В прятки с отчаянием (СИ) - "AnnysJuly"

Темно, хоть глаз выколи, ни черта не видно. И патруля не слышно, вот что самое жуткое. Тихо и мрачно. Я остановилась, вдохнув поглубже чистый ночной воздух… Неожиданно, прежде чем я успела что-либо осознать, уже оказалась в кольце самых надежных и любимых рук.

— Я слышал, как ты вышла… Тебе тоже не спится? — губы Бермана накрывают мои, и все печали, все тревоги задвигаются на второй план. Ждал меня? Или почувствовал?

— Ты меня напугал. Зачем подкрадываешься?

— Прости. Я не хотел тебя пугать. Думал, что ты почувствуешь мое присутствие.

— Я задумалась. В лагере я чувствую себя в безопасности, поэтому мое чутье спит в данный момент. В отличие от меня, — я пожала плечом и улыбнулась против воли.

— Слышу, как ты улыбаешься…

Я не устаю удивляться, где мы были раньше? Почему так долго ходили рядом, будто параллельными улицами, и никогда не пересекались. Все, все ушло — неловкость, сомнения, нерешительность, и все те заморочки, которые мы так любят потчевать окружающие. «Ты еще маленькая», «Мне уже много лет», «Твой отец открутит мне голову и будет прав», «Мия, я вполне мог быть твоим отцом»… Как же теперь все это неважно, когда есть такие необходимые губы, объятия, в которых я чувствую себя, будто так и должно быть… Как я жила без этого? Как мы оба без этого жили?

— Кто-нибудь может увидеть, — подула я ему в губы, не желая ни на миг отрываться. — Мне плевать, но ты все время волнуешься…

— Знаешь… Сейчас мне тоже плевать… — частое дыхание самого нужного мужчины окутывает мою кожу нежным теплом, и мне хочется смеяться в голос от этих его слов. Наконец-то все позади, и можно больше не кусать губы до крови от затапливающего желания прикоснуться к нему, можно просто обнимать его за шею, чувствовать, как сильные руки подхватывают, усаживая на бедра, а спина аккуратно прислоняется к стволу дерева, оплести его торс ногами и податься навстречу потрясающим эмоциям. — Я соскучился, очень… Мия, я так люблю тебя…

После ранения он пришел в сознание довольно быстро. Люси объяснила мне, что Риз умеет залечивать даже самые тяжелые ранения, Джая, например, он вытащил, а вот сейчас и Бермана. Я не отходила от палаты ни на шаг, желая быть первой, кого мужчина увидит. Почему это так — не могла я объяснить никому. Сказалась больной, поменялась на дежурствах, но от палаты не отходила, дневала и ночевала в клинике, пока он не очнулся.

Большая ладонь сжимает мои пальцы. «Глупая девочка, ну зачем ты себя так мучаешь», — вышептывают запекшиеся губы, и в следующий момент я уже оказалась на широкой груди, прижатая могучей ручищей, страшно опасаясь навредить, оттого вся сжалась в маленький трясущийся комок. «Все со мной будет в порядке, я чувствую себя, будто заново родился».

Я смеюсь и плачу, чувствуя, как Берман легонько целует меня в макушку, а потом отстраняюсь и схватив в ладошки его лицо, перецеловываю его губы, щеки, глаза, от избытка чувств не обращая внимания ни на то, что палата заполняется людьми, ни на то, что медсестра пытается меня оттащить и вообще выставить за дверь, на что я открыто и очень даже активно протестую… Не так я представляла наш первый поцелуй, но тогда мне было как-то на все плевать.

Плевать, на осуждающие взгляды Джил и ее поджатые губы, плевать на закрадывающиеся идиотские мысли: «А что дальше», «Нас разделяет временная пропасть», «Ему быстро надоест возиться с мелкой»… на все плевать. Он тот, чьи касания не вызывают у меня судорожного озноба, чьи объятия кажутся самыми лучшими в мире, а губы твердые, чуть шершавые и теплые-теплые. И целуется он… как бог. Меня никто и никогда так не целовал. Он знает столько всего, открыл мне целый новый мир ощущений, с ним я просто улетала… И я чувствую, ему нужна я, именно я.

Он нашел меня после выписки, сказал, что пришел проверить «как я»… Принес мне куртку, которую я забыла в Яме, и когда наши руки соприкоснулись… В итоге наши тела все сказали за нас. То, что между нами произошло, нельзя назвать ни одним существующим в мире словом. Это было слияние душ, тел, мыслей, чувств… Он любил меня, любил в тот наш первый раз будто последний, а я отдавалась ему вся до капельки, без остатка. Ни одно его прикосновение не напомнило о той ужасной ночи, после которой мне пришлось собирать себя по кусочкам, ни один его жест, ни один взгляд даже близко нельзя было сравнивать. Все было по-другому и это просто божественно.

А потом, когда все закончилось и мое тело перестало потряхивать от пережитого оргазма, я разревелась, так бурно и сопливо, что Берман испугался не на шутку, и сразу же принялся выспрашивать, что не так. Опять затянул свои опасения по поводу возраста, моего и своего… Такой взрослый, но такой глупый… Я сначала не знала, как ему объяснить, что со мной ничего подобного раньше не происходило, и я уже и не наделась, что вообще может случиться нечто даже вполовину такое же прекрасное.

— Ми, я прошу, пожалуйста, — уговаривает он меня, перецеловывая мои соленые мокрые щеки. — Скажи, что с тобой? Тебе больно? Неприятно?

Я засмеялась сквозь слезы, потому что слышать такое было так… необычно. Видеть в его глазах ласку, нежность, заботу, а не надменную улыбочку, а ля «ну как детка, я был на высоте, да?» Чувствовать его мягкие касания, растворяться в сладкой неге, последовавшей за тем, что между нами произошло. И как же все стало неважно… Все неважно…

— Я люблю тебя, Энди, — шепчу я, вжимаясь в его тело так сильно, как только это возможно. — Хочется быть с тобой каждую минуту…

Пытаюсь заглянуть ему в глаза, но темень скрывает все, что только можно, я замечаю лишь лихорадочный отблеск и чувствую жар его тела. Цепляюсь за мощные плечи, щекоча языком за ухом, он склоняется, не в силах сдерживать рвущийся наружу стон.

— Миииия… Ты меня с ума сводишь…

— Но ты ведь для этого сюда вышел? Чтобы я окончательно свела тебя с ума…

— Нет, я услышал, как ты всхлипываешь, думал тебе опять снятся те кошмары…

Мне остается только вздохнуть поглубже, зарыться в него, ища поддержки и защиты. Рядом с ним мне ни разу не приснилось ни одного кошмара. Когда мы засыпаем вместе, он будто мой оберег, ни за что не допустит, чтобы я плакала во сне. Прижмет, окутает теплом, подарит веру, что ничего подобного никогда больше не повториться со мной. Но так случилось не сразу. В первую нашу ночь мне все же приснился кошмар и пришлось все ему рассказать…

Про Колина, и про то, как Джай полез ему мстить и где потом оказался. Про Риза, как он его вытащил и как лечил самого Бермана, после чего Матчерсон еще больше проникся к парню-безупречному. Может и не стоило, но я не хотела, чтобы между нами были какие-то недоговоренности. Мы оба согласились друг с другом, что Ризу непросто во фракции, безупречных не любят бесстрашные, помня, сколько вреда они причинили нам. А Риз… Он искренне хочет помочь, и не раз уже доказал это.

— Кажется… Риз сильно сохнет по нашей Лусии, я прав? — приподнявшись на локте, спрашивал меня Берман, а я только загадочно улыбалась. Конечно, влюблен, это трудно не заметить, и мне приятно, что Люси, наконец, нашла своего «того самого парня». А то, что это так, я ни на секунду не сомневаюсь, достаточно было посмотреть на их гляделки, как становится все очевидно.

— Они умеют читать мысли друг друга. Им даже не нужно разговаривать, чтобы все понять…

— А мне нравится с тобой разговаривать, — улыбается Берман. — Нравится слушать твой голос и хочется узнать, что ты мне скажешь…

Не было еще со мной такого. Никогда. Ни с кем. Берман обнимает меня, и я чувствую все нарастающее возбуждение и свое, и его. Поцелуи становятся все более требовательными, глубокими и откровенными…

— Энди… Я хочу тебя, — выстанываю я ему в шею, не в силах справляться со своими эмоциями. — Прямо сейчас, прямо здесь…

— Котенок мой маленький, — он дышит совсем уже тяжело и жарко, очень жарко. Моя спина больно упирается в ствол дерева, но я это игнорирую, путаясь в его одежде и срывая его стоны между поцелуями. Я соскучилась, боже мой, как же я успела соскучиться, мы не были вместе всего два дня, а мне кажется, что две вечности. Высвободив, наконец, его член, я в нетерпении направляю его в себя, чуть отодвинув край трусиков, и безудержное наслаждение затопляет меня. Нет и никогда не будет ничего замечательнее этого. Мои стоны уже совсем несдержанны, и Энди зажимает мне рот рукой, сам сцепляя намертво челюсти, чтобы не издавать тех звуков, что рвутся из груди.