Паутина и скала - Томас Вулф

Может, его корреспонденцию забыли переслать из Лондона? На миг у него ярко вспыхивала надежда, он исполнялся уверен shy;ности, что письмо Эстер ждет его там. Или ее великая, бессмерт shy;ная любовь умерла? Может, он забыт и отвергнут? Может, «веч shy;но» – это всего полтора месяца? Может, она теперь шепчет «веч shy;но» другому любовнику?

С каждым днем его надежда вновь оживала. И с замирающим сердцем он знал наверняка, кто вручит ему письмо. Он уже так возненавидел невысокого, лысого служащего с отрывистой ре shy;чью, что знание об этой ненависти передалось этому неприятно shy;му, но безобидному маленькому человеку. Ибо, как Джордж стал понимать, хотя люди живут во множестве разных миров памяти, мыслей, времени, мир чувств у них, в сущности, один. Послед shy;ний осел с огрубелой плотью и недоразвитым мозгом способен понять Эйнштейна или Шекспира не лучше, чем забредшая в биб shy;лиотеку собака разобраться в книгах хозяина. И однако же этот тупой болван с разумом животного может мгновенно прийти в ярость от пренебрежительного взгляда, насмешливого высоко shy;мерия в едином слове, надменно раздуваемых ноздрей, искрив shy;ленных губ.

Так обстояло и с тем тупым, заурядным человечком в «Амери shy;кен Экспресс». Он почувствовал странную неприязнь к себе со стороны этого клиента, и теперь они ежедневно глядели через перегородку друг на друга суровыми, холодными глазами, в кото shy; рых сквозила ненависть, слова их звучали грубо, резко, и когда служащий, отвернувшись от писем, отрывисто говорил: «Вам ничего нет, Уэббер», на его лице при виде страдания и растерянно shy;сти Джорджа появлялось злобное удовлетворение.

И когда после этого он, топая, уходил из конторы, его горе и злобное разочарование бывали так сильны, что он ненавидел не только служащих, но и заходивших туда туристов. Ему казалось, что они с гнусной радостью глядят пустыми, безжизненными, злобными глазами на его отчаяние. Ненавидел гнусавые, монотон shy;ные голоса, иссохшие шеи, постные, с выдающимися челюстями лица своих соотечественников и соотечественниц, их дешевую, не shy;приглядную одежду массового пошива, их грубую, надменную бес shy;чувственность, раздражающе действующую на нервы людям дру shy;гих национальностей. Ненавидел всю их штампованную, металли shy;ческую стандартность и лишь оттого, что не получил письма, обра shy;щал злобу на земляков, убеждал себя в каком-то разгуле извращен shy;ного патриотизма, что вся страна стала выхолощенной, отврати shy;тельной, растленной и преступной, что она создала чудовищную, гнусную, пагубную машину, отштамповавшую отвратительную ра shy;су роботов, которые предали всю прежнюю радость жизни, благо-датность и честь «старой Америки» – Америки Дэвида Крокетта, Линкольна, Уитмена, Марка Твена – и, разумеется, его собствен shy;ной; и что если возрождать Америку, спасать весь мир, то эту мерз shy;кую, уродливую расу подлых роботов придется уничтожить. И все потому, что он не получил письма от женщины!

Он молча проходил широким шагом мимо туристов, болтаю shy;щих в залах «Америкен Экспресс Компани», и скрипел зубами, когда с какой-то злорадной ненасытностью ненависти, со злоб shy;ным удовлетворением ловил обрывки разговоров. Радости в них не слышалось. Там собирались обманутые, озадаченные люди, ве shy;лись бесконечные разговоры взволнованных, жалующихся, смя shy;тенных, несчастных, спешащих, измотанных, неопытных людей. То были жители маленьких городков, мечтавшие «съездить в Евро shy;пу» – учителя со Среднего Запада, провинциальные бизнесмены с женами, «клубные дамы», студенты и студентки – и теперь их го shy;няли стадом, будто скот, на какую-нибудь отвратительную экскур shy;сию, обращались к ним на незнакомом языке, приводили их в за shy;мешательство, повсюду обманывали, они были уже раздосадова shy;ны, утомлены, напуганы, сбиты с толку всем этим, горько разоча shy;рованы замечательным путешествием, о котором мечтали всю жизнь, и отчаянно стремились «попасть снова домой».

В таких случаях Джордж даже не знал, кого недолюбливал больше – туристов с их гнусавыми, хнычущими, жалобными го shy;лосами или служащих с их грубыми, бесцеремонными, отрывис shy;тыми, раздраженными, неприветливыми манерами, их почти от shy;кровенной -совсем как у маленького почтового служащего – радостью подавленности, смятению, заблуждению, неловкости людей, которых они обслуживали. Служащие были и американ shy;цами, и французами; когда Джордж проходил через залы, они во время разговора неторопливо барабанили пальцами о перегород shy;ки, он слышал, как они с раздраженной неприступностью гово shy;рят неприятными, холодными голосами;

– Сожалею, мадам. Билеты мы вам заказали, но не можем не shy;сти ответственность, если вам не нравятся места… Нет. Нет. Мне жаль, что ваши места за колонной, и она заслоняет вам вид, но вы брали билеты на свою ответственность. Мы не виноваты… Нет, сэр! Нет! Мы тут совершенно ни при чем… Нет! Мы не мо shy;жем быть в ответе!.. Мы рекомендовали этот отель, он есть у нас в списке, мы всегда считали его приличным, другие люди, кото shy;рых мы направляли туда, хорошо о нем отзывались… Если у вас украли багаж, мне жаль. Мы не сможем нести ответственность за ваш багаж. – Потом резко: – К кому?.. Что такое? – С холод shy;ным равнодушием: – Не могу сказать, к кому вам обращаться, сэр. Попробуйте к американскому консулу… Надо было обра shy;титься к местным властям… Если дирекция отеля отказывается возместить убытки, мне жаль. Но мы ничего не можем для вас сделать… Слушаю вас, – отрывисто, холодно другому терпеливо ждущему посетителю. – Куда вам?.. В Страсбург, – холодным, отрывистым тоном; затем устало: – В десять тридцать утра… в четырнадцать пять днем… и в девять тридцать каждый вечер… С Восточного вокзала, – холодно лезет за расписанием поездов, быстро обводит кружочками три пункта, потом грубо сует посе shy;тителю, не глядя на него, и, раздраженно барабаня пальцами, об shy;ращает взгляд на очередного просителя и резко спрашивает: – Так?.. Что вам нужно? Аккредитив? – Устало: – Это напротив, увидите табличку… Нет, сэр. Нет. Заказ на билеты здесь.

И жалкие, измотанные, недоумевающие, горько разочаро shy;ванные туристы повсюду протестуют, спрашивают, получают от shy;каз, слоняются по залу и жалуются друг другу, ведут такие вот разговоры:

– А я говорю, вы должны его поменять! Что же мне делать?.. Когда мне продали билет обратно домой, то сказали…

– Простите, мадам, мы здесь ни при чем.

– О, вон те муж и жена из Сент-Пола, что плыли с нами сю shy;да… Мистер и миссис Как-Там-Их… О, Хумпершлагель!.. Пого shy;вори с ними, Джим! Это первые знакомые, каких мы видим… О, здравствуйте, миссис Хумпершлагель!.. Как поживаете, мистер Хумпершлагель?.. Плывете обратно вместе с нами на «Олимпии» в следующем месяце?

– Не-ет; билеты я поменял… Отплываем пятнадцатого в этом месяце, на «Мавритании»… Был бы пароход пораньше, так сели бы на него.

– Что такое, мистер Хумпершлагель, в чем дело? Неужели до shy;ма какая-то беда?

– Беда? Нет, что вы! Вся беда только в том, что нельзя от shy;плыть пораньше! Что придется торчать здесь до пятнадцатого!

– Господи, мистер Хумпершлагель! Вы так говорите, словно плохо проводите тут время! У вас, должно быть, что-нибудь стряслось!

– Стряслось! Знаете, миссис Бредшоу, стряслось все, кроме заболевания оспой! С тех пор, как отплыли из Штатов, у нас сплошные передряги и невезения!

– Аххх! – сочувственное женское тремоло. – Какая жалость!

– Началось все с того, что жену стало тошнить, едва мы вы shy;шли из дока… Все время наизнанку выворачивало, я боялся, что она умрет… Когда мы пришли в Шербур, ее пришлось выносить на носилках, и с тех пор она еще не оправилась.

– О-о-ох, миссис Хумпершлагель! Какая жалость! Я вам так сочу-у-увствую!

В ответ на очередное тремоло звучит хнычущий, гнусавый, болезненный женский голос:

– О, знаете, миссис Бредшоу, это была просто жуть! Я ужас shy;но себя чувствовала с той минуты, как мы отплыли!.. И не виде shy;ла ничего. Все время лежала на кровати в отелях, была так боль shy;на, что не могла двигаться… Вчера мы были на автобусной экскурсии по Парижу, но заезжали во столько мест, что в голове у меня все смешалось, не помню, где и были… Спросила у экскур shy;совода, но стоит их о чем-то спросить, они начинают так тарато shy;рить, что ни слова не поймешь.

– Да! – злобно проскрежетал Хумпершлагель. – Понимаешь только вот что, – он протянул огромную руку и сделал пальцами хватательное движение, – дай, дай, дай! Это понятно на любом языке, – только здешняя публика довела это дело до уровня на shy;уки – обирает тебя со всех сторон! Вот так! Не будешь держать ухо востро, золотые коронки с зубов снимут!

Тем временем женщины оживленно тараторят:

– А цены просто жу-у-уткие!.. Я постоянно слышала, что здесь все дешево, но после этого! – нет уж, больше развешивать уши не буду!.. Сама знаю! Это ужас! Конечно, они думают, что все американцы миллионеры и будут платить любую цену!.. По shy;думать только! Они имели наглость потребовать полторы тысячи франков! Мыс Джимом потом подсчитали – это больше девяно shy;ста долларов – за паршивое платье, какое в Блумингтоне можно купить за двадцать!.. Конечно! Конечно, дорогая моя!.. Я сказала ей!.. Тут же отдала платье и говорю: «Поищите кого поглупее, пусть они платят вам такую цену, но от меня вы этих денег не по shy;лучите!.. Ни в жизнь! .. – говорю. – Мы дома можем купить не хуже за четверть этой цены и приехали не за тем, чтобы нас наду shy;вали!