Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий

«Человеческие сны — место, где великая глотка чувствует себя как мартышка на фруктовом развале», — сказал недавно Спенси. Юра тогда не придал этому значения, уверенный в собственной правоте. Что ж, теперь настало время раскаяния. Он сам погубил жену, вот этими вот руками. И будь она где-нибудь в другом месте — вряд ли это место напоминает зону отдыха аэровокзала с молочными коктейлями и уютными кожаными диванчиками.

— Рыбаки могут появиться в любую минуту, — Юра оглянулся на озеро. Ночь была непривычно ясной, на другой его стороне можно было заметить искорки светящихся окон. — Они наверняка видели пожар.

— Умоляю тебя, — сказал Спенси. — Им ничего не грозит. Лес слишком влажный, чтобы загореться, а на старую дорогу они не ступят даже под страхом смерти…

Прищурившись и вглядываясь вдаль, он вдруг замолчал.

— Смотри, вон там! — сказал Юра, проследив за взглядом Спенси. — У чёрного хода. Кто-то спасся.

Возле грузовика были люди. Несмотря на то, что вокруг было светло как днём, дым и колышущийся нагретый воздух мешал рассмотреть лица. Их трое. Катаются по земле, пытаясь сбить пламя, стягивают через головы и рвут на себе одежду. В какой-то момент Хорь заметил песочного цвета волосы, и сутулая фигура, похлопывающая по штанинам, сбивая последние искры, обрела неприятное лицо. Посмотрев на Спенси, Юра увидел, как из-под одеяла появилась рука с короткоствольным шестизарядным револьвером с деревянной рукояткой.

— Безотказное оружие, — сказал он. — Не скажу, что элегантное, но орудовать рапирой в моём положении не слишком-то удобно, правда? По крайней мере, я довершу начатое.

Дом осел на одну сторону, словно человек, который задремал стоя в поезде метро, а потом проснулся от резкого торможения. Башня качнулась, доски, изгибаясь и резко выпрямляясь, выстреливали гвоздями, один из которых отскочил от промёрзлой земли в нескольких шагах от ног Юры. Что-то взорвалось в подвале, по земле прокатилась волна. Ели плевались мокрой хвоей; она вспыхивала и сгорала в полёте. Шифер трещал и сыпался, похожий на перья мифической птицы Феникс. Дом вопил… нет, не живые люди, всё ещё остающиеся внутри, сам дом ревел, как смертельно раненый медведь. Юра подумал, что те люди возле грузовика, возможно, погибли под градом обломков, но спустя несколько минут, когда пламя, взметнувшееся к небесам, взяло передышку, из одного из танцующих столбов дыма показались все трое. Они цеплялись друг за друга, словно участвовали в каком-то безумном забеге, целью которого было скорее добраться до воды и первым омыть лицо. Кроме Копателя, Юра никого не узнавал: лица были черны от копоти, от одежды остались лишь лохмотья. Сложно было даже понять, кто какого пола. Троица приближалась. Из спёкшихся губ выпадали капли крови вперемешку с обрывками бессвязных, не имеющих смысла фраз.

Спенси поднял пистолет. Рука дрожала, как в лихорадке.

— Ну давай, — скорее подумал, чем прошептал учитель. — Сейчас самое время.

Но уродец не стрелял. Револьвер дёрнулся, дуло вонзилось глубоко под подбородок уродца. Глаза смотрели вверх, в небо, зрачки почти исчезли под веками и всё их место занимали белки с красными точками бликов. Спенси, застрелив себя, хотел свалить до окончания праздника, оставив грязную посуду и в стельку пьяных друзей.

— А ну стой! — крикнул Юра, потянувшись к револьверу.

И замер, так его и не коснувшись. По воде бежала рябь. Лодки беспокойно раскачивались, от той, что горела, поднимался чёрный дым. Но не он привлёк внимание Юры, а округлый предмет, что вспух на поверхности озера. Поднимаясь, он отрастил толстую шею, а потом и медные плечи. Все три иллюминатора сияли багровым; толстое стекло превращало догорающий дом в яркую красную точку, похожую на звериный зрачок.

Почувствовав что-то, Спенси опустил револьвер и, перегнувшись через подлокотник, посмотрел назад. Воздух со свистом вышел через его сжатые зубы, цыплячий пушок на голове зашевелился.

— Он выбрался из голубого пятна, — сказал Спенси почти с восхищением. — Я не слышал, чтобы такое хоть кому-то удавалось. Считается, что оно бездонно… и считается, что там, на дне, ты найдёшь Изначального. Есть ли здесь противоречие? Даже если так, при любом исходе мир людей тебя больше не увидит.

Но лосиный пастух думал иначе. С рукавов резинового костюма свисали водоросли, улитки лепились к его груди целыми гроздьями. Он размахивал руками, через силу переставляя ноги, и ленивые чёрные волны, напоминающие о нефтяных разливах, расходились от него полукругом. Обошёл пирс, и болезненно-синюшная голая нога — свинцовые сапоги остались там, на дне — вырвалась из плена грязи, с хрустом сломав ледяную корку на земле. Направился к ним. Вот он почти рядом.

Спенси вскинул пистолет, прицелился, выстрелил. Судя по всему, он был неплохим стрелком (Юра не был уверен, что вообще попал бы из такого оружия в человека), так как попал прямо в сердце. На груди водолаза появилась небольшая круглая дырочка. Рот карлика скривился в ухмылке, когда оттуда толчками начала выбиваться кровь. Но эта ухмылка не просуществовала долго; лосиный пастух в несколько размеренных широких шагов преодолел разделяющее их расстояние, опустил на голову Спенси руку в варежке и с влажным хрустом сжал. Крошечное тельце вздрогнуло и поникло (учитель наблюдал это уже с земли, куда бросился навзничь, перепуганный до смерти). Коляска с мёртвым телом, тихо скрипя осями, съезжала в озеро, а потом, уперевшись в брошенное кем-то весло, застыла.

Потом водолаз (он был жив… удивительно, но он был жив) повернулся к троице, приблизившейся к пирсу. Услышав шум, все трое, стеная, направились в сторону лосиного пастуха. Кожа слезала с них как с варёной индейки, глаза залепила копоть. Копатель, который казался крепче других, несмотря на то, что левая рука его полностью сгорела, вырвался вперёд.

И снова брызнула кровь, и снова влажный хруст, оставляющий на языке кисловатый привкус. Юра зажмурился.

Когда он открыл глаза, три тела лежали рядком, как уложенные руками прилежного первоклашки счётные палочки. Поискав глазами фигуру в водолазном костюме, Юра прежде всего заметил нечто другое, заставившее его вновь нервно двигать языком в попытке побороть приступы тошноты. Мимо четырёх трупов и одного чудом выжившего человека волокла своё тело упитанная змея. Хвост её терялся где-то в озере. Юра проследил глазами и обнаружил, что змея вцепилась в шлем лосиного пастуха, который сейчас шагал вдоль восточной стены дома… Нет, это не змея — шланг для подачи воздуха, пусть и похожий на тело пресмыкающегося. На другом его конце должна находиться какая-то кислородная ёмкость, которой, конечно, на дне озера быть не должно.

Что по нему могло подаваться? Не кислород… тогда что? И откуда? «С самого голубого пятна, — подумал Юра. — Из сердца великой глотки, как ни глупо это звучит. Или лучше сказать — из сердца Изначального?»

Придерживаясь за ствол чахлой берёзы, он встал. С всё той же королевской неспешностью лосиный пастух поднялся по ступеням веранды, крыши которой уже не было. Пол рушился под его ногами, но он упрямо шёл вперёд, разгребая себе проход и с нечеловеческой силой ворочая горящие брёвна, а шланг, будто боясь отстать, тащился следом, иногда свиваясь в кольца. Он пульсировал, частично двигаемый вперёд усилиями водолаза, частично сокращением собственных мышц.

Башня, тихо вздохнув, рассыпалась. Её пламенеющий контур непостижимым образом ещё мгновение висел на фоне тёмного неба. Водолаз скрылся в доме, крыша которого тоже обрушилась. Что он хочет делать? Найти выживших?

Скорее, удостовериться, что никто не выжил.

Вряд ли Юра Хорь мог себе объяснить, что заставило его подняться на ноги и пойти следом. Наверное, надежда получить ответ, — каким бы он ни был. Ощущение, что жизнь уже кончилась, и отныне судьба ему — призраком скитаться по полям и болотам, завывать в стогах сена и мутить заводи. Может, поэтому лосиный пастух прошёл мимо, проигнорировав грохот его сердца, без сомнения, самый громкий на много километров вокруг?