Новые мифы мегаполиса - Дмитрий Колодан

Я шумно выдыхаю.

— Алик, ты считаешь, что я должен отвезти тебя в головной офис «Дойче Банка»? Вот там действительно концентрация зашкаливает. Но забрать из банка необходимую тебе сумму, согласись, будет не просто…

— Тогда почему ты сам на тотализаторе не играешь? — интересуется Алик. — Не понимаю, какой смысл работать, если у тебя такие возможности…

Ай да Алик, ай да молодец. Хороший вопрос! В первую секунду я даже теряюсь. Но потом как-то собираюсь с мыслями и начинаю лепетать про вероятностный минимум, про неконвертируемость желаний и про мои специфические взаимоотношения с деньгами. К концу пятой минуты тяжеловесных пояснений лицо Алика светлеет. Он начинает слушать уже заинтересованно. Еще через пару минут начинает кивать и с кряхтением садится за руль.

— Учти, рискуем только твоими пятью сотнями!

Алик благоразумно тормозит в самом дальнем от трибун секторе паркинга, поправляет мне наручники и тщательно маскирует их старым плащом.

— Пойдешь чуть впереди. Но от меня не отрывайся. И смотри, без глупостей!

Я стараюсь не улыбаться. Какие еще могут быть глупости? Я давно в стартовой готовности. Движения расслаблены, дыхание размеренно, дутые подошвы легких кроссовок почти не касаются асфальта. У касс я делаю вид, что изучаю табло. Одновременно внимательно фиксирую все, что происходит вокруг. Первый забег через полчаса. Но так долго ждать я не буду. Мне остался, в сущности, пустяк — всего один хороший рывок. Вот только отрываться нужно чисто. Чтобы Алик не успел даже подумать о всяких там громких криках, размахивании руками и выхватывании из кармана огнестрельного оружия. Меня он этим все равно не остановит, но может привлечь ненужное внимание к своей персоне.

В кассовом зале довольно многолюдно. С правой стороны — большая группа юных немцев, с виду похожих на футбольных фанатов. В руках у всех бутылки с пивом. Слева — Алик. Он тоже внимательно рассматривает табло и даже шевелит губами, изучая список лошадей, участвующих в трех первых забегах. Маша — сзади. Она оглядывается по сторонам и откровенно скучает. Я наклоняю голову, с разворота правым плечом влетаю в Машу и мгновенно ввинчиваюсь в толпу. Толпа ведет себя предсказуемо. Сначала распадается на отдельные элементы, а за моей спиной смыкается еще более плотно. Сзади я слышу ругань по-немецки, русский мат и шумное дыхание. Кто-то, видимо, пытается помочь Маше.

Пока Алик соображает, что произошло, я уже протискиваюсь в дальний конец кассового зала, где должен быть узкий коридорчик, который заканчивается дверью в служебные помещения ипподрома. Коридорчик вроде бы на месте. Нахожу я и дверь. Она не закрыта. Для немцев вполне достаточно предупреждающей надписи: «Не входить». Но меня такие надписи не смущают. Я вхожу и иду на запах. Под трибуной обязательно должен быть выход к конюшням…

В первом же боксе натыкаюсь на конюха. Он поднимает голову и интересуется:

— Новенький?

Я киваю.

— Давно из Польши?

Я опять киваю. Конюх недовольно хмыкает, тычет пальцем в ведро и щетку, показывает место, где я должен навести глянец, после чего с важным видом удаляется. Я подмигиваю грустному каурому жеребцу и тоже удаляюсь. С ипподрома выбираюсь через дыру в заборе, которой пользуются местные. От дыры начинается широкая тропинка, она петляет через пустырь, пересекает трамвайные пути, долго тянется вдоль старого железобетонного забора с некогда красными звездами — это наследство Группы советских войск в Германии, — а заканчивается в неухоженном парке, где несколько пожилых пар неспешно прогуливаются вдоль центральной аллеи с неработающим фонтаном. На меня никто не обращает внимания. Здесь я и пережду, пока разъяренный Алик кружит коршуном вокруг ипподрома…

Минутная стрелка делает полный круг. Я поднимаюсь и не спеша двигаюсь к выходу из парка. Пересекаю широкую улицу по пешеходному мостику. Мой мобильник остался у Алика. Деньги тоже. Правда, можно взять такси. Их в Берлине много. И какой-нибудь таксист обязательно согласится позвонить со своего мобильного моему другу Герману Отту, чтобы тот расплатился за поездку. И я нахожу такого таксиста почти сразу, на стоянке возле продуктового магазинчика. По-немецки он говорит с чудовищным акцентом. Как и я, впрочем. Так что мы понимаем друг друга почти сразу…

— Нехорошо выглядишь, — с тревогой говорит мой друг Герман, оглядывая меня с головы до ног. — Я за тебя волновался. И уже собирался в полицию.

Он замечает наручники. Глаза у него округляются. — Ты сбежал от полиции?

— Нет, я сбежал от своего прошлого, где два русских клоуна решили поиграть в Бонни и Клайда, — успокаиваю я Германа.

Потом мы долго сидим на кухне его малогабаритной квартиры с видом на бывший пустырь, где уже полгода разворачивается строительство какого-то завода, и упорно пытаемся найти способ избавить меня от наручников. В окно заглядывает закатное солнце. Несмотря на весьма неприятные ощущения от растертых запястий, мне сейчас хорошо. Я узнал, что хотя бы один человек на этом свете волнуется за меня…

Герман Отт — образец сугубо положительный. И я даже горжусь слегка, что он мой земляк. В Германии Гера оказался вместе с родителями в возрасте весьма юном. В ту пору исход немцев из Сибири был настолько массовым, что даже не воспринимался как нечто сверхъестественное. Натурализовался Гера без особых проблем. Честно отслужил в бундесвере и уволился в звании ефрейтора. В Ганновере, прибившись к местной богемной тусовке, обнаружил в себе талант художника. Правда, его картины никто не покупал, и Гера отправился в Берлин, где примкнул к группе молодых художников, считающих себя битниками и куртуазными маньеристами.

Сейчас Гера подряжается на оформительских работах. Заказы, как правило, небольшие, но на жизнь вполне хватает.

Живопись он тоже не бросил. Только поменял тематику. Если раньше рисовал природу, то теперь преимущественно арбузы. Почему именно арбузы, он и сам, похоже, не знает. Но говорит, что именно такой, как арбуз, ему и видится его жизнь. Герины картины по-прежнему никто не покупает, поэтому он раздаривает свои работы друзьям и мелким галереям. Иногда участвует в коллективных выставках. На одной из таких выставок мы и познакомились. Это было почти два года назад. С тех пор наша дружба, к моему искреннему удивлению, только крепла…

— Я знаю, кто нам поможет, — радостно сообщает Гера. — У Шпета есть приятель-художник, который работает по металлу. Думаю, у него найдутся нужные инструменты. Клещи там разные, пилы. Сейчас я позвоню…

— Только не рассказывай заранее про наручники, — предупреждаю я и опять начинаю улыбаться. Видимо, у меня запоздалая реакция на стресс.