Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Шишков

Ни для кого не секрет, что Победа досталась нам дорогой ценой. До сих пор историки не могут прийти к единому мнению по поводу количества погибших в Великой Отечественной. Данные, приводимые в различных исследованиях, значительно отличаются друг от друга, но даже самые меньшие из них способны внушить ужас любому человеку. Лично мне тяжело в целом признать правоту того или иного исследователя этого вопроса, но как очевидец и непосредственный участник описываемых событий могу достаточно корректно рассказать о том, сколько погибших было в моем непосредственном окружении: в семье, среди школьных друзей и однокашников по школе пилотов и, конечно, среди боевых товарищей.

О своем отце я подробно писал в одной из предыдущих глав. Все военные годы он тянул на себе тяжелую лямку труд армейца, серьезно подорвав при этом свое здоровье. Из четырех его братьев, насколько я помню, на фронте были только двое, и их судьбы сложились совершенно по-разному.

Дядя Сергей начал войну рядовым кавалеристом. Затем в числе других своих однополчан переучился на танкиста и вскоре стал командиром экипажа. Не раз его подразделение, понеся большие потери, отводилось в тыл для переформирования. Мой же дядя неизменно выходил из кровопролитных боев целым и невредимым. После Победы он вернулся домой в звании старшины, увешанный многочисленными наградами. «Смотри, Миша, сколько я медалей нахватал! Больше, чем у тебя!» – помню, шутил дядя Сергей, когда я приехал на побывку к родным. Надо сказать, очень редкое счастье – пройти всю войну, с первого дня до последнего, без единой царапины…

Младший брат отца, дядя Устим, также воевал с самых первых дней Великой Отечественной. Судьба распорядилась так, что он попал во 2-ю ударную армию Ленинградского фронта, которой командовал генерал Власов, ставший впоследствии «знаменитым» своим предательством. «Завели командиры нас, солдат, в болото да и бросили там, – рассказывал дядя. – Сами-то разбежались кто куда, а про нас забыли. Ни еды, ни боеприпасов… Ничего! И что делать – никто не знает. А тут немцы пришли и взяли нас, как говорится, тепленькими. Погрузили в вагоны и увезли…»

Так дядя Устим попал в Австрию, где до самого освобождения работал извозчиком у какого-то бюргера. Вернулся домой и сразу же загремел в лагерь, на этот раз в наш, советский. Каждый день, говорил, на допрос вызывали.

– Как в плен попал? Почему не застрелился?! – в который раз расспрашивал следователь.

– Так у меня же шестеро детей, – отвечал дядя, – если не я, то кто же их кормить будет! Вернуться надеялся… после войны…

– Почему же ты на немцев работал?! Пособник вражеский!

– Так какой же я пособник… Я же…

Слава богу, дядю Устима под статью не подвели и, продержав за колючей проволокой около трех месяцев, отпустили домой. Интересно, что к концу жизни количество его детей достигло двенадцати, и все они, получив соответствующее своим наклонностям и предпочтениям образование, начали трудовую деятельность в различных уголках огромной страны. Лишь одна из дочерей, выйдя замуж, осталась в родной деревне.

История с дядиным пребыванием в плену навредила лишь сыну, изъявившему желание стать военным летчиком. Он с успехом окончил аэроклуб, но пройти мандатную комиссию, открывавшую доступ в училище, ему не удалось. Ну как же! Отец – пособник врага… Я приехал тогда, чтобы поговорить с местными начальниками, но, увы, безрезультатно. «Хороший парень! Но что я могу сделать?» – с подобным ответом мне доводилось сталкиваться во всех инстанциях. Пришлось моему двоюродному брату, забыв о небесной стихии, обустраиваться на земле. Между прочим, железнодорожный институт окончил и впоследствии добился в этой области неплохих чинов…

Моих же школьных товарищей, как деревенских, так и городских, фронтовая судьба особо не жаловала, и остаться в живых из них повезло лишь считаным единицам. Среди моих воевавших одноклассников, насколько я знаю, домой вернулись только трое: Сережа Ермолаев (он еще в 40-м поступил в Челябинское танковое училище. На фронте – с 41-го по 45-й. Был два или три раза ранен и по излечении вновь возвращался в свою часть), Наташа Петрова (она в числе других уфимских девушек – слышал, их было около трех тысяч – в 42-м попала под Сталинград) и еще один парень. В параллельных классах – та же картина. Ребят помоложе погибло гораздо меньше…

Не лучше обстояли дела и в минно-торпедной авиации Балтийского флота, где мне довелось воевать. Для понимания сути сложившейся там ситуации приведу несколько характерных цифр, взятых из книги Мирослава Морозова «Торпедоносцы Великой Отечественной»:

Столь значительная разница количества боевых потерь в практически одинаковые временные промежутки 44-го объясняется довольно просто: в первой половине года обнаружение противника и, следовательно, его атаку затрудняли сложные погодные условия, установившиеся зимой и ранней весной. Но вот когда метеорологическая обстановка заметно улучшилась… Каждый месяц крейсерских полетов мы стали терять по двенадцать экипажей, то есть полностью укомплектованную эскадрилью.

Правда, с конца июня 44-го к боевым действиям приступил еще один минно-торпедный полк балтийской авиации, 51-й МТАП, да и молодежь из училищ приходила исправно… Но, как я уже говорил, не соответствовала подготовка летного пополнения требованиям войны, а времени, чтобы хоть немного поднатаскать ребят, не хватало – никакой паузы в выполнении боевых заданий, необходимой для этого, не было. Вот и приходилось бросать в бой всех, кого только можно…

Однажды (или в сентябре, или в октябре 44-го) в мою эскадрилью прибыли два экипажа из числа только-только окончивших училище. Пилоты – младшие лейтенанты… В общем, совсем еще «желторотики». И буквально на следующий же день их отправили в боевой полет, ставший для ребят первым и последним… Причем получилось так, что их личные дела в полк еще не прибыли, а самих людей в живых уже нет.

Вера Акатова, наш эскадрильский писарь, впопыхах фамилии их на бумагу записала, а потом побежала куда-то и потеряла листок этот. Надо родным парней похоронки отправлять, а куда… никто не знает. Всем тогда досталось, и поделом. Особенно мне, командиру эскадрильи. Конечно, несколько дней спустя личные дела пришли… Но дело ведь совсем не в этом…

Заметно меньше экипажей мы стали терять в 45-м, когда близкое расположение аэродрома к театру боевых действий позволило нам окончательно перейти к нанесению по врагу групповых ударов. Но все равно, восемь экипажей за один месяц на два полка неполной численности… Слишком много… Слишком…