Александр III и его время - Евгений Толмачев

Утром 1 числа Андреюшкин зашёл за Генераловым; оба они направились к Невскому, и на тротуаре у главного штаба около 11 часов утра их арестовали с бомбами. У Андреюшкина, кроме того, при обыске нашли заряженный револьвер. Осипанова задержали на Невском у Казанского собора. Канчер был задержан на углу Б. Морской улицы. На Невском проспекте арестовали и Волохова.

Дознание по делу 1 марта начато было немедленно под наблюдением министра юстиции Н. А. Манасеина. Оно велось жандармами под руководством директора департамента полиции П. Н. Дурново совместно с товарищем прокурора Котляревским.

В первые же дни по делу было арестовано 25 человек, а впоследствии ещё 49. Однако к суду в Особом присутствии Сената 15-19 апреля было привлечено всего 15 человек: Александр Ульянов, Осипанов, Андреюшкин, Генералов, Шевырев, Лукашевич, Новорусский, Ананьина, Бронислав Птлсудский, Пашковский, Шмидова, Канчер, Горкун, Волохов и Сердюкова, из них 12 были студентами.

Мать А. И. Ульянова, узнав об участии сына в подготовке покушения, в отчаянии пишет Александру III письмо, надеясь тронуть монарха своими словами, своей материнской скорбью. «Умилосердитесь, Государь, надо мной, — заканчивает Мария Александровна своё обращение, — и дайте мне возможность доказать, что обрекаемый на гибель сын мой может быть вернейшим из слуг Вашего Величества». Наверху прошения император поставил резолюцию: «Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что за личность её милейший сынок и показать ей показания её сына, чтобы она видела, каких он убеждений» (221а, 57). В тот же день, 30 марта, граф Д. Толстой посылает доклад директору Департамента полиции П. Н. Дурново с любопытной собственноручной запиской: «Нельзя ли воспользоваться разрешённым Государем Ульяновой свиданием с её сыном, чтобы она уговорила его дать откровенное признание, в особенности о том, кто кроме студентов устроил всё это дело. Мне кажется, это могло бы удаться, если бы подействовать поискуснее на мать». Дурново на письме министра даёт распоряжение: «Вызвать ко мне г-жу Ульянову завтра к 12 часам». Приказание немедленно было исполнено. Какого содержания вёлся разговор у Дурново с М. А. Ульяновой, догадаться не трудно. Но желаемых результатов для министра и царя он не принёс. А. И. Ульянова передаёт сцену первого свидания её брата с матерью. «Когда мать пришла к нему на первое свидание, он плакал и обнимал её колени, прося её простить его за причиняемое им горе. Он говорил ей, что у него есть долг не только перед семьёй, и, рисуя ей бесправное, задавленное положение родины, указывал, что долг каждого честного человека бороться за освобождение её.

— Да, но эти средства так ужасны…

— Что же делать, если других нет, мама, — ответил он.

И он всячески старался примирить мать с ожидавшей его участью.

— Надо примириться, мама, — говорил он.

И он напоминает ей о меньших детях, о том, что следующие за ним брат и сестра кончают в этом году с золотыми медалями и будут утешением ей.

Убитая горем, мать долго убеждала и просила его подать прошение о помиловании.

«Не могу я сделать этого после всего, что признал на суде, — отвечал брат. — Ведь, это же будет неискренне». (Видимо, здесь А. И. Ульянова ошибается. Первое свидание её брата состоялось до суда. Разговор о помиловании происходил, вероятно, после 19 апреля, когда состоялся приговор. — Е. Т.) На этом свидании присутствовал некий молодой прокурор, несколько раз отходивший к двери и выходивший даже из камеры, чтобы дать возможность матери переговорить свободнее с сыном. При последних словах брата он обернулся и со слезами на глазах воскликнул: «Прав он, прав!»

«Слышишь, мама, что люди говорят», — сказал тогда брат. «У меня просто руки опустились», — рассказывала об этом свидании мать».

Известно, что во время дознания жандармы, а также наблюдавший за делом прокурор М. М. Котляревский не гнушались никакими средствами, чтобы получить нужные показания, угрозы, шантаж — всё это пускалось в ход. Председательствовал на этом процессе ретроградный судебный деятель П. А. Дрейер. «Маленький, с шаткой походкой и трясущейся головой, — писал о нём А. Ф. Кони, — преисполненный злобы против всех и вся, яростный ругатель власти и в то же время её бездушный и услужливый раб, Пётр Антонович Дрейер импонировал многим своим злым языком и дерзким, вызывающим тоном» (135, с. 191). За вынесение смертного приговора он получил из сумм Министерства юстиции 2’000 рублей «на лечение» — так была названа подачка холопствующему судье.

Прокурором, поддерживавшим обвинение и требовавшим смертной казни подсудимых был назначен тайный советник Н. А. Неклюдов. Он был обескуражен и даже «совсем раздавлен» данным ему министром юстиции поручением. Особенно его тяготило то, что среди подсудимых по делу оказался А. И. Ульянов, сын его некогда любимого учителя в Пензенском дворянском институте Ильи Николаевича Ульянова. Как заметил Кони, «страдал он и на суде, но тем не менее в судебном заседании успел себя настроить в унисон с общим деланным настроением верноподданнического ужаса». Дело слушалось при закрытых дверях. В зал допускались только члены Государственного совета, министры, их товарищи, сенаторы и другая избранная публика.

Александр Ульянов отказался от защитника и выступил на суде с речью, в которой осудил режим самодержавия, заставивший членов группы пойти на тяжкое деяние — организацию убийства. Он говорил, что у них не было выбора, ибо в условиях царской России нет возможности открыто, без насилия бороться за счастье людей. «Среди русского народа, — заканчивал А. Ульянов с пафосом свою речь, — всегда найдётся десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за своё дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь (201 в, с. 21—22).

Все подсудимые были приговорены к смертной казни. Однако Александр III утвердил смертную казнь только для пятерых: П. И. Андреюшкина, В. Д. Генералова, В. С. Осипанова, П. Я. Шевырева и А. И. Ульянова.

8 мая 1887 г. в 4 часа утра они были повешены в Шлиссельбургской крепости. Так как местность Шлиссельбургской тюрьмы не представляла возможности казнить всех пятерых одновременно, эшафот был устроен для трёх человек, и первоначально выведены для совершения казни Генералов, Андреюшкин и Осипанов, которые, выслушав приговор, простились друг с другом, приложились к кресту и бодро пошли на эшафот, после чего Генералов и Андреюшкин громкими голосами произнесли: «Да здравствует «Народная воля»!» То же самое намеревался сделать и Осипанов, но не успел, так как на него был накинут мешок. По снятии трупов вышеозначенных преступников, были выведены Шевырев и Ульянов, которые также бодро и спокойно вошли на эшафот, причём Ульянов приложился к кресту, а Шевырев оттолкнул руку священника. Прокурором, присутствующим при казни осуждённых в Шлиссельбургской крепости, был воинствующий реакционер, ставший затем министром, а накануне Февральской революции — председателем Государственного совета И. Г. Щешовитов, прозванный своими же подчинёнными Ванькой Каином» (161, т. 1, с. 17). О месте погребения узнали только в 1906 г. после ликвидации Шлиссельбургской тюрьмы. В 1919 г. на месте братской могилы всех погибших в Шлиссельбурге был сооружён памятник (221в, с. 357).

И. Д. Лукашевича и М. Н. Новорусского пожизненно заключили в крепость (освободила их революция 1905 г.). Остальных осудили на тюремное заключение, ссылку и каторгу в Сибирь.

Вся сила правительственных репрессий после раскрытия заговора направлена была против студенчества и университетов, которые Александр III называл не иначе, как революционными гнёздами и рассадниками революции (221а, с. 61).

В 1888 г., выполняя решение «Союзного террористического кружка», организованного в эмиграции, в Россию прибыла С. М. Гинсбург с целью собрать рассеянные остатки «Народной воли» и подготовить покушение на Александра III. В 1889 г. она была арестована, приговорена к смертной казни и погибла в Шлиссельбургской крепости. Народовольцы, а также близкие к ним организации продолжали действовать и в 90-е гг. В 1889-1890 гг. в Костроме, Владимире и Ярославле функционировала революционная организация под руководством М. В. Сабунаева.

На волне общественного подъёма осенью 1891 г. возникает ещё одна народовольческая организация — «Группа народовольцев» в составе М. С. Александрова (Ольминского), Е. М. Александрова, А. А. Ергина, Б. Л. Зотова, А. А. Федулова и других, в дальнейшем из-за арестов сильно обновившаяся. В идейном отношении большинство членов группы придерживались позиций «Народной воли», во взглядах других сказалось влияние марксизма. Работу группы направляли два центральных кружка: интеллигентский (Ергин, А. Н. Никитинский, В. И. Браудо, вёл агитацию среди студенческой молодёжи) и рабочий (руководил Е. А. Климанов, поддерживал связи с рабочими кружками, нелегальной кассой и др.). Члены группы в 1892 г создали «летучую» подпольную типографию в Петербурге, а в 1893 г. — подпольную типографию в Боровичском уезде Новгородской губернии. Организовав ряд кружков на промышленных предприятиях Петербурга, они в своей пропагандистской и агитационной работе поддерживали тесные связи с социал-демократами. В апреле 1894 г. группа была разгромлена властями. Однако осенью того же года «Группа народовольцев», несмотря на то, что большинство её членов оказалось под арестом, была вновь восстановлена. В практической работе с 1895 г. группа сблизилась с Петербургским «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса», организовала работу подпольной Лахтинской типографии. В июне 1896 г. после провала типографии большинство членов «Группы народовольцев» и «Союза» было арестовано.