М.С. - Владимир Чистяков

Только вот ещё что: погреб надо очистить, там одни бронебойные, а они нам вряд ли понадобятся.

— В подвале навалом шрапнели и фугасных. Сплошь двадцатилетней давности!

— Порох годен и через двадцать пять лет. Мне приходилось иметь дело и с более старым.

— Их надо спровоцировать на атаку. Осада гибельна для нас.

— Легко сказать.

— Может, и действительно легко. Они должны решить, что мы развернули мощную рацию, и вызываем подмогу. Надо поставить на крыше антенну — метёлку, благо хлама тут достаточно валяется. И вряд ли они тогда станут рассиживаться.

— Пожалуй, это мысль.

К утру на крыше и в самом деле появилась довольно неплохая ''антенна''. Оставалось теперь только ждать. Снайпера доложили, что они стали осторожнее, и подстрелить почти за сутки удалось шестерых. Из миномёта больше не стреляли, либо мины кончились, либо сообразили, что такую крышу всё равно не возьмёшь. И сдаваться тоже не предлагали. Видать, уяснили наконец, с кем имеют дело, и какой эффект может быть от подобных предложений — абсолютно нулевой. Сколько ещё будут в состоянии ждать? Ведь доносящиеся из здания звуки музыки довольно сильно действуют на нервы. А ночью М. С. приказала несколько раз выстрелить сигнальными ракетами. На складе нашлась пара рваных парашютов. Их и повесили на крыше. Со стороны всё выглядело так, будто им сброшен с самолётов груз. А что может последовать за грузом? Либо десант, либо хорошая бомбёжка. Как не крути, а не очень оптимистично.

Предчувствие не обмануло М. С… Утром они пошли на штурм. Сначала из лесу ударили минометы. Толку от их стрельбы не было никакого, ибо толстенный бетон их 85-мм минами не пробивался, на нервы, так сказать, действовали. Ну, да у нас они крепкие. Потом по стенам и окнам замолотили пулемёты. Саргоновские пока помалкивали. Следовало дождаться, когда появятся они. И они показались. И их слишком много. Намного больше, чем предполагали саргоновцы.

Но что теперь сделаешь? Оставалось одно — драться!

Ствол пушки чуть дрогнул и выплюнул шрапнельный снаряд. Это вам первый сюрприз. Вскоре показалось, что пушка молотит почти на предельной скорострельности. Наступавшие с этой стороны попытались бросится вперёд, но к пушке присоединились пулемёты. Их прижало к земле.

В других местах хуже. У них хватило ума сосредоточить весь огонь по окнам. Пусть это были почти бойницы, но что-то и попадало, и кто-то уже повалился. Остальным не до него.

М. С. бьет короткими очередями. Третья бойница влево от неисправного орудия номер четыре. Это её бойница. Она не помнит, сколько фигурок уже повалилось в пожухлую траву. Знает, что немало. Потери у них большие, но отходить они похоже не собираются. И до чего же упорные! Но и мы не менее упорны! Она не помнит, сколько уже истрачено магазинов. И сумка уже опустела. Но в нужный момент всегда рядом оказывался новый. И огонь замолкал только на краткие мгновения.

А чужие фигуры всё ближе к спасительной мёртвой зоне.

В цепи наступавших встал чудовищный фонтан разрыва. И вокруг него разлилось коптящее пламя. АГЭс заработал. Стреляли зажигательной гранатой. Почти сразу взорвалась и вторая, фугасная. Даже сквозь стрельбу слышен нечеловеческий вопль сгорающих заживо людей. Это пламя невозможно погасить, катайся по земле не катайся. Сгоришь заживо! И всё тут!

— К окну!!! — заорал кто-то на Марину. — Стрелять!!!

Она видела тот клочок поля. И человеческие фигурки на нём. И мелькающие вспышки. И она стреляла. Так, как её учили. И целилась так, как показывали. И кто-то упал от её пуль. Она хочет жить. Очень хочет, ведь ей только четырнадцать лет. И поэтому должна убивать, убивать, чтобы самой остаться в живых.

Рванула первая мина, и словно по команде саргоновцы стали швырять из окон гранаты. Но и внутрь залетело несколько ''гостинцев''.

По полу катается какой-то озверевший комок тел. Как определяли, где свои, где чужие? Это оставалось загадкой. Крики, мат, редкие выстрелы, чавкающие звуки. Это уже не бой, это страшная драка насмерть. Дерутся везде. Везде уже лежат мертвецы и умирающие. Пулей в голову убит генерал. Он так и свалился у бойницы, где принял последний бой. Кровь на седых волосах. Остекленел взгляд. Старый солдат погиб честной смертью бойца.

Но ещё дерутся живые саргоновцы. Где-то в этом страшном комке тел орудует ножом М. С… В крови бронежилет. В крови руки. Но не её эта кровь. А лицо некогда рассматривать. Его уже давно не называли приятным. А сейчас это просто лик зверя из преисподней. Просто зверя, не желающего умирать. Как и все остальные, но у неё-то всё-таки чуть больше шансов уцелеть. Она выбиралась уже из страшных передряг. Выбиралась, наверное, именно потому, что никогда не думала, что будет после. Ибо мысли и рефлексы вцепились в то, что происходит здесь и сейчас. И из этого надо выбраться живой. И это главное!

В одном из боковых помещений прячется Марина. Двое вбегают туда. А она в нише у двери. Её не видно. Страшно девочке, очень страшно, ей ещё никогда не было так страшно. Но она очень хочет жить. Выбраться, наконец, отсюда. Этим двоим всаживает в спины целую обойму. Сразу же выдёргивает, переворачивает и вставляет в оружие. Две обоймы связаны изолентой. Концами в разные стороны. Так быстрее перезаряжать. Марина это знает.

Она остается ждать. Как хищник. Как затаившийся зверь. А ведь не хищник маленькая Марина Саргон. И быть-то никогда не хотела. Но сама жизнь иногда делает из человека зверя. Ибо в иной ситуации только зверь и может выжить. Вот только сможет ли он после этого вновь стать человеком? Но для этого прежде всего, надо чтобы пришло это самое ''после''. А пока есть только ''сейчас''.

И для многих ''после'' не наступит уже никогда.

Марина сидит на полу, выставив вверх ствол автомата. Противника рассчитывают увидеть своего роста. И не смотрят под ноги. На то и расчет Марины. Она маленькая, а когда сидит, ещё меньше. У неё будет пара мгновений, а может и больше. Пока глаза вбежавшего привыкнут к темноте, пока он развернется… Вот только развернуться ему не дадут. Крики, глухие удары, выстрелы, ругань доносятся со всех сторон. Но холоден рассудок Марины. Страшно ей, но все страхи пересиливает желание жить. Она выберется, у неё много патронов. И знание — противника рассчитывают увидеть своего роста. А не по пояс.

Всё кончилось как-то вдруг. М. С. резко схватила валявшийся на полу автомат. И понимает, что стрелять не в кого. Вообще. Кругом одни мёртвые.

— Есть кто живой?!!!! — она не отдаёт отчёта что это почти истерический крик.

Тишина в ответ. Не отзывается никто. Но этого ведь не может быть! Кто-то же здесь обязательно цел. Она бессильно опустилась на пол. Надо подняться, и искать их. Живых. Кому-то может, ещё можно помочь, а кого-то надо добить. Но словно парализовало. Так сидит довольно долго. Словно не может встать. Она не ранена. По крайней мере, с её собственной точки зрения. Хотя руку всё-таки не мешает перевязать. А остальное — так, ушибы, порезы, царапины. И кажется, укусы человеческих зубов. Свои-то, правда, вроде все целы. Ну, да это пережить вполне можно. Только сначала надо встать.

Только словно невозможно это сделать. А что мешает? Ведь не боль. Это-то она давно научилась переносить, и не придавать особого значения. Да и боли-то собственно, и нет почти никакой. Но почему так тяжело?

Она не может понять. Но словно начало проходить то ощущение гнетущей пустоты и безысходности, не отпускавшее её уже несколько месяцев. Слишком много произошло за эти месяцы. И вот, она бывшая правительница огромной империи, в полном одиночестве сидит одна. Живая. Среди десятков мертвецов. Это что, финал? Ради этого стоило жить? Или это ещё не конец? Последние месяцы всё против неё. Она проиграла своё главное сражение. Да ведь практически и не было шансов выиграть.

Больше нет верных соратников, они все полегли здесь, сражаясь за свою и её жизнь. Только за жизнь. И за осколок привычного для них мира, частицей которого была и она. Но этого мира больше не было. Точнее, не было уже никакого.

Встает и идёт. Как машина. Где-то здесь Марина. Её надо найти. А потом уже думать, что делать дальше.

Тела. Кругом тела. Большие, и очень большие.

А искать надо маленькое. Таких здесь не может быть много.

Склоняется над ней. Одежда вся в крови. Лицо неестественно бледное. Но замогильный холод и ужас из глубин подсознания откатывается назад. Девочка без сознания. И даже кровь на одежде не её.

— Знаешь, почему они за нами шли? — М. С. абсолютно уверена, что Марина, даже если и слышит, всё равно происходящее ещё не воспринимает. Но просто хотелось выговорится. — Помнишь препараты, что в ставке почти каждый день принимали от облучения, и ещё кое от чего? А если облучился несильно, то другие препараты положены. И кое-кто из наших, и я в том числе их принимали. А где мы ночью останавливались, то всякий хлам частенько оставляли, ну и упаковки тоже там были. А они за нами шли.