Кукла-талисман - Олди Генри Лайон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я улыбнулся:
– Длинный чуб – детская прическа. Оставь на голове чуб, дерзкий клок волос вместо бритого лба – и вот ты живая невинность, вечное дитя!
– Да вы знаток, Рэйден-сан!
– Это не мои слова. Их произнес Иссэн Содзю, настоятель храма Вакаикуса. Я лишь подслушал сказанное настоятелем и сейчас повторил для вас. Это легче легкого: прослыть знатоком, не правда ли? Достаточно вовремя ввернуть пару слов.
Кохэку рассмеялся, на миг вернув себе образ женщины – и сразу сбросив его. Я поразился тому, с какой непринужденностью он менял обличья. В другую одежду, и то переодеваешься дольше.
– У вас есть еще вопросы, Рэйден-сан? Беседа с вами – истинное наслаждение, но мне надо репетировать.
– Когда вы расстались с господином Имори?
– Вскоре после того, как прошла весть о его отвратительном поступке. Подвергнуть насилию несчастную банщицу? Девицу, которая и так вынуждена отдаваться любому за горсть медяков? Мерзость, низость. Я не мог продолжать наши отношения, о чем сразу сказал Имори.
– Он пытался вас разубедить? Вернуть вашу любовь?
– Да. Он трижды приходил в театр. Ждал меня после спектакля, затевал разговоры. Они были мне неприятны. Когда Имори понял, что все кончено, что возврата к былому нет, он оставил меня в покое. Ты последний, заявил он перед уходом.
– Последний? В смысле?
– Он не объяснил. Думаю, он хотел сказать, что я последний, от кого он ждал такой непреклонности и такой жестокости. Это был упрек, Рэйден-сан. Что еще вы хотите знать?
– Больше ничего. Спасибо, вы мне очень помогли.
Идя по коридору, я услышал стук барабанчиков и голос флейты.
2
«Немедленно! Выполняйте!»
Все было, как и в прошлый раз.
Кабинет господина Сэки. Лапша, саке. Прежняя компания: старший дознаватель, секретарь, архивариус. Карп на стене, плывущий против течения. Только сегодня лапша была не с креветками, а с осьминогом. К осьминогу дядюшка Ючи прислал соус из водорослей, тунцовой стружки и красного имбиря. Мой любимый, между прочим.
Знаете, как дядюшка готовит осьминога? Он его перед варкой отбивает, и не просто отбивает, а вместо колотушки лупит дайконом, здоровенной очищенной редькой, ухватив ее за ботву. Лупит и приговаривает: «Дайкон васаби не слаще! Дайкон васаби не слаще!» От этого, значит, осминог приобретает особый вкус. Его еще варить надо с чайными листьями…
Что-то я отвлекся.
Короче, все как раньше, да не все. Еды мне подкладывают, только успевай в рот совать. На саке не скупятся. Едва чашка опустеет, опять льют. И не на донышко, а полчашки, не меньше. Точно я любимый родственник или гость, которого провожают в дальний путь. Нет, родственник мне больше нравится. Кормят, поят, слушают.
Сам не заметил, как обо всем доложил.
– Банщица? – переспросил Сэки Осаму.
– Да, Сэки-сан!
– Самоубийство?
– Да, Сэки-сан!
– Насилие?
– Да, Сэки-сан!
– Окада-сан, что вы думаете по этому поводу?
– Что тут думать? – вздохнул секретарь. – Дело ясное, это онрё. Больше никто не в состоянии отвести глаза так, чтобы могила показалась жертве богато обставленным жилищем. Заброшенный дом – еще куда ни шло, но могила? Точно, онрё.
– Мстительный дух, – поддержал архивариус Фудо. – Одержимый. Полагаю, Кояма Имори умер первым. С него банщица и начала. Уж не знаю, как она покончила с насильником, но по нашему ведомству он не проходил.
– Иной способ умерщвления? – предположил старший дознаватель.
Архивариус пожал плечами:
– Возможно. А может быть и так, что после фуккацу перерожденец не явился к нам с заявлением. Кому охота примерять на себя тело гнусного насильника? Носить его до смерти, чтобы на улице пальцами вслед тыкали? Переродился в теле Имори да и сбежал из города, подальше от злых языков. Многие бы не поверили в фуккацу, решили бы, что таким образом гаденыш Имори пытается уйти от позора. Проходу бы не дали, уверяю вас. Так что версию о побеге я бы не стал отвергать. Что скажете, Рэйден-сан?
– Он мертв, – с уверенностью откликнулся я. – Кояма Имори мертв, в этом у меня нет сомнений. Он умер первым, если не считать банщицу Юко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Я говорил чистую правду. Во-первых, мог ли я соврать начальству? Я, живое воплощение долга? Пожалуй, мог, но не сейчас. Во-вторых, я действительно не сомневался в смерти красавчика Имори. Меня мучил целый рой сомнений, язвил, толкал к безумным действиям и опрометчивым поступкам. Но эти назойливые сомнения были совсем иного толка.
– Хорошенькое дело, – господин Сэки подцепил палочками кусок щупальца. Есть не стал, держал просто так, рассматривал. Казалось, он держит не осьминога, а покойницу-Юко, выловленную из миски. – Мертвая банщица, одержимая местью, провоцирует самураев на смертельные схватки из ревности. Злобный онрё разгуливает по Акаяме, утоляя свою неистовую жажду. Фуккацу следует за фуккацу, а мы только сейчас понимаем, с чем имеем дело. Великий будда! Как же невовремя скончался дознаватель Абэ…
Все опять уставились на меня, словно это я был повинен в кончине чахоточного Абэ.
– И как же вовремя вы, Окада-сан, послали этого самурая с его заявлением к господину Рэйдену! Кто другой мог бы и закрыть дело без лишних хлопот. Оформил бы грамоту, и ладно…
Я вертелся под их взглядами, как на иголках.
– Выпейте саке, Рэйден-сан, – предложил секретарь.
– Возьмите еще лапши, – добавил Фудо.
– И осьминога, – вмешался старший дознаватель. – Может, хотите чаю?
Еще миг, и я пал бы перед ними ниц. Повинился в том, о чем умалчивал; поделился догадками и предположениями. Признался бы, что собираюсь делать, чем готов рискнуть. Я бы пал, повинился, но мне не дали.
– Идите в Вакаикуса, – приказал Сэки Осаму, возвращая себе прежний строгий облик, не располагающий к лишней откровенности. – Расскажите все настоятелю Иссэну. Повторяю: все, не упуская ни единой мелочи. Передайте мою просьбу сделать все возможное, чтобы мстительный дух упокоился с миром. Вознаграждение за обряды я отошлю в храм. Если святой Иссэн пойдет нам навстречу – поступайте в его распоряжение, проводите на кладбище и укажите место захоронения вредоносной банщицы. Дальше поступайте сообразно обстоятельствам.
– Да, Сэки-сан! Слушаюсь!
– Пусть Рэйден-сан доест лапшу, – заикнулся было секретарь. – Вон еще сколько соуса…
Думаете, господин Сэки снизошел?
– Немедленно! – рявкнул он. – Выполняйте!
И добавил, когда я уже стоял в дверях:
– Рэйден-сан, мне доложили, что вас сегодня видели выходящим из театра, расположенного на улице Кобаяси. Что вы там делали, скажите на милость? Ранее вы не были замечены в пристрастии к сценическому искусству. Учитывая, что представления даются вечером, а вы посещали театр в первой половине дня… Это как-то связано с вашим расследованием? Вы о чем-то умалчиваете, да? Вы помните, чем обычно заканчивается ваша самодеятельность?
Я высокомерно задрал подбородок:
– О, Тикамацу Мондзаэмон!
– Что? – глаза господина Сэки полезли на лоб.
– В театре, Сэки-сан, я видел «Ночную песню погонщика Ёсаку из Тамба» за авторством блистательного Тикамацу Мондзаэмона. Представление? Вечером? Зачем мне представление, если небеса подарили мне возможность наблюдать за репетицией великого Кохэку?! «И негде сменить нам усталых коней!» Он играл роль Коман, служанки из придорожной харчевни.
Вспомнив наставления актера, я всплеснул руками:
– Это было восхитительно!
– Рэйден-сан, да вы знаток! – ахнул секретарь Окада.
– Знаток, – согласился архивариус Фудо.
Господин Сэки промолчал.
3
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})«Недостойному монаху требуется храм-замо́к»
– Да, – сказал настоятель Иссэн. – Это здесь.
Старый монах топтался на месте, на том самом месте, где Сакаи Рокеро вчера расшиб лоб. Год назад, будучи пьяным и очарованным, Сакаи счел это место благополучным домом, где его ждут неземные наслаждения. Кое-что его действительно ждало – ревность, ярость, чужие пальцы на горле.
