Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1» - Антон Макаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Надо строить маленький заводик, чтобы производить токарные станочки. Хорошая вещь, а спрос? Ух!..
– Токарные не выйдут, – сказал Фомичев. – Какой это завод на сто пятьдесят коммунаров? Нужно что-нибудь помельче…
– Надо прибавить коммунаров, – протянул Крейцер, усаживаясь за столом ССК.
– Ой, сколько же прибавить? – спросил Дорошенко.
– А сколько ж? Удвоить нужно.
Сопин задрал голову и показал на Крейцера пальцем:
– О, сказали, и все за триста тысяч: завод построить, новые спальни и классы ж нужно, а столовая наша тоже, выходит, тесная будет, а клуб?
– Так вы же работаете?
– На этом бузовом производстве много не заработаем, а тут, видно, миллионом пахнет…
Но вечером Сопин рассказывал пацанам уже в другом освещении:
– И что? И можно, конечно, построить, тут тебе такое будет – завод, во! И не то, что сто пятьдесят коммунаров, а триста, во! Это дело я понимаю.
– Вот обрадовался: триста… – кивает на Сопина Болотов, – как придут новенькие, от коммуны ничего не останется…
– Чего не останется? Ты думаешь, если беспризорные, так и не останется? Это ты такой…
– Я такой… скажи, пожайлуста. А вот ваш актив – Григорьев – вот хороший оказался.
– И то лучше тебя, – сказал Сопин.
– А я теперь что? Я теперь ничего, никто не обижается, – надувшись окончательно, сказал Болотов, и Сопину стало жалко его; он потрепал Болотова по плечу:
– Как придут сто пятьдесят новых, мы тебя обязательно ССК выберем.
Болотов улыбнулся неохотно:
– Выберем, как же!
Весть о том, что на лето предполагается постройка, в коммуне никого не взволновала – мало верили словам коммунары. Но все же появилась серьезная задача – надо побольше собрать денег.
Соломон Борисович предъявил одному из общих собраний промфинплан первого квартала. Коммунары о нем недолго думали:
– Это выполнить можно, если в цехах хоть немного наладится. А если выполним, то сколько у нас денег будет?
Соломон Борисович считал такие вопросы неприличными:
– Вы сделайте, а деньги будут.
– Не забудьте ж, и на Кавказ поехать нужно.
– И на Кавказ поедете.
– А все-таки, сколько будет денег, если выполним план?
Соломон Борисович развел руками:
– Ну, что им говорить?
– Тысяч сто прибавим на текущий счет, – сказал я коммунарам.
Промфинплан обсудили на цеховых собраниях. Встречный выдвигали без большого разгона – цифры Соломона Борисовича были без того жесткими; встречный план коммунаров на первый квартал был такой:
Металлисты наши очень обрадовались, что выбросили из плана эти отвратительные кроватные углы. Их не любили коммунары:
– Это что за такая продукция? Кроватный угол… Это самая легкая индустрия, какая только есть. Подумаешь, кому нужен кроватный угол? Покрась себе кровать хорошей краской и спи. А то: никелированный кроватный угол. Всякая, понимаете, охота пропадает…
– Масленка – это, действительно, груба! Это для машины для всякой нужная вещь. Это уже не такая легкая индустрия: масленка Штауфера. Видите – не сразу даже придумали, Штауфер такой нашелся…
– Серьезно, – говорили уважающие себя токари, – в масленке и резьбу нужно сделать, и все так пригнать, чтобы крышка правильно навинчивалась, и дырочку просверлить.
Колька Вершнев торжествовал – закрывали-таки никелировочный цех. Колька считал, что ничего вреднее для пацанов быть не может.
С первых дней января работа сразу пошла веселее в цехах, да и весной запахло – коммунары умеют на большом расстоянии чувствовать весну и ее запахи.
Соломон Борисович часто заходил ко мне и радовался:
– Молодцы коммунары, хорошо взялись! А я им план закатил, ой, будут меня ругать. Ну, ничего, все будет хорошо.
Соломон Борисович оживился в январе, забыл громы Декина и сарказмы пацанов в «Постройке стадиона». Его поднимало сознание, что коммуна нуждается в больших деньгах, что эти деньги коммунары заработают только под его руководством. Соломон Борисович прибавил стремительности в своих достижениях и до позднего вечера летал по производственной арене. Одно его смущало со времени приезда Декина – боялся Соломон Борисович пожара. Пожар ему мерещился ежеминутно, он не мог спокойно лечь спать и приходил ко мне иногда часов в двенадцать ночи, извинялся, что мешает, о чем-нибудь заговаривал, как будто спешном, а потом сидит и молчит.
– Чего ты не спишь? – спрашиваю его: мы с ним перешли на «ты» после праздника.
– По правде сказать, так боюсь ложиться – пожара боюсь.
– Вот глупости, – говорю ему, – откуда пожар возьмется, все уже спят.
– Там же, в стадионе, печки еще топятся, – с трудом выговаривает Соломон Борисович, – я вот подожду, пока закроют трубы, и пойду спать.
Он уже и сейчас почти спит, голова его все падает на лацканы пиджака, он тяжело отдувается и протирает глаза:
– Уф… Уф…
– Да иди спать, вот придумал человек занятие – пожара ожидать.
В дверях стоит с винтовкой дневальный, которому веселее с нами, чем в одиночестве скучать у денежного ящика. Дневальный улыбается:
– Пожар никогда не бывает по заказу. Вы ждете пожара, а он загорится в другое время, когда спать будете…
– Почему ты думаешь, что он обязательно загорится? – спрашивает Соломон Борисович.
– А как же? Это и не я один думаю, а все пацаны так говорят…
– Что говорят?
– Что стадион непременно сгорит, ему так уже от природы назначено…
Дневальный решил, что довольно для него развлечений, и побрел к своему посту. Соломон Борисович кивает головой в его сторону:
– Пацаны говорят! Они все знают!.. Загорится стадион, пропало все дело: будет гореть, а мы будем смотреть, это правильно сказал Декин. Все ж дерево, сухое дерево, сколько там дуба, сколько там лесу, ай-ай-ай, пока пожарная приедет…
В первом часу я отправляюсь домой. Бредет рядом со мной и Соломон Борисович и просит:
– Зайди в стадион, скажи этим истопникам, чтобы были осторожнее, они тебя больше боятся… зайди, скажи…
Однажды рано утром, только что взошло солнце, наш одноглазый сторож Юхин поднял крик:
– Пожар!
Прибежали кто поближе, никакого пожара нет, солнце размалево окна стадиона в такой пожарный стиль. Посмеялись над Юхиным, но в квартире Соломона Борисовича обошлось не так просто: услышал Соломон Борисович о пожаре – и в обморок, даже Колька бегал приводить его в чувство. Дня три ходил после этого Соломон Борисович с палочкой и говорил всем:
– Если загорится, я погиб – сердце мое не выдержит, так и доктор сказал: в случае пожара у вас будут чреватые последствия.
И вот настал момент: только что проиграли спать, кто-то влетел в вестибюль и заорал как резаный:
– В стадионе пожар! Пожар в стадионе!..
Захлопали двери, пронеслись по коммуне сквозняки, залился трубач тревожным сигналом, сначала оглушительно громко здесь, в коридоре, потом далеко в спальнях. Как лавина слетели коммунары по лестницам, дробь каблуков, крик и какие-то приказы вырвались в распахнувшуюся настежь парадную дверь – снова тихо в коммуне. Соломон Борисович тяжело опустил голову на бочок дивана и застонал.
Я поспешил в стадион. Подбегаю к его темной массе, а навстречу мне галдящая веселая толпа коммунаров.
– Потушили! – размахивает пустым огнетушителем Землянский.
Он хохочет раскатисто и аппетитно:
– Как налетели, только шипит, как не было!
– Что горело?
– Стружки возле печки. Это раззява Степанов в кочегарку пошел «воды попить», у них в стадионе и воды нет…
Говорливой торжествующей толпой ввалились мы в кабинет. Соломон Борисович изнемог на диване. Он с большим напряжением усаживается и стонущим голосом спрашивает:
– Потушили? Какие это замечательные люди – коммунары… Стружки, говорите? Большой огонь?
– Да нет, только начиналось, ну, так, половина кабинета костерчик, говорит Землянский. – А куда теперь эти банки девать? – показывает он на разряженные огнетушители, выстроившиеся в шеренгу в кабинете.
Соломон Борисович поднимается с дивана.
– Сколько вы разрядили?
Он начинает пальцем считать.
– Да кто их знает, штук двенадцать…
– Двенадцать штук? Двенадцать штук? Нет, в самом деле? – вертится сердитый Соломон Борисович во все стороны. Он протягивает ко мне обе руки:
– Это же безобразие, разве это куда-нибудь годится! Это же… Двенадцать на такой маленький пожар. Ты им скажи, разве можно так делать? Где я могу набрать столько огнетушителей, это разве дешевая вещь?
Коммунары притихли и виновато поглядывают на шеренгу огнетушителей.
– Нет, в самом деле… – даже раскраснелся Соломон Борисович.
Я серьезно говорю коммунарам:
– Слышите? Больше одного огнетушителя в случае пожара не тратить.
Коммунары хохочут:
– Есть! Соломон Борисович, пропал ваш стадион… Сегодня разве потушили бы одним?..
– Как ты сказал! Как ты сказал! – пораженный, обращается ко мне Соломон Борисович.
