Дикари - Роже Мож

Лацертия била дрожь. Сулла почувствовал тошнотворный запах, исходивший не от животного, а от Лацертия, который от ужаса наделал в штаны.

Кален уже почти развязал Кассия Лонгина, который не произнес ни слова. Их оставили одних, закрыли дверь во двор, а затем послышался скрип блоков, на которых поднимались и опускались решетки, отгораживавшие клетки со зверями.

Сулла, смертельно уставший от всего, что произошло с тех пор, как проснулся Везувий, готовился к отъезду. Он поблагодарил Мезия и заверил его в своей дружбе.

Кален догнал галла в тот момент, когда он уже повернул в коридор, ведущий на улицу.

— Если ты мне позволишь, Сулла, — сказал молодой офицер, — я останусь еще ненадолго...

Сулла улыбнулся, пожал его руку и сказал, что он прав и ему непременно стоит убедиться в казни Лацертия и Кассия.

Он подумал, что наигранным раскаянием и ложью Домициан, наверное, сумеет в очередной раз добиться от брата милости для закоренелых преступников и замены казни изгнанием.

Поэтому галл поспешил к префектуре ночных стражей, чтобы дать яд шести патрициям, которые в угоду алчности презрели свой долг и стали орудиями братоубийства.

По дороге на Остию Сулла добрался до порта и поднялся на борт триремы. Отдав Тоджу указ Цезаря, он приказал прочесть этот документ Спору и затем привести пленника в мореходный кабинет.

Сам он прошел туда и, сев за стол, заваленный картами, стал бороться со сном. Скоро ввели Спора, освобожденного от веревок, как и попросил галл. Смертельная бледность покрывала его лицо, так как Тодж не стал скрывать от него правду, что его друг Лацертий закончил свою жизнь в бестиарии у Пренестинских ворот. И он подумал, что до сих пор Сулла вел себя с ним вежливо только затем, чтобы заставить говорить, но теперь...

Но Сулла по-прежнему был с ним любезен:

— Садись, Спор! Теперь ты можешь свободно плыть на этом судне куда захочешь. Я хочу сказать, что благодаря твоей откровенности в подвале дома Палфурния и на борту этой триремы Тит Цезарь по-прежнему правит в Риме... Как я тебе уже говорил, достоверные сведения стоят легиона. Я действительно обменял эти сведения на сто легионеров, и мы вошли в императорскую прихожую за четверть часа до полуночи... Ты не увидишь больше твоего друга Лацертия...

— А что ты решишь со мной? — спросил Спор, чувствуя, как от ужаса сводит живот, и думая, что галл играет с ним, как кошка с мышкой.

— Изгнание.

— Ах! — облегченно выдохнул тот.

— В любом случае ты после извержения Везувия все потерял. Твои мулы, повозки и, возможно, даже супруга завалены пеплом. В Персии ты начнешь жизнь сначала.

— В Персии? Но у меня нет ни сестерция... Как я туда попаду?

— Вместе с Палфурнием, на этой галере.

— Но Палфурний...

Он хотел сказать, что им хотели воспользоваться для убийства Палфурния, а теперь он сам попадет к нему в зависимость.

— Палфурний не сможет отказать мне взять тебя с собой и помочь начать там какое-либо дело. Ты, воспользовавшись капиталом, полученным от Палфурния, начнешь сдавать внаем верблюдов и повозки неподалеку от какой-нибудь пустыни. Сейчас мы скажем ему об этом...

Они вышли из кабинета и направились к каюте Палфурния, которую наконец открыли.

— А! Сулла! — вскричал тот, лежа в кровати, где он только что проснулся, почувствовав эрекцию. — Сколько времени я еще буду пленником? Лучше убей меня, но не заставляй мучаться от невозможности совершить совокупление! Ради Афродиты, ведь в порту же много девушек из лупанариев. Есть и молодые носильщики, заинтересованные в том, чтобы немного заработать тем членом, которым они не пользуются, когда разгружают суда. Я прошу тебя, прикажи, чтобы мне кого-нибудь привели...

— Договорились, — сказал галл. — Я сейчас отдам приказание. А пока мы будем ждать, ты насладишься компанией твоего дорогого Спора.

Теперь в каюту ввели Спора.

— Вот этого! — закричал Палфурний. — Этого убийцы!

— Завтра ты увезешь его в Персию. Поплывете на этом судне и будете возносить хвалу Сулле, который отправляет вас к красотам Востока вместо арены Колизея.

Он протянул указ Палфурнию. Тот прочел его, покачал головой; в это время Спора вывели из комнаты.

Сулла пошел к двери.

— Тем не менее, — сказал он, — я благодарю тебя за все то, что ты для меня сделал, помогая Гонорию, который пытался вытащить меня с рудника. Я узнал о тебе и хорошее, и плохое: эти две стороны твоего характера враждуют между собой. Я сожалею о том, что не могу сохранить тебя как друга, потому что ты, должно быть, добрый приятель. Но ты знаешь, что я человек принципов и для меня важно, чтобы восторжествовала справедливость. — Он открыл дверь. — Но я тотчас же займусь тем, о чем ты меня попросил... Vale!

— Vale! — ответил Палфурний со слезами на глазах.

Теперь, когда все дела были закончены, Сулла пошел к себе в каюту, к Хэдунне. Войдя, он закрыл дверь на задвижку и в темноте подошел к кровати. Луч солнца пробивался через деревянные ставни узкого окна, закрытые на винты еще со вчерашнего дня, когда трирема в шторм выходила из порта Помпеи; при свете его он увидел, что Хэдунна лежала с открытыми глазами, но отводила взгляд. Наклонившись над ней, Сулла заметил, что глаза ее полны слез.

Он не сомневался, что она прождала его всю ночь, не сомкнув глаз и не зная, вернется ли он когда-нибудь, а когда наконец услышала в коридоре его шаги, вспомнила, что она осквернена мерзавцем и никогда больше не будет для него той девушкой, которую он когда-то купил у греческого торговца, и не могла сдержать слез.

Он снял с нее все, разделся сам, лег рядом и обнял девушку. Потом сказал ей на ушко, что надпись, когда-то выгравированная на кольце, которое она носит на щиколотке, верна, что они оба участвовали в войне и что ее ранили на руднике, так же как и его на арене, — на войне часто получают ранения, — но что сегодня все кончилось, они победили, и она теперь должна поступить так, как поступают вернувшиеся с победой солдаты: забыть все страхи и раны и думать о той счастливой жизни, которая для них только начинается.

Потом он начал целовать ее в губы, и так как его желание не уменьшилось от воспоминаний о том, что произошло, а наоборот, вспыхнуло с новой силой, то вошел в нее. Он хорошо видел, что она не может забыться, поэтому велел обнять себя за шею, как она это сделала утром после их первой ночи, покрепче прижаться к нему и помочь получить удовольствие. Она ему повиновалась, и скоро он почувствовал, что она сдается.

Глава 48

Свиньи едят все подряд

Стоял апрель, и Сулла объезжал свои поля, чтобы посмотреть на пшеницу, проросшую несколько дней назад. На обочине дорог появилась трава. Природа и животные начали жить по весенним законам.