Приручить королевича (СИ) - Антонина Львовна Клименкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сзади умиленно охнули. Варя досадливо шикнула, разорвала объятия и, собственнически положив ладонь на сиреневую макушку, чтобы не приложился головой с непривычки, запихала муженька в машину, пока его кое-кто окончательно не сглазил.
— Погоди! — потянула ее за рукав Анька.
— Ну что? — пришлось развернуться.
— Тебя столько времени было не видать — ты совсем уехала? Или как?
— И так, и сяк. Чего я тут буду, если у мужа за городом целый замок на природе?
— Ёшкин кот — замок! Принц! И свадьба за границей!.. Машка меня спрашивала, почему ты давно за брюльянтами не приходишь — а тебе, поди, натуральные каменья теперь дарят? И где ты только таких мальчиков себе находишь?!
— Да, конечно, бриллианты, скажешь… Ой, Ань, хорошо, что напомнила! Надо Машке сказать, чтобы крупные фианиты мне откладывала, я зайду как-нибудь, возьму у нее оптом — мне для Снежена много надо камушков, на него не напасешься, всё перещелкает!
— Ты чего, подруга, — изумилась та, — парня вместо ёлки новогодней наряжаешь? Кто из вас фетишист — он или ты?
— Ай, ничего ты не понимаешь!
— Куда уж мне, это ты у нас стала спец по извращенцам! — захохотала приятельница. Позволила наконец-то Варе сесть в такси, захлопнула за ней дверцу, помахала ручкой: — Ну, счастливо тебе наслаждаться богатой замужней жизнью! Уж не пропадай совсем-то!
Пока ехали домой, несчастного королевича слегка укачало от запаха бензина — и от петляющих переулков, по которым снова объезжали пробки. Варя ему уж и шоколадку кусочками прямо в рот подсовывала, и за руку держала, и салфетками с ландышевой отдушкой обмахивала. Потом догадалась: сунула его руки в раскрытый рюкзак и вручила прихваченные из дома украшения. Раздались характерные щелчки, но Варе было не жалко ни изрешеченной подкладки любимой торбы, ни колец и браслетов — Врану потом отдаст, починит.
Таксист, крутя баранку, с любопытством поглядывал на них через зеркало. Варя посчитала нужным пояснить, что у нее там в рюкзаке щелкает:
— Игрушка-антистресс, для успокоения нервов.
Мужчина кивнул сочувствующе:
— Бледный он у тебя какой! Может, вас в больницу подбросить?
— Аллергик, — отмахнулась Варя. — С ним бывает, не впервой.
— Ну уж надеюсь, что не наркоман. Нариков-то и алкашей жены если и ездят забирать, то так по дороге костерят, что даже мне за компанию стыдно делается!
Зим разговор пропустил, осев в короткий обморок, уронив тяжелую голову ей на плечо. Варя ему сразу пузырек нашатыря под нос сунула, растормошила, благо уже затормозили перед родным подъездом.
— Помочь довести? — предложил таксист, уж больно парочка нежная попалась на загляденье, да красивая при всём своеобразии.
— Справлюсь. — Варя поблагодарила, расплатилась.
И в лифте ухватила вялого супруга за воротник, слегка встряхнула:
— Ты почему короной не пользовался?! Я ж тебе ее специально зарядила!
— Прости. Думал, лучше оставить на самый крайний случай. И если бы ненароком взорвал камни, что сказал бы кузине?
— Ох, горе ты мое…
Так, обнявшись, кое-как отперли замок в две руки — у Вари рука дрожала, никак не попадал ключ в скважину — и ввалились в тесную прихожую. Встали, притулившись к двери, взаимно не желая отпускать друг друга.
— Обувь надо снять, — строго сказала Варя, расплющив щеку о рельефные застежки на камзоле. — И обниматься лучше в комнате на диване.
— Угу, — согласился Зим, тепло сопя ей в макушку. — Останься со мной?
— Да тут я, тут.
— Навсегда останься.
— Ну, «навсегда» слово страшное, — хихикнула она смущенно, — мне надо поду-у-умать…
— Прости меня!
Варе почудился всхлип, она бы вскинулась, но из сильных рук без борьбы не выкрутиться, а сопротивляться абсолютно не хотелось. На макушку капнули две горячие капли.
— Ш-ш… — погладила по спине. И тоже против воли задрожала подбородком. — За что прощать-то?
— Что не верил в тебя, не доверял так, как ты заслуживаешь. Я ждал… и так боялся, что ты не придешь.
— Как бы я могла не прийти? Это мой мир, и ты — мой!
— Вот именно. Твой ли?
— В смысле?! — Варя аж реветь расхотела.
— Я не знал, что думать. Ты разозлилась на меня почему-то. Около не открывшегося портала — ты так посмотрела на меня тогда…
— Так вот почему у белогорцев ты был таким дерганым — не из-за войны, а из-за меня?
— Я решил, что ты меня возненавидела, — прошептал он. — И ты имеешь право меня ненавидеть. Презирать. За то, что я заставил тебя остаться, заставил стать моей женой, удерживал тебя при себе, использовал, подвергал опасности, не отпускал домой… Сейчас ждал и думал — вот твой шанс уйти и бросить меня.
— Да ты что? Да как же я бы?.. — Возмутилась она, такое предположение выглядело почти оскорбительно.
— Как же я смогу без тебя? — продолжал Зим, глотая слова и слезы. — Ты приучила к твоей поддержке, к твоей любви, я не выживу, если ты меня оставишь!
— Да я просто ревновала тебя к Красе, дурак ты эдакий! — заорала Варя, со всей досады стукнула его кулаком по плечу, отпихнула от себя, чтобы поглядеть в глаза.
Глаза были покрасневшие, зареванные, испуганные и недоумевающие.
— Зачем?
— Это я у тебя должна спросить: зачем ты с ней миловался?! — снова вцепилась в его камзол Варя.
— Когда?!
— Да тогда же! О чем вы с ней в библиотеке секретничали, а?
— Она… что я… — прошелестел Зим, вознамерившись сползти по стеночке в обморок. Но кто б ему позволил уйти от ответа!
— Не слышу!!!
— Она сказала, что я влюбился в тебя, — зажмурился он, точно ожидая пощечины.
— А? Хм… И?
Варя отпустила несчастный воротник, пригладила ладошкой помятый лацкан.
— Что? — чуть слышно выдохнул он.
— Ты-то сам как думаешь? — усмехнулась она.
— Думаю, что Краса права, как всегда, — с несчастным видом пожал он плечами.
— Ой, какое интересное признание в любви получается!
— Прости.
— Ладно, будем считать, что сейчас я ничего не слышала. Но потом, как придешь в себя, чтоб признался мне как следует! Понял?
— Да, — вздохнул он с облегчением.
— Ладно, иди-ка ты умойся. А то ты такой милый, так хочется тебя зацеловать! Но не сопливого, извини. Чур не краснеть! Стоп! А то еще в обморок рухнешь, оно мне не надо. У меня квартира маленькая, тут вообще падать негде! Видишь? — она приподняла штанину, показала «расцветшую» ногу: — какой я себе синяк набила, к тебе спеша и спотыкаясь!
Зим, словно в покаянии, опустился перед нею
