Темная Башня - Стивен Кинг

«Я знаю твое имя по твоему лицу, а твое лицо — по твоему рту. Он такой же, как и рот твоей матери, которая отсасывала у Джона Фарсона…»

Роланд перевернул тело мыском сапога (чела, по фамилии Флагерти, в голову которого его отец вселил страх перед драконами, если стрелка это интересовало… но, ему, конечно, было наплевать) и посмотрел на мертвое лицо, которое уже начало разлагаться. Рядом с ним лежал тахин с головой горностая в летнем меху, последними словами которого стали: «Так будь ты проклят тогда, чари-ка». А за грудой тел находилась дверь, через которую он собирался навсегда покинуть Ключевой мир.

При условии, что она работала.

Ыш добрался до двери первым, сел рядом, посмотрел на Роланда. Ушастик-путаник тяжело дышал, привычная зубастая улыбка исчезла. Роланд подошел к двери, прижался ладонями к «дереву призраков». Почувствовал идущие изнутри вибрации. Дверь пока что работала, но в любой момент могла выйти из строя.

Стрелок закрыл глаза и подумал о матери, наклонившейся над ним, лежащим в маленькой кровати (как скоро после того, как его вытащили из колыбели, он не знал, но полагал, что прошло не так уж много времени). Свет, попадавший в детскую через цветные стекла, окрашивал разноцветьем лицо Габриэль Дискейн, которой предстояло умереть от тех самых рук, которые сейчас легонько и с любовью поглаживали ее руки. Дочь Кандора Высокого, жена Стивена, мать Роланда пела ему колыбельную, чтобы мальчик заснул и увидел те земли, куда нет доступа никому, кроме детей.

Попрыгунчик, милый крошка,Ягоды клади в лукошко.Чаззет, чиззет, чеззет,Все в лукошко влезет.

«Я прошел такой долгий путь, — думал он, упираясь ладонями в дверь из „дерева призраков“. — Я прошел такой долгий путь, и столь многим причинил боль, причинил боль или убил, а то, что я мог спасти, спаслось лишь благодаря случаю, и мне никогда не спасти своей души, если она у меня есть. И, тем не менее, я подошел к началу моей последней тропы, и мне не придется идти по ней одному, если Сюзанна пойдет со мной. Может, мне еще удастся наполнить лукошко».

— Чеззет, — сказал Роланд и открыл глаза в тот самый момент, когда открылась дверь. Увидел, как Ыш перепрыгнул через порог. Услышал крик пустоты между мирами, а потом сам ступил в дверной проем и закрыл дверь за собой, как обычно, не оглянувшись.

Глава 4. Федик (Два взгляда)

Посмотрите, как же здесь светло!

Когда мы появлялись здесь раньше, в Федике было пасмурно и никто и ничто не отбрасывало тень: то был не настоящий Федик, а его тодэшный суррогат; место, которое Миа знала хорошо и помнила хорошо (как помнила галерею замка, где часто бывала до того, как волей обстоятельств, точнее, Уолтера о'Дима, обрела физическое тело), а потому смогла воссоздать. Сегодня, однако, заброшенный городок так сверкает, что на него больно смотреть (хотя, конечно, нам станет легче, как только наши глаза приспособятся к яркому свету после сумрака Тандерклепа и тоннеля под «Дикси-Пиг». Каждая тень четко очерчена; их словно вырезали из черного фетра и положили на землю. Небо ясное и безоблачно-синее. Воздух холодный. Осенний, словно разговаривающий сам с собой ветер завывает под карнизами пустующих зданий и среди бастионов замка Дискордия. На станции «Федик» застыл атомный локомотив, древние люди называли такие хот-эндж, со словами «ДУХ ТОПИКИ» по обеим сторонам пулевидной носовой части. Маленькие окошки кабины машиниста стали матовыми под воздействием песчаной пыли, которая бомбардировала стекло не одну сотню лет, но значения это не имеет: «Дух Топики» завершил последний рейс. Да и когда поезд ходил регулярно, в кабине не было машиниста-чела. За локомотивом только три вагона. При выезде со станции «Тандерклеп» вагонов было двенадцать, столько же оставалось и когда впереди показался город-призрак, но…

Ах, да, это уже история Сюзанны, и мы послушаем, как она будет ее рассказывать мужчине, которого называла своим дином, когда был ка-тет, действовавший под его руководством. А вот и сама Сюзанна, сидит, где мы однажды ее видели, перед салуном «Джин-Пуппи». У коновязи припаркован ее хромированный жеребец, которого Эдди окрестил Прогулочный трайк Сюзанны. Ей холодно, из теплых вещей у нее только свитер, но сердце подсказывает, что ждать осталось недолго. И она очень надеется, что сердце не обманывает. Очень уж много здесь призраков. Для Сюзанны вой ветра похож на испуганные крики детей, которых привозили сюда, чтобы убить мозг, а телом превратить в рунтов.

Рядом с ржавым куонсетским ангаром (Экспериментальная станция 16-го сектора Дуги, как вы помните) все те же серые лошади-киборги. Несколько свалились после нашего последнего визита в эти места; другие без устали вертят головой из стороны в сторону, словно стараясь увидеть своих всадников, которые придут и отвяжут их. Но этого никогда не случится, потому что Разрушители теперь на свободе, могут идти на все четыре стороны, и потребность в детях отпала: некому да и незачем подпитывать талантливые мозги Разрушителей.

А теперь, смотрите! Наконец-то появляется тот, кого женщина ждала этот долгий день, и прошлый, и позапрошлый, после того, как Тед Бротигэн, Динки Эрншоу и еще несколько Разрушителей (но не Шими, он ступил на пустошь на конце тропы, скажите, жаль) распрощались с ней. Дверь «Догана» открывается, и из нее выходит мужчина. Прежде всего, она замечает, что его хромота исчезла бесследно. Потом видит, что на нем новые синие джинсы и рубашка. Красивая одежда, но к столь холодной погоде он подготовился не лучше, чем она. На руках мужчина несет пушистого зверька, уши которого стоят торчком. Все это хорошо, но нет мальчика, который должен нести зверька. Нет мальчика, и сердце ее наполняется печалью. Не удивлением, однако, потому что она знала, как должно быть, знал бы и вон тот мужчина (вон тот мужчина-смерть), если бы она шагнула с тропы на пустошь.

Она соскальзывает с сидения на руки и на культи, слезает с дощатого тротуара на проезжую часть. Поднимает руку и машет ей над головой.

— Роланд! — кричит она. — Эй, стрелок! Я здесь!

Он видит ее и машет рукой в ответ. Потом наклоняется и опускает на землю зверька. Ыш несется к ней со всех лап, наклонив голову, прижав уши к голове, несется со скоростью и грациозностью горностая, бегущего по снежному насту. А в семи футах он нее (как минимум, в семи футах) прыгает, и его тень летит над утоптанной землей улицы. Она хватает его, как мяч, брошенный куотербеком note 104 . Он ударяется о грудь Сюзанны с такой силой, что у нее перехватывает дыхание, и она валится на спину, поднимая облако пыли, но первый выдох срывается с губ смехом. Она все еще смеется, когда он встает короткими передними лапами ей на грудь, короткими задними лапами — на живот, уши стоят торчком, пушистый хвост мотается из стороны в сторону, и облизывает ее щеки, нос, глаза.