Страницы моей жизни - Моисей Кроль

А Ленин с удвоенной энергией продолжал свою разрушительную работу. И в то время как Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, в котором большинство шли за социалистами-революционерами и социал-демократами меньшевиками, всемерно поддерживал Временное правительство, большевистская «Правда» с яростью твердила, что это правительство контрреволюционно и что с ним нельзя поддерживать никаких отношений. Задача революционной демократии – «это установить диктатуру пролетариата». Словом, взрыв Февральской революции готовился Лениным и его соратниками упорно и систематически.

В Иркутске мы этой опасности ни в апреле, ни в мае месяце еще не чувствовали. Тревожные апрельские события в Петрограде произвели на нас, иркутян, довольно слабое впечатление, а уход правых министров и замену некоторых из них социалистами мы восприняли даже с радостью.

Партийные организации продолжали свое дело широкой пропаганды среди различных слоев населения города Иркутска. Надо было в ускоренном порядке их подготовить политически к предстоящим выборам в городскую думу, а также в столь жданное и желанное Учредительное собрание.

В конце апреля или начале мая эсеровский губернский комитет был извещен Центральным комитетом партии, что во второй половине мая (не помню на какое число) созывается партийный съезд, который состоится в Москве. Начались партийные собрания, на которых нам пришлось обсудить целый ряд вопросов первостепенной важности. В первый раз за время своего существования партия созывала легальный съезд и при совершенно исключительных обстоятельствах – в разгар революции и когда социалисты-революционеры занимали во Временном правительстве такие важные посты, как военного и морского министра (А.Ф. Керенский) и министра земледелия (В.М. Чернов). Нам надо было точно установить наше отношение к войне. В своей официальной декларации Временное правительство торжественно провозгласило, что оно ставит себе целью «мир без аннексий и контрибуций и полное самоопределение народов». Эту формулу мы целиком приняли, но ее надо было наполнить конкретным содержанием, особенно в части, касавшейся прав национальностей.

Предстоял созыв Учредительного собрания, и надо было высказаться, по какому же избирательному закону будут производиться выборы членов Учредительного собрания. Временным правительством была обещана крестьянам широкая аграрная реформа, и партии социалистов-революционеров, в программе которой аграрная реформа в виде социализации земли занимала главное место, надлежало подготовить проект закона о социализации земли.

Решение на съезде всех этих законов в том или ином духе должно было иметь огромное значение не только принципиальное, но и практическое, так как постановления съезда должны были служить директивами для товарищей, входивших в состав правительства. Не удивительно, что наши собрания проходили с большим оживлением и что дискуссии иногда носили довольно страстный характер. В конце концов, резолюции по самым жгучим вопросам были приняты подавляющим большинством голосом, и иркутская эсеровская организация выбрала трех делегатов на съезд: Мерхалева, меня и Роговского.

Съезд проходил в аудитории Народного университета Шанявского. Приятно было встретиться со многими старыми товарищами, которых я не видел много лет. Волнующее впечатление на меня производили прибывшие на съезд военные делегаты – солдаты и офицеры. Некоторые из них приехали прямо с фронта, и их доклады о настроениях, царивших среди фронтовых солдат, нам внушали серьезную тревогу. Как водится, после доклада с мест главная работа съезда сосредоточилась в комиссиях. Общие собрания съезда происходили не каждый день, и число записавшихся ораторов бывало так велико, что многим делегатам, в том числе и мне, не удалось ни разу получить слово, хотя они неизменно значились в числе лиц, выразивших желание высказаться по стоявшему на очереди вопросу. Однако речей было произнесено на съезде немало, а некоторые из них были чрезвычайно интересны. Особенно врезались у меня в памяти выступления А.Ф. Керенского, уже бывшего тогда военным и морским министром, и В.М. Чернова, занимавшего уже пост министра земледелия. Речь Керенского носила лирический характер. Начиналась она так: «Как усталый путник приникает жадными устами к живительной влаге источника, так и я жадно ищу в общении с партией тех сил и той энергии, которые мне необходимы, чтобы справиться с выпавшей на мою долю тяжелой и чрезвычайно ответственной задачей». И он нарисовал картину тех невероятных трудностей, на которые он наталкивается в деле укрепления боеспособности армии, этой естественной защитницы революции от грозной опасности извне. Он не скрыл от нас печальных и даже трагических явлений, происходивших на фронте, и звал партию помочь ему в его борьбе с растлевающей армию деятельностью большевиков.

Меня его речь сильно взволновала, я почувствовал, как ему безмерно трудно приходится на его столь жизненно важном посту военного и морского министра, и понял, какая опасность грозит революции, если Россия будет разгромлена немцами.

Совершенно иной характер носила речь В.М. Чернова. Он задался целью выяснить внутренний смысл Февральской революции, ее движущие силы и ее масштаб. И сделал он это с большим талантом. Он доказывал, что Февральская революция отнюдь не буржуазная, но она и не социалистическая, несмотря на глубокие социалистические сдвиги, которые она с собой несет. Участие в ней всего русского народа, стремление революционного правительства осуществить лучшие чаяния и надежду трудящихся масс, особенно крестьянства, придают этой революции характер народно-трудовой.

Я слушал Чернова с огромным интересом и ясно видел, что его речь-доклад произвела на всех очень большое впечатление. Это было одно из самых ярких выступлений на съезде.

Зато у меня на душе остался очень горький осадок от поведения левых эсеров на заседаниях съезда. Они собою представляли оппозицию, самое левое крыло партии и, хотя их было всего несколько человек, они испортили немало крови всем остальным делегатам. Их страстные речи, их нападки на Центральный комитет партии, их демагогические выпады против министров-эсеров были порой нестерпимы. Особенно вызывающе вели себя Спиридонова и Камков, и я живо почувствовал, что, хотя они формально члены партии и даже делегаты съезда, идейно и психологически между ними и большинством партии уже легла глубокая пропасть. И так чувствовали многие другие делегаты.

По окончании съезда я отправился на несколько дней в Петроград. Мне очень хотелось остаться там подольше, но к сожалению, мои иркутские дела требовали моего скорейшего возвращения домой. Само собою разумеется, что я постарался использовать свое пребывание в Петрограде, чтобы ознакомиться и с деятельностью различных партий, и с господствовавшими в массах настроениями, и с тем, насколько был велик престиж Временного правительства среди различных слоев населения. Посетил я А.Ф. Керенского в Военном министерстве по одному важному делу (к сожалению, я забыл по какому), но он был так занят, что мог мне уделить всего несколько минут на лету. Несколько более мне повезло с В.М. Черновым. Я пришел к нему посоветоваться, как бы лучше координировать работу Иркутского земельного комитета, который он возглавлял как министр земледелия. Мы беседовали минут пятнадцать, и я узнал много интересного о той колоссальной работе, которая велась Центральным земельным комитетом, в состав которого вошли лучшие тогда знатоки земельного вопроса в России. Но нашу беседу все же пришлось прервать на середине, так как Чернова экстренно вызвали куда-то.