.

Он снова занялся дыхательными упражнениями и заставил себя сесть обратно в кресло.

— Это правда, — заявил он. — В какой-то мере, это так.

— Мне не нужна правда в какой-то мере, я хочу услышать истинную правду. Расскажите мне все, как было.

Он наклонил голову и покорно пересказал сердитое неодобрение и обвинения Посейдона.

И завершая, заявил Тиернан:

— Так что, как видите, она умерла по моей вине. Мой ребенок умер из-за меня. У меня нет права жить и быть счастливым, но с тех пор я каждый день сражаюсь, чтобы спасти других женщин, других детей, стараюсь уберечь их от смерти. Я ищу то, чего мне никогда не найти и чего я не заслуживаю.

— Искупление, — прошептала она. — Но Бреннан, она же не рассказала вам о ребенке? Вы же говорили, что предложили ей брак.

— Когда нас застали, и я предложил жениться на ней, она рассмеялась мне в лицо. Сказала, что простой воин ей не пара. В лучшем случае я хорош для пустой болтовни, в худшем — просто унять зуд, — неторопливо ответил он, снова испытывая то ужасное унижение, словно с того события прошло лишь несколько часов.

А потом стало еще хуже, когда унижение превратилось в выворачивающую наизнанку боль, когда он продолжил:

— Она ни слова не сказала о ребенке. Даже не намекнула, прервала наше общение. Она собиралась выйти замуж… Лишь позже я узнал, что ее будущий супруг узнал про ее похождения и беременность от слуг-сплетников. Он публично опозорил ее, и все ее так называемые друзья из ее социального окружения от нее отвернулись.

Он сжал деревянные подлокотники кресла так крепко, что дерево расщепилось и поранило его руки. Не спеша он выпустил сломанные куски древесины и смотрел, как они упали на пол. Ему даже было наплевать на то, что он глубоко порезал свою левую руку. Кровь стекала блестящими каплями на ковер.

Бреннан прошептал:

— Так много крови. Они говорили, что она перерезала себе вены. Вы знаете, что в человеческом теле так много крови? — Он посмотрел на Тиернан, отчаянно пытаясь заставить ее понять. — Я все еще вижу это в ночных кошмарах, даже две тысячи лет спустя. Я вижу, как на мраморную плитку вместе с кровью вытекает ее жизнь. Жизнь моего ребенка вытекает вместе с ее. Это все моя вина.

Глава 6

— Нет, — возразила она. — В этом не было вашей вины.

Благодаря своему дару Тиернан знала, что он говорил правду или то, что, во всяком случае, считал правдой. Она также понимала, что его восприятие тех событий неправильно. Он почти ни в чем не виноват.

— Вы были дикарем, как и многие молодые люди. Я сама была бы точно такой же, если бы не… если бы обстоятельства сложились иначе. Но та женщина — Корелия — вас использовала, Бреннан. Она сама причинила непоправимый вред себе и своему ребенку, потому что считала себя слишком благородной, чтобы выйти замуж за простого воина.

Он посмотрел на Тиернан, которой показалось, что в его глазах плескалась не только боль, но и проблеск надежды. Слишком много всего ей нужно было осознать, принять и хотя бы попытаться понять. Она его не знала, не могла понять, о чем он думает, но в глубине души хотела помочь Бреннану облегчить незаслуженные вину и боль. Но сейчас не время, да и вряд ли именно она подходит для этого.

А пока что его кровь стекала на ее ковер. С этим она вполне справится. Ее осторожность сменилась сочувствием и каким-то более сильным чувством, которое она пока не хотела анализировать. Тиернан глубоко вздохнула и отпустила дверную ручку.

— Вам нужно перевязать руку, — заявила девушка, направляясь к своему рюкзаку. — У меня есть небольшая аптечка. Позвольте мне промыть рану, а потом мы подумаем, что делать. О, и вы заплатите за этот стул, друг мой. Репортерский бюджет не безразмерный.

Он посмотрел на свои руки и моргнул, как будто до сих пор не сознавал, что поранился.

— Вы разве не слышали меня? Что я сделал? Каковы были последствия? Если у вас осталась хоть капля сострадания, то вы прогоните меня и покончите с этим, — хрипло произнес он, побледнев. — Я не знаю, смогу ли обещать отпустить вас, если вы сейчас же не уйдете.

Она покраснела, вспомнив, что еще он говорил ей, но попыталась не обращать на это внимания. Нужно расставить приоритеты: сначала заняться его рукой, а потом уж волноваться обо всем остальном. Тиернан нашла аптечку и вытащила «Неоспорин» и большой моток клейких бинтов, а затем, на пути в ванную, чтобы намочить тряпочку, она посмотрела на него.

— Я вас прекрасно слышала, даже то, чего вы не сказали. Бреннан, вы пытались поступить правильно, а она вам не позволила. Корелия была эгоисткой, совершившей самое худшее преступление против себя и собственного ребенка.

Тернан вдруг пришла в голову мысль:

— А сколько вам было лет, когда это произошло?

Он наклонил голову.

— Мне было девятнадцать.

Она застыла, одной рукой за кран.

— Девятнадцать? Вы шутите? Вы же сами были еще ребенком.

— Возраст не извиняет моего проступка.

— Нет, но если бы всех тех, кто творили всякие глупости в девятнадцать, проклинали, то мир полетел бы в тартарары, — возразила Тиернан, желая достучаться до него.

Почему ей не все равно? Опустив белую тряпочку под воду, Тиернан вспомнила об еще одном потерянном ребенке, а затем попыталась заговорить сквозь комок в горле, советуя то же самое, что слышала сама от многих в течение двух последних лет:

— Вам следует простить себе то, в чем вы не виноваты. Это непросто, но если вам это не удастся, вы сможете оставить все в прошлом. Если вы не исцелитесь — не сможете жить дальше.

Тиернан остановилась на пороге ванной и сначала посмотрела на Бреннана, а потом на дверь в коридор, взвешивая плюсы и минусы того, что собиралась сделать.

«Пора ответить на последний вопрос, Тиернан: ты остаешься или уйдешь?»

У смотрящего на нее Бреннана четко обозначились морщинки на лице, словно он мог слышать ее мысли и ждал, что она убежит. Она никогда еще не видела такой муки в глазах.

— Я никогда не причиню вам вред, прежде умру, — заявил он, и Тиернан снова почувствовала чистую, сладкоголосую правду вокруг себя, заворачивающую ее в чувственную дымку, исказившую эти пылкие слова. Она убедилась, что он не врет.

— Я знаю, что вы в это верите, этого пока достаточно. Мы нужны друг другу, так что давайте подумаем, как остановить этих ученых. Вместе.