Ворон - Дмитрий Щербинин

И тогда он поднялся на ноги, и медленно пошел от той поляны. Он не разбирал дороги — да и не было ничего видно в той темноте. Под ногами его шуршали листья, однако, и их шелеста он не слышал; вокруг плакал лес, но Вадин не слышал его плача. Вспоминал он, как она, ясная звезда, вышла на поляну, как впервые услышал он ее голос. И, если бы в те минуты, кто-нибудь мог видеть его лицо, то увидел бы свет, такой же прекрасный, как и тот, что сиял вокруг эльфийской девы. Он и не помнил, как дошел до своего дома; но, когда он переступил порог, его сначала не узнали; а, младший его брат сказал даже, что — это молодой эльф пришел к ним в гости. А, когда его все-таки узнали, то даже и бранить за то, что он так не принес хвороста не стали — так всех поразило его преображенное лицо. Казалось, что тот свет вдохновенья, который раньше едва заметно тлел в нем, теперь прорвался, разгорелся в полную силу…

На все расспросы он отвечал бессвязно, так что, в конце концов решили, что его околдовали лесные эльфы — говорили, чтобы сидел он дома, однако, на следующий день (такой же мрачный, как и предыдущий) — он вновь устремился в лес; и до самых сумерек был там, ходя в тишине, на ковру из мертвых листьев; в недвижимых тенях. Вновь и вновь вспоминал он ее облик, и сердце его пылало нежностью — ах, как бы был он счастлив, если бы ему только довелось взглянуть на нее!.. Но ее нигде не было, не было и ни одного эльфа — казалось, что все эти создания, как и перелетные птицы, уже покинули этот лес, и осталась только тишина; да редкие холодные слезы, срывающиеся с голых веток. И стихи, которые он посвящал Ей — одно за другим, шепотом срывались с губ его, — как последние листья, падающие с ветвей, терялись они безвозвратно во времени. Такие, например, стихи:

— Мои ли слезы или плач дождя,Все время унесет, своим чредом идя.Как годы — мертвая листва лежит,И как любовь — над ними роза алая горит.

Так шептал он, и такая печаль, такая жажда увидеть любовь свою в том шепоте была, что и до сих пор, можно еще услышать шепот Вадина в шелесте осенних листьев. Ведь, он прошептал тогда много-много стихотворений — ведь, до самого вечера он так и не встретил ее, и даже ту поляну, на которой цвела алая роза — не нашел.

В великой печали возвратился он домой — в печали, но не в унынии, и на следующий день, едва расцвело, продолжил свои поиски. То был ясный, много солнечный день, когда лес, после долгого темного безмолвия; весь проснулся, заблистал под ярким лазурным небом, последними яркими цветами; и было на душе легко, и до слез печально от понимая того, что это прощальный вздох уходящего года.

И среди этого сияния нашел Вадин поляну с алой розой — да тут же и отпрянул назад, да и замер, укрылся за стволом не жив, не мертв, ибо увидел, что на поляне, перед розой стояла на коленях любовь его — но она не заметила его, ибо была поглощена своим чувством; и от пения ее, древесные ветви тянулись к поляне, как к последнему источнику света.

— Ой ли, ветер нам сегодня прошептал,Ой ли, черный ворон пролетал.Но сегодня здесь последний ясный день,И близка судьбы холодной тень.

Я в последний раз шепну «Прощай», лучуЧтобы он донес мой плач грачу,Когда он в весенний, ясный день,Сядет в пепелищах на былого тень.

И это, действительно, был последний светлый день.

Вадин из-за древесного ствола любовался на возлюбленную свою — почти не дышал, а она, вновь почувствовавши его присутствие — вновь звала его, но он так и не посмел выйти. Он и не знал, что в будущем лишь единожды суждено им встретится…

В тот вечер, ясный свет неба заволокли тучи, которые были еще более непроницаемыми и мрачными, нежели раньше.

Той же ночью в их деревеньку прискакал всадник, и, разбудивши всех, кричал:

— Собирайтесь немедленно! Оставляйте свои дома, и идите на юг, как только можете далеко, ибо великая тьма, с которой ни вам, ни кому бы то ни было не совладать — надвигается с севера.

Забегали, засуетились деревенские жители — ведь, отродясь у них такой беды не случалось. На следующий день, все уже собрались, и готовы были выходить. Хотя, то унылое темно-серое марево, которое наступило вслед за ночью, вряд ли можно было назвать днем. Хлюпая ногами в дорожной грязи, опустивши головы, и роняя слезы направлялись они по дороге, куда-то на неведомый юг; а с севера, уже слышался рокот; да по облачному покрову бегали с той стороны бардовые отсветы.

Вадин, зная, что его попытаются увезти с собою, сначала незаметно отстал от унылой процессии, а потом уж крикнул:

— Матушка, батюшка, братья и сестры мои! Я останусь здесь — ибо, здесь судьба моя, нигде не буду я счастлив, нигде не найду покоя!

Так выкрикнул он, и, чтобы не слышать плача матери, зажал уши и, сам рыдая, бросился что было сил к лесу; там, среди стволов, бежал он, сколько ему хватило сил. Но вот ноги его подкосились, и он провалился в беспросветное, должно быть колдовское забытье…

Очнулся Вадин от криков, которые полнили воздух. Приоткрыл он глаза и обнаружил, что лежит на той поляне, где встретил Любовь свою, а алая роза сияет на расстоянии вытянутой руки. Крики, тем временем, приближались; и понял Вадин, что кричат орки. На фоне стены-рева орков, словно жемчужины, звучали голоса эльфов:

— Каждый из нас израсходовал все свои стрелы, и каждая нашла дорожку к каменному сердцу. Наши клинки дымятся от их крови, каждый уносит с собой по несколько дюжин этих тварей, но их слишком много…

Тут другой, очень сильный голос:

— Отступать дальше некуда — наши дома уже объяты пламенем; наши жены и дети погибли, сражаясь с нами; каждая пядь леса залита вражьей кровью… Готовы ли вы к последней схватке?!

— Да! — хором отвечали эльфы. «Да», — тихо, но с силой вторил им Вадин.

И, вновь сильный голос:

— Доченька, ты то беги! Садись на свою лань, и, скачи отсюда. Ведь, погибла уже твоя матушка! Сердце слезами обливается! Легче мне умирать будет, когда знать буду, что ты то жива осталась!

И тут вскочил на ноги, и задрожал от счастья, от чувствия близкой смерти, и скорой встречи с нею Вадин. Это ее голос отвечал королю лесных эльфов:

— Что говоришь ты, милый батюшка. Что ж в том, что тело мое здесь умрет; ведь мы, все вместе возродимся в Западном краю, где уже ждет нас матушка, и братья. Там мы будем более счастливы, чем здесь…

И тогда появились на поляне эльфы — их уже совсем немного оставалось, а сзади их теснили бессчетные полчища орков. На этой поляне и окружили хохочущие, дикие орды последних защитников леса — они встали кругом, и, так получилась, что алая роза была как раз в центре. Когда пал один из этих воинов, его клинок подхватил Вадин.

Даже и теперь, когда кругом была смерть, юноша не решался подойти к своей возлюбленной, но, видя, что ее защищают сильные воители; сражался плечо к плечу с эльфами, с другой стороны. Никогда раньше не доводилось ему бить мечом, а тут он превзошел и сильнейших из эльфов. Вот что значит сила чувства!

Он рубил с яростью, стремительно бил; и не обращал внимания на царапины от орочьих ятаганов. Его меч, словно заговоренный, не знал промаха — он рубил и рубил.

Но на место убитых вставали все новые враги и конца края им не было; более того — весь лес дрожал от перебегающих через него полчищ. Один за другим падали на мертвую листву эльфы, и устремляли свои затухающие взгляды к темному, беспросветному небу.

Орки озверели от такого долгого сопротивления горстки ненавистных им эльфов…

Вот, возле девы осталось два или три воина, вот — один. Тогда Вадин, весь израненный, окровавленный, бросился к ней. Не смея взглянуть на нее, не смея Ей слова молвить — рубил и рубил мечом. Орки один за другим падали под его ноги. Сила его ударов была такова, что многие из них падали перерубленные надвое, а он хрипел, выплевывая кровь:

— Убирайтесь же прочь, ненавистные захватчики! Не смейте приближаться к Ней!..

И такая в нем сила была, что враги дрогнули и отступили. И тут он услышал ее голос — ее несравненный ни с чем, обращенный к Нему голос:

— Это ты… Я знала, что ты, все-таки, придешь…

И в это время орочья стрела пронзила ее грудь; а Вадин пораженный этим горем, не успел отбить очередного удара, и был смертельно ранен.

Рядом с ней, медленно опустился он на ковер из мертвых листьев, и цвела между ними алая роза. Они не слышали больше криков орков, вообще ничего не слышали, кроме тихого плача леса, да еще — каких-то едва уловимых отзвуков какой-то дивно красивой, и печальный музыки…

Орки же не посмели и приблизиться к их телам — неожиданно, их пробрал такой ужас, что они с воем бросились от этой поляны — и уж все бессчетные ряды того воинства пробегали в окружающих зарослях. Да побыстрее, боясь как-нибудь, ненароком увидеть розу любви…