Грот танцующих оленей (журнальные иллюстрации) - Клиффорд Саймак

Ныне мы специализируемся на услугах, стираем друг другу белье. Среди нас нет богатых, и никто не стремится разбогатеть. Мы даже не задумываемся о материальных благах. И, я считаю, мы должны быть благодарны за это, ибо стали гораздо более счастливыми. Так что теперь нам жизненно необходимо, чтобы вы оставались на нашей стороне. Иначе человечеству придет конец. У вас есть великое множество возможностей привести нас к катастрофе.

— Вы, должно быть, слишком дурного мнения обо мне, мистер Харрисон. У меня есть чувство долга и даже, пожалуй, благодарности.

— Я вынужден подчеркнуть: для вас самый верный и быстрый способ обратить нас в ничто, это приложить максимум усилий, чтобы стать такими же, как мы. Нам необходим кто-то мыслящий иначе, нежели мы сами. Кто-то сочувствующий нашим целям и нуждам, но в то же время несколько отстраненный, чтобы вовремя указать нам на ошибки и объяснить, почему мы не правы. Мы не собираемся, как я уже говорил, отказываться от человеческого образа мышления, равно как и вообще от любых, пусть самых мельчайших, составляющих человеческой природы, но нам требуется кто-то иной, наделенный иным складом разума, чтобы уравновесить человеческий здравый смысл.

— Мне кажется, бессмертие, которое мы обсуждали…

— Я как раз об этом хотел сказать. Я пристально изучил проблему. Думаю, с большим тщанием провести исследование было бы невозможно. Но на определенном этапе что-то мешает мне: я словно упираюсь в глухую стену, преодолеть которую человеческий здравый смысл не в состоянии. Вероятно, эта стена — наследие нашего прошлого. И вот тут-то возникает нужда в ином разуме, в ином здравом смысле, отличном от человеческого. Не для того, чтобы отрицать всю нашу логику, не для того, чтобы противостоять ей, но для того, чтобы было с чем соотносить человеческие рассуждения. Взгляд постороннего, если можно так выразиться.

— Я мог бы подумать над этим, — сказал Унивак, — и дать вам знать, когда приду к некоему выводу. Но мне несколько неловко…

— Знаю, — кивнул Харрисон. — И прекрасно понимаю, что вы чувствуете. А вам не приходило на ум, что я испытываю то же самое? Я опускаю руки перед задачей, решение которой считается сугубо человеческой прерогативой. Вы же делаете крошечный шаг за пределы вашей компетенции. Но если уж нам выпало нести ответственность за осуществление давней мечты человечества, у нас нет выбора. Потому что это не последний подобный случай. Первый, но не последний, будут и другие, много других.

— Надеюсь, вы правы, сэр.

— Я тоже, — вздохнул Харрисон.

— Я свяжусь с вами.

— Спасибо. Буду ждать с нетерпением.

Харрисон встал и вышел в гостиную.

— У вас был тяжелый день, сэр, — заметил кибер.

— Да, Харли, можно и так сказать.

— Не желаете ли еще выпить?

— Это было бы замечательно.

— Уверены, что больше ничего не хотите?

— Абсолютно ничего. Никаких пляжей, никаких лыжных склонов, никаких…

— Знаю, — перебил Харли. — Я имел в виду — может быть, немного музыки?

— Мне нужно подумать, — отрезал Харрисон.

— Но человек думает уже так давно, — возразил кибер. — И о многом…

— Верно. И никогда не оставит это занятие. Самое большее, на что он может рассчитывать, это небольшая помощь, чтобы не сбиться в своих размышлениях.

Харрисон с бокалом в руке опустился в кресло в крошечной гостиной.

«Что это? — мучительно гадал он. — Предательство или большой шаг вперед?»

Цилиндр

1

Когда Бронсон повернул машину на ведущую к ступеням Крамден-Холла петляющую дорогу, я ощутил в окрестном пейзаже перемены, хотя и не сразу понял, какие именно.

— Глядите-ка, пагода исчезла! — наконец догадался я.

— Да, снесло как-то ночью ураганом несколько лет назад, — сообщил Бронсон. — Уж больно она была хлипкая.

В остальном все осталось по-прежнему. Енотов Ручей ничуть не переменился. Он спокойно располагался на своем месте и, хотя несколько обветшал, изо всех сил старался выглядеть как ни в чем не бывало.

— Да и хорошо, что нет ее, — продолжал Бронсон. — Все равно она была здесь как-то не к месту. По мне, так чересчур легковесная.

Машина подкатила к колоннаде и остановилась.

— Заходите, — сказал Бронсон. — Старик Пратер вас ждет. А я поставлю машину и принесу ваши чемоданы.

— Спасибо, что встретили. Давненько мы не виделись, Бронсон.

— Лет пятнадцать, — уточнил он, — а то и все двадцать. Года нас не балуют. А вы не заглянули к нам ни разу.

— Да, — согласился я, — не довелось.

Машина отъехала, и, как только она скрылась из виду, я увидел, что был не прав. Пагода никуда не пропала; залитая закатным светом, она по-прежнему стояла на своем месте — точь-в-точь такая, какой запомнилась. Примостилась на опоясанной изгибом дороги лужайке. Возле угла пагоды тянулась к небу сосна, а под стеной шелестел листьями тис.

— Чарльз, — донеслось сзади, — Чарльз, как я рад тебя видеть.

Я обернулся и увидел ковыляющего вниз по лестнице Старика Пратера.

Я быстро пошел навстречу, и мы немного постояли, глядя друг на друга в угасающих лучах заката. Старик Пратер почти не изменился. Пожалуй, чуточку постарел и поистрепался, но пока не горбился и держался молодцом, демонстрируя чуть ли не армейскую выправку. От него все так же исходил воображаемый запах мела. Величественный, как и прежде, разве что с годами все черты чуточку смягчились, подумал я, глядя на него.

— Тут все как раньше, — сказал я, — только плохо, что пагода…

— Эта набившая всем оскомину штука рухнула. Мы замучились разгребать обломки.

Мы поднялись по лестнице.

— Хорошо, что ты приехал. Вероятно, догадываешься, что у нас проблемы. Видишь ли, по телефону я не мог вдаваться в подробности.

— Я ухватился за возможность приехать сюда. Разумеется, я сидел без дела с тех самых пор, как меня вышвырнули из Института времени.

— Но это было два года назад. И никто тебя не вышвыривал.

— Уже три, — возразил я. — И вышвырнули, причем довольно явно.

— По-моему, обед давно готов. Лучше поторопимся к столу, а то старик Эмиль…

— Эмиль здесь?

— Мы еще держимся. — Старик Пратер тихонько хихикнул. — Бронсон, я и Эмиль. Приходят и молодые, но у них не та школа. А мы стали сварливыми. Временами даже въедливыми, особенно Эмиль. Он придирчив сверх всякой меры и может отругать, если опоздаешь к обеду или съешь меньше положенного, — считает это оскорблением для своей стряпни.

Мы добрались до двери и ступили в холл.

— А теперь, — предложил я, — может, будете любезны изложить мне суть этого розыгрыша с пагодой?

— А, так ты ее видел?

— Ну конечно же видел. Уже после того, как Бронсон объявил, что она рухнула. Она была там в то самое время, когда вы