Императорская Россия - Евгений Анисимов

Это ему не удалось по многим причинам. Главная была в том, что теории преобразования общества в корне противоречили действительности, и жизнь России и окружающего ее мира с неумолимостью разрушала стройные идеологические схемы воспитания нового поколения верноподданных. Причина провала усилий Уваров была обусловлена и порочностью самой системы образования, которую он внедрял почти 20 лет. Уваров исповедовал сугубо сословное, а значит, уже по тем временам несправедливое начало в образовании, совмещенное со строгим полицейским контролем за каждым учителем и учеником.

Заглянем в источник

С современной точки зрения С. С. Уваров пытался сформулировать национальную идею России, которую до сих пор ищут днем с огнем. В своем «Начертании главных начал» он писал:

«…Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, ввиду печальных явлений, окружавших нас со всех сторон, надлежит укрепить отечество на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения… Искренно и глубоко привязанный к церкви отцов своих, русский искони взирал на нее как на залог счастия общественного и семейственного. Без любви к вере предков народ, как и частный человек, столь же мало согласится на утрату одного из догматов ПРАВОСЛАВИЯ, сколь на похищение одного перла из венца Мономахова.

САМОДЕРЖАВИЕ составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия… Спасительное убеждение, что Россия живет и охраняется духом самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного, должно проникать народное воспитание и с ним развиваться. Наряду с сими двумя национальными началами находится и третье, не менее важное, не менее сильное: НАРОДНОСТЬ… Относительно к народности все затруднение заключалось в соглашении древних и новых понятий, но народность не заставляет идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях.

Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид свой по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Неуместно было бы противиться этому периодическому ходу вещей, довольно, если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий, если примем их за основную мысль правительства, особенно в отношении к отечественному воспитанию. Вот те главные начала, которые надлежало включить в систему общественного образования, чтобы она соединяла выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и с надеждами будущего, чтобы народное воспитание соответствовало нашему порядку вещей и было не чуждо европейскому духу».

Как мы видим, перед Уваровым и многими его современниками стояла актуальная и до сих пор проблема выбора пути для России, ее места в тревожном, постоянно меняющемся, полном противоречий и несовершенств мире. Как не отстать от других, но и не потерять собственного лица, не лишиться своего своеобразия – вот что волновало многих, в том числе Уварова. Он предложил свою идеологическую доктрину, основы которой процитированы выше, и попытался с помощью мощного рычага – системы государственного воспитания и образования – осуществить свои идеалы.

Уваров многое изменил в системе образования. Самое главное – он поставил школу под строжайший контроль государственных органов. Главным человеком в созданных учебных округах становился попечитель, который назначался, как правило, из отставных генералов. При Уварове началось резкое наступление на права университетов. В 1835 году был принят новый устав университетов, который урезал их самостоятельность. И хотя число гимназий к концу царствования Николая значительно увеличилось, преподавать там стали хуже. Уваров последовательно сокращал число предметов, выбрасывая те, которые будили мысль, заставляли учащихся сопоставлять и думать. Так, из программы были исключены статистика, логика, многие разделы математики, а также греческий язык. Все это делалось с целью возведения, как писал Уваров, «умственных плотин» – таких препятствий, которые бы сдержали наплыв новых, революционных, разрушительных для России идей. В учебных заведениях воцарился дух казармы, удручающего единообразия и серости. Уваров учредил особых надзирателей, денно и нощно следивших за учениками, резко сократил число частных пансионов, боролся с домашним образованием, видя в нем источник оппозиционности.

Но, как часто бывало в России, даже самые благие побуждения реформаторов, реализуемые через чиновный аппарат, дают результаты, прямо противоположные ожидаемым. Так стало и с уваровскими начинаниями. Они оказались несостоятельными, и создать «нового человека» по уваровским рецептам так и не удалось. «Крамола» проникала в Россию, овладевала умами все новых и новых людей. Это стало очевидным к концу 1840-х годов, когда начавшаяся в Европе революция похоронила надежды Николая и его идеологов сохранить Россию как незыблемый оплот европейской стабильности и легитимизма. Разочарованный Николай I не только отказался от услуг Уварова и ему подобных, а откровенно взял последовательный курс на грубое подавление всякого инакомыслия и либерализма, на удержание власти в стране только с помощью полицейской силы и страха. Это с неизбежностью обрекло Россию на глубокий внутренний кризис, который разрешился в Крымской войне.

Московские кружки. Чаадаев

С трудом русское мыслящее общество преодолевало разгром декабристов. Интеллектуальная жизнь теплилась в университетах, узких кружках молодежи, в которых читали книги, делали доклады, спорили. Ученые, занимавшиеся медициной и естественными науками, находились под менее пристальным контролем Третьего отделения, и в их среде стали особенно популярны идеи философии немецкого мыслителя Шеллинга. Проблемы философии Шеллинга, а потом Гегеля, Канта и других немецких философов, которые казались далекими от политики, стали обсуждаться на страницах частных журналов «Московский вестник», «Телескоп», «Московский телеграф», «Москвитянин».

Вообще, в николаевское время в Москве, старой столице, хлебосольной и либеральной, стиль жизни которой и обычаи всегда отличались от церемонного, «застегнутого на все пуговицы» Петербурга, жилось легче, вольготнее. Именно здесь с начала 1830-х годов забурлила интеллектуальная жизнь. Свидетельством ее стали кружки московских студентов. Во главе одного стоял Николай Станкевич, во главе другого – Александр Герцен. У Станкевича собирались люди, которые потом составили славу России, – Виссарион Белинский, Константин Аксаков, Тимофей Грановский, Михаил Бакунин и др. Не менее интересны были заседания кружка Герцена и его друга Николая Огарева. Кружковцы увлекались западной философией, особенно французской, зачитывались трудами социалиста-утописта Сен-Симона. Одна из студенческих пирушек, на которых друзья распевали революционные песни, кончилась для них плохо. Донос, арест, многомесячное сидение в тюрьме, ссылка в дальние губернии. Среди пострадавших был и Герцен. Сын богатого помещика, студент Московского университета, он испытал гонения и ссылку, послужил в провинциальных канцеляриях, проявил себя как талантливый литератор и в 1847 году, не выдержав удушливой атмосферы России, уехал на Запад. В 1853 году он основал в Лондоне Вольную русскую типографию, которая стала центром русской оппозиции режиму Николая. Издания Герцена, особенно «Полярная звезда» и «Колокол», пользовались огромной популярностью в России, формировали там общественное мнение. Сам Герцен был человеком глубокого, пытливого, язвительно ума, противником любого фанатизма. Он был вне всяких партий и среди политических страстей своего времени оставался независимым и непредубежденным, неподкупным и мудрым, знавшим истинную цену революционерам и консерваторам.

Обсуждать политические проблемы на страницах печати и даже в беседах с друзь ями в те годы было настоящим само убийством. Поэтому общественная жизнь, как источник, который засыпали грязью, начинала пробиваться в других местах, находила выражение в иных формах. Несмотря на чугунную тяжесть цензуры, просматривавшей каждое напечатанное слово буквально на свет, в 1830–1850-е годы получила бурное развитие русская художественная литература и литературная критика. У истоков ее стоял великий Пушкин, в 1830-е годы сам начавший издавать журнал «Современник», в котором публиковал рассказы, повести, рецензии. Уже Пушкин своими критическими статьями стремился привить читающей публике литературный вкус, показать ей различие между официозом, пошлой бульварной литературой Фаддея Булгарина и настоящей, «думающей» литературой молодых русских писателей. Настоящим кумиром оппозиционной молодежи стал критик В. Г. Белинский. Выходец из бедного духовенства, недоучка, он был очень талантлив, умел отличить подлинное произведение литературы от подделки. Но самое главное – в другом: Белинский в своих критических статьях и обзорах русской литературы, которых люди ждали с нетерпением, как важнейших манифестов, умел выразить настроения общества, найти самые точные слова, которые отражали думы и волнения людей того времени. И никакие «умственные плотины» не могли удержать движение мысли, великолепно выраженные в статьях Белинского.