Август - Кнут Гамсун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поулине никак не уследит за ходом его рассказа и досадует. Она снова опускает Августа на землю, задав такой вопрос:
— А ты где пропадал две недели?
Август, с полнейшим самообладанием:
— Что уж, мне нельзя съездить на юг и переговорить с добрыми людьми? Они слишком затянули эту историю с почтой, вот мне и пришлось побывать у амтмана и в полиции.
— Уж верно, ты им хорошенько всыпал?
— Не без того. И почему они, спрашивается, так мешкали? Я послал им все бумаги со всеми подписями и всё объяснил, чего ж им ещё надо?
Поулине занята своими мыслями.
— А Эдеварт хочет снова вернуться в Америку, — говорит она.
— Эдеварт? Да, наверно, хочет.
— Помоги удержать его дома. Мы с Йоакимом хотели посоветоваться с тобой, может, ты что-нибудь придумаешь... Ну что ему понадобилось в этой Америке? Если он сейчас туда уедет, мы совсем потеряем его, и никогда больше он не станет человеком на этой земле. Ну, что скажешь, Август?
— Никуда он не уедет, — говорит Август.
— Не уедет?
— Нет! Потому что этого нельзя допустить! — энергично восклицает Август. — Разве для него здесь мало дел? У меня куча всяких планов, а кроме того, время от времени мне надо выезжать за границу, и кто, как не Эдеварт, сможет управиться здесь с моими делами?
Поулине не перечит. Ей нет дела до Августовых выдумок и хвастовства. Хотя поди разберись, где у Августа правда, а где ложь. Он действительно получал время от времени письма из-за границы, и пусть даже никогда не отвечал на них, телеграмм он рассылал великое множество, причём самолично относил их на телеграф, будто они Бог весть какие важные. Что же прикажете думать Поулине? На конвертах адресованных ему писем она собственными глазами много раз видела гамбургские, копенгагенские или мадридские штемпели.
VII
Август направился к Каролусу. Он извинился перед ним, за то, что не принёс деньги за участок до своего отъезда. Каролус не хочет говорить об этом, он спрашивает, куда это Август ездил. Август отвечает, что ездил по важным делам, настолько важным, что они занимали все его помыслы. Раз такое дело, Каролус просто не знает, о чём и говорить, да и Ане Мария хранит молчание. Снова заговорил Август:
— Дело в том, что я получил телеграмму из Альстахёуга — вы ведь помните, оттуда ещё Петер Дасс ездил на чёрте верхом аж в Копенгаген, — а коль скоро я получил такую телеграмму, мне надо отправляться в путь.
— Господи помилуй, — пробормотала Ане Мария словно бы в великом страхе, а может, вовсе и не в страхе, а в великом любопытстве.
— Я должен оставить всё как есть и отправляться.
— А зачем ты им понадобился? — простодушно спросил Каролус.
Август отрицательно помотал головой:
— Нет и нет, об этом не должна знать ни одна живая душа, так что лучше даже и не спрашивайте. Эта тайна скрыта под семью чёрными печатями.
У Ане Марии глаза прямо округлились, она, как бы защищаясь, поднесла ладонь к лицу и промолвила:
— Сдаётся мне, я начинаю тебя бояться!
На самом-то деле хитрая Ане Мария ни капельки не боялась.
Молчание. Август сидел как неживой, он даже не моргал, и его светло-голубые глаза утратили всякое выражение. Но потом он, вероятно, решил дать обратный ход, улыбнулся и сказал:
— Да я совсем и не страшный!
— Нет, нет, Август совсем не страшный, — подхватил и Каролус, после чего завёл речь с этим зловещим человеком всё равно как говорят с привидением: — Ведь Август отсюда родом, в детстве мы росли вместе с ним. Уж и не пойму, Ане Мария, какой бес в тебя вселился. Хочешь, я сяду к нему поближе, могу даже пощупать его.
Август снова начинает говорить:
— Конечно же я ничего вам не скажу, да и хвастать мне бы тоже не хотелось, но могу признаться вам, моим старым знакомым, что очень доволен своей поездкой в Альстахёуг, я получил там очень важное известие!
Каролус, с боязливым любопытством:
— А ты не мог бы рассказать, о чём идёт речь?
— Не могу, — отвечает Август, — но кое-что я вам всё-таки открою: я должен опасаться восемнадцатого дня следующего месяца.
— Вы только послушайте! — восклицает Ане Мария и опять подносит к лицу ладонь, словно защищаясь.
Вмешался случай, который разрядил напряжённую обстановку: дверь распахнулась и в комнату вошёл Теодор. Он в родстве с Ане Марией и потому часто здесь бывает, а сейчас и вовсе бродит от дома к дому, чтобы покрасоваться в новой должности, в должности почтаря.
— Чего тут случилось? — спрашивает он. — У вас у всех такой странный вид.
Никто не отвечает. Что касается Августа, так тот вообще всю свою жизнь презирал Теодора и один раз на рыбалке даже чуть не выбросил его за борт. Теодор был самым ничтожным из людей, которых Август знал, поэтому он и не подумал обсуждать при нём важное сообщение из Альстахёуга. Август запустил руку в карман, достал оттуда толстую пачку денег за страховку, все бумажки одна к одной, кивнул и сказал:
— А вот и твои деньги, Каролус.
Каролус с притворным равнодушием отвёл глаза.
— Это деньги за твой участок, — поясняет Август.
— Ах, вот оно что, — бормочет Каролус.
Зато глаза Теодора широко распахиваются. Тощий и оборванный Теодор в жизни не видел такой толстой пачки денег, у него невольно вырывается:
— Это что ж, всё деньги?
— Ты бы лучше помалкивал, Теодор, — отвечает Август с непонятной резкостью. Вообще-то он ничего не имел против того, чтобы бедняк увидел его деньги и понял, с кем имеет дело, за ночь эта весть разойдётся по всему Поллену. При виде денег даже Ане Марию словно током пронзило, и она вполне пришла в себя, потрясённая этим зрелищем. Когда Август начал отсчитывать купюры, она поняла, что происходит нечто радостное для их семьи.
— Ох уж этот Август! — промолвила она.
— Да уж! — присоединился к ней и Каролус. — Мало того что я остался должен ему свою долю за невод, так он ещё и рассчитывается со мной за участок до последнего шиллинга.
— Смотри, Август, за что ты ни возьмёшься, всё тебе удаётся. А ещё ты организовал для нас почту...
Тут в разговор вмешивается Теодор, ведь это он зарабатывает свой хлеб на почте, это он представляет здесь полленскую почту.
— Да-да, — говорит он, — все жители Поллена должны порадеть для нашей почты. А что до меня, так я состою на службе, и ни одно письмо не пропадёт, пока я хожу с почтовой сумкой.
Каролус бросает взгляд на жену и спрашивает, не осталось ли у неё чего-нибудь в кофейнике? Если, конечно, Август не побрезгует... Но Август как раз собрался идти, у него совсем нет времени, ему просто необходимо уйти, ему надо ещё кое-что сделать...
— Да, тебе много чего надо сделать!
— И я вам расскажу, что именно, если только вы пообещаете мне молчать.
— Неужто мы не понимаем? Да мы ни словечком не обмолвимся.
— Ты это про что? — спрашивает Теодор.
Время от времени Эдеварт наведывался домой со стройки, а однажды воскресным утром Лувисе Магрете даже переслала ему весточку: что вот, мол, она совсем одинокая, что и Бог и люди — все её покинули и что она хотела бы с ним поговорить.
Эдеварт не так уж чтобы поспешил на её зов, он пришёл только после обеда; по дороге повстречал Августа и попросил составить ему компанию.
— Я знаю, чего она хочет, — сказал Эдеварт, — но ничем не могу ей помочь.
— Ты ступай вперёд, а я приду немного погодя.
Август быстро понял: у супругов получилась размолвка. Они не так уж редко говорили друг другу недобрые слова, некоторое время назад Лувисе Магрете вообще закатила истерику с визгом и криком, верно, на то была какая-нибудь особенная причина.
Август, исполненный уверенности и достоинства, потому как денег у него теперь было навалом, поднялся к ним в две их маленькие комнатки, что над кофейней.
— Вот хорошо, что ты пришёл, Август! — развязно воскликнула Лувисе Магрете.
Эдеварт выглядел смущённым и угрюмым, каким, собственно, и был всегда. Он сидел, уставясь в пол.
— Скоро прибудет строительный материал для моего дома, — сказал Август, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, — а я всё ещё не вывел фундамент.
— Вот как? — безразлично произнёс Эдеварт.
— Я пришёл попросить, чтоб ты мне подсобил.
— Как пожелаешь, — с готовностью откликнулся Эдеварт.
Но Лувисе Магрете тотчас добавила:
— Уж ты-то всегда найдёшь себе дело, потому что ты настоящий мужчина. А я знай торчу в Поллене безвылазно.
— Ох, миссис Эндрюс, — смеётся Август, — ты ведь не хочешь сбежать от мужа?
— А что мне здесь делать и что здесь делать моему мужу? — отвечает она возбуждённо. — Мы пробыли здесь уже семь недель. Разве не довольно?
— Ну да, Лувисе Магрете хочет съездить к себе в Доппен, — произносит Эдеварт.
— Так, небольшая поездка. Чтобы чуть-чуть размяться.