Почему он выбрал Путина? - Олег Мороз

− А до этого момента, спрашиваю я Чубайса, − вы никогда не думали, что Путин может стать президентом?

Скорее, нет, не думал, не очень уверенно отвечает Анатолий Борисович.

Насколько я знаю, вы считали, что в президенты следует двигать Степашина?

Да, это правда. Я отстаивал «вариант Степашина», возражая против «варианта Путина».

Ваши возражения принимались во внимание?

Как мы знаем, в результате они не были приняты во внимание.

Я имею в виду, принимались ли они во внимание до какого-то момента, до момента принятия окончательного решения?

Ну, их слышали, они были известны… Но было принято другое решение.

На самом деле «другое решение» было принято уже давно. Тут, как утверждают коллеги Чубайса, участники этих событий, из памяти Анатолия Борисовича каким-то образом выпало, что Степашин, в общем-то, с вероятностью близкой к ста процентам, с самого начала рассматривался как фигура промежуточная между Примаковым и Путиным; то, что он может стать президентом, считалось маловероятным. Собственно говоря, я уже писал об этом ранее.

Впрочем, может быть, дело не в изъянах памяти Анатолия Борисовича, а в чем-то другом…

Я не знал, что Степашин рассматривается как временная фигура, тем более с самого начала со времени назначения его на пост премьера, говорит Чубайс. Мне казалось, что на него смотрят не как на временную фигуру, а как на фигуру будущего президента, что именно с такой перспективой он был назначен на пост председателя правительства.

Писал я и о том, что, узнав о решении заменить Степашина Путиным, Чубайс со всей страстью и свойственной ему энергией выступил против этого решения. До сих пор многие считают, что Чубайс возражал против Путина «как Путина». Вот, мол, заранее распознал, что будущее путинское президентство принесет России немало бед. В действительности все было совсем не так.

Моя позиция была продиктована очень простой логикой: я считал, что мы находимся в настолько драматической политической ситуации, на таком драматическом этапе нашего развития, что задача избрания самоценна. А это означало, что при оценке фигуры кандидата требования к нему как к кандидату были более важны, чем требования к нему как к будущему президенту: уж совсем раскаленная была обстановка, только что в мае чуть-чуть не получили импичмент. За год с небольшим смещался четвертый премьер, назначался пятый. Делегитимизация власти достигла наивысшей точки. Отношение людей к ней было примерно такое: «У вас там во власти какая-то полная каша! Что у вас там происходит? Что творится? Премьеров меняют одного за другим. Только что состоялся дефолт…» Ужасная обстановка. Так что было не до жиру. Не до замечательного, великолепного, идеального президента. Тут главное избрать бы не Примакова, не Зюганова! Именно в силу этого я считал, что избираемость кандидата гораздо более важный критерий, чем качества будущего президента. И с точки зрения избираемости, как мне представлялось, Степашин был выше, чем Путин. В то же время я совсем не считал тогда, что Путин хуже как президент.

В общем Чубайс активно боролся за Степашина.

Во что конкретно вылилась эта ваша борьба, ваша бурная деятельность, имевшая целью воспрепятствовать выдвижению Путина?

Ну, я переговорил со всеми ключевыми лицами, начиная с самого Путина и кончая Юмашевым…

Любопытно, что же вы сказали Путину? «Владимир Владимирович, вам не стоит идти в президенты»?

Я высказал ему свою точку зрения, сказал, что считаю неправильным, что его выдвигают кандидатом на пост президента, что это рискованно, что мы можем вообще все проиграть.

И какова была его реакция?

Он высказался не очень определенно. Смысл его позиции сводился к тому, что он не рвется в президенты, но решение принимает не он. Если оно не будет принято, значит, не будет, если будет принято, значит, будет. Примерно такая была реакция.

Попытался Чубайс поговорить и самим Ельциным, убедил Бориса Николаевича принять его для соответствующего разговора. Однако Ельцин к тому моменту, по-видимому, уже все для себя решил.

Ельцин назначил мне встречу на восемь или на девять утра, а на семь вызвал к себе Степашина и сообщил ему, что отправляет его в отставку. Пока я ехал к Ельцину убеждать его, что Степашина не нужно увольнять, Степашин мне позвонил и сообщил, что он уже уволен все в порядке!

Существует чуть ли не всеобщая убежденность: к тому моменту Ельцин был уже в таком состоянии, что не способен был сделать осмысленный выбор преемника, Путина подсунуло ему его окружение по каким-то там хитроумным своекорыстным мотивам. Спрашиваю Чубайса:

− Кто из близких Ельцину людей своими советами более всего повлиял на него, когда он принял решение остановить свой выбор на Путине? Юмашев? Татьяна Борисовна? Волошин?

Мне сама постановка вопроса кажется неправильной. Я не согласен с очень распространенной версией о том, что Ельцин находился под безраздельным влиянием некоего круга близких ему людей так называемой «семьи». Эта версия, как я знаю, была придумана Игорем Малашенко (напомню: Малашенко был генеральным директором НТВ при Гусинском. О.М.) Надо признать, она оказалась очень эффективной как пиар-оружие, но совершенно не соответствующей действительности. Уж я-то очень хорошо знаю, что такое в чем-то убедить Бориса Николаевича. Это задача такой категории сложности, что лично мне удалось ее решить разве что пару раз за все годы работы…

Да, в последние годы политологи широко используют выдумку Малашенко, касающуюся ельцинской «семьи», используют как твердо установленный факт, так и сяк жонглируют этим термином «семья» в своих аналитических выкладках. Вытащи этот термин из фундамента такого анализа, и весь он рухнет…

В то же время разговор о помощниках и советниках президента не такой уж бессмысленный. Ведь Ельцин несколько лет, начиная с 1996 года или даже с более раннего срока, обдумывал вопрос о преемнике. В одиночку он вряд ли мог его решить сколько-нибудь приемлемым образом…

…Да, продолжает Чубайс, Ельцин был способен выслушивать аргументы… Правда, при этом не очень любил выслушивать аргументы в защиту какой-то позиции, противоположной той, какую занимал он сам, но тем не менее выслушивал их… Другое дело, что их не любили высказывать те люди, которые имели возможность с ним говорить. Но, тем не менее, кто хотел, мог это сделать. Ничего, все остались живы. Так что на вопрос, кто больше всего повлиял на него при выборе Путина, могу совершенно определенно ответить: да никто! Вопрос надо ставить по-другому: какие аргументы повлияли в наибольшей степени на этот выбор? В данном конкретном случае должен признать: что касается моих аргументов, они были неверны. Я-то выступал с той позиции, что Путин неизбираем, что мы его не изберем, а Ельцин прислушался к тем, кто говорил, что он избираем. Кто оказался прав? Я? Нет. Он!